– Ух ты! Спок! А я и не знал, что вы умеете краснеть. Эээ, то есть зеленеть, конечно, – подал голос Боунс, как только двери закрылись за капитаном.

Спок решил оставить этот комментарий без внимания. Вместо этого, он взял доктора за предплечье и легко поднял его с кресла со словами:

– Пойдемте, доктор, вам надо в лазарет.

Однако, Боунс явно не хотел никуда идти.

– Я не пойду в лазарет, моя смена еще не началась. Я сейчас совершенно свободен, и вообще, отпустите меня.

Маккой попытался отцепить руку Спока, отжимая пальцы по одному. Если бы дело было только в силе, он бы никогда этого не сделал. Однако, при первом же прикосновении Боунса Спок разжал пальцы и отдернул руку, словно обжегся. Лишившийся поддержки доктор плюхнулся обратно в кресло и снова громко икнул.

Первый помощник неожиданно оказался в трудной ситуации. Первая мысль вулканца была применить на Маккое нервный зажим и таким образом обездвижить его. Однако, сочетание алкоголя и интенсивного воздействия на нервную систему человека могло привести к сильному поражению нервов. Вызывать охрану, для того чтобы они отвели доктора в лазарет, было также неприемлемо, по нескольким причинам. Во-первых, это подрывало репутацию начальника медицинской службы, а во-вторых, он обещал Джиму, что сам позаботится о Маккое, и перекладывать это обещание на других было, по его представлениям, недопустимо. Оставалось только одно средство, убеждение.

– Доктор, у меня приказ капитана доставить вас в лазарет. Прошу вас, подчинитесь. Я бы предпочел не вызывать охрану.

– Неа, не пойду, – совершенно легкомысленно отреагировал на это Боунс, – пока я пьян, вы мне даже нравитесь, Спок. А если я снова буду трезвым, то опять начну злиться на вас и на Джима.

Слышать такое из уст лучшего друга капитана было странно и Спок уточнил:

– Доктор, я в курсе вашей антипатии ко мне, но в связи с чем у вас возникла негативная реакция на капитана? Он же ваш друг.

– Да потому что я переживаю за него, зеленокровый-вы гоблин! – Боунс в сердцах собирался хлопнуть ладонью по столу, но промазал и чуть не свалился с кресла.

Твердая рука Спока вернула его в более устойчивое положение.

– Простите, доктор, но я не вижу логической взаимосвязи между проявлением заботы о капитане и выражении по отношении к нему же негативной эмоции именуемой «злость».

– Это все потому, что у вас в жилах течет не кровь, а морская вода с водорослями! Будь вы человеком, вы бы понимали! И, может быть, не были бы тогда таким самовлюбленным тугодумом! – Боунс чувствовал, как действие алкоголя перестает окрашивать мир в радужные цвета, но остановиться уже не мог.

– Доктор, ваши оскорбления не помогут вам избежать ответа на поставленный мною вопрос. Почему вы злитесь на капитана?

– Да потому что этот олух даже не понимает, во что он ввязался! Влюбиться в вас, это все равно что влюбиться в каменную статую. Вы же не можете понять, я же вижу. Когда он весь прошлый год из кожи вон лез, чтобы получить от вас хоть какой-то отклик, вы хотя бы поняли, что это было? Команда ставки делала, сможет ли он от вас чего-нибудь добиться, кроме этого вашего обычного «очаровательно» и поднятой брови. А вы даже ничего не замечали. А помните, когда...

Боунс продолжал еще что-то говорить, но Спок внезапно обнаружил, что он не может расслышать его из-за странного шума в ушах. Однако, спустя какое-то время что-то в словах доктора привлекло внимание вулканца.

– … вы же могли его убить! Он в таком виде даже после драки-то никогда не был. Вот почему я злюсь на него, так это потому что он позволяет вам с собой такое делать, а потом еще и улыбается, словно так и должно быть.

– Извините, доктор, я не совсем понял, позволяет что делать?

– Не притворяйтесь идиотом! Вы прекрасно знаете, о чем я! – на этот раз Боунс ухитрился попасть ладонью по столу и громкий хлопок ударил по чувствительным ушам вулканца.

Несколько фигурок упали с шахматной доски и покатились по столешнице.

– Боюсь, доктор, я не имею понятия, о чем вы говорите, – Спок старался говорить спокойно, но некоторое напряжение все-таки прорвалось на слове «доктор».

– Я говорю о том, первый помощник, что когда он ко мне явился сегодня утром, я подумал, что его клингоны пытали, вы ж на нем живого места не оставили!

На этих словах Споку показалось, будто в него выстрелили из фазера на поражение и еще через мгновение он разложится на атомы. Воспоминания, более четкие, чем утром, тысячами шипов пронзили его, не давая вздохнуть.

Ярость, похоть, алчность, беззащитное тело поддается под его руками, зубы впиваются в мягкую плоть, солоноватый привкус во рту, безумие в крови, он врывается в него, словно захватчик, словно враг, я причинял вам боль, не боль, не только боль. Нет!

И вдруг, все словно сгорело в яркой вспышке. Джим. Ощущение, будто он рядом, было настолько реальным, что Спок оглянулся. Кроме него и доктора в комнате все так же никого не было. Только теперь доктор молчал и выглядел почти таким же зеленым, как вулканец.

– Спок, – выдавил он из себя еле-еле, – помогите мне добраться до лазарета, я себя нехорошо чувствую.

В этот момент первый помощник был готов впервые в жизни признать, что тоже нехорошо себя чувствует. Сконцентрировавшись на конкретных действиях, он помог доктору добраться до медотсека, а потом отправился в свою каюту. Там он приглушил свет, зажег курильницу, улегся на кровати и погрузился в глубокую медитацию.

Когда Джим закончил беседовать с адмиралом флота, он первым делом отправился в лазарет. Боунса он застал сидящим в своем кабинете в полной растерянности. Когда доктор услышал шаги и поднял глаза на капитана, его взгляд стал испуганным.

– Джим, простите меня, – с ходу начал извиняться он, – я не знал, что несу. Это все этот чертов напиток, его надо запретить, это я вам как врач говорю.

Капитана словно ледяной водой окатило.

– Так это из-за вас... Я думал, мне показалось, когда я почувствовал, что ему плохо.

Он подошел к Боунсу и спросил:

– Что вы ему наговорили?

– Я не хотел, я просто сказал, что беспокоюсь за вас, он спросил, почему, ну, и меня понесло. Чертов эль, чтоб я когда-нибудь еще к нему прикоснулся!

– Понятно, – внешне Джим был совершенно спокоен, хотя внутри него росло ощущение, что хрупкое равновесие, которого они вроде как достигли со Споком, рассыпается у него в руках.

Слова Маккоя, какими бы они ни были, причинили вулканцу боль, он знал это. Во время разговора с адмиралом на Джима вдруг накатило такое отчаяние, словно бы из него душу вынимали, и он сразу вспомнил тот мертвый взгляд, который видел у Спока утром, когда тот подумал, что изнасиловал своего капитана. Джим хотел немедленно сорваться с места и бежать к нему, чтобы развеять отчаяние, снять эту боль, но он не мог, адмирал сообщал ему важные детали касательно нового задания. Однако, одно только это желание как будто бы помогло. Гнетущее ощущение исчезло так внезапно, словно бы никогда и не появлялось. Тогда Джим понадеялся, что ему это просто померещилось. Однако, теперь надежда на это умерла.

– Что произошло дальше? – спросил он с тревогой в голосе.

– Дальше. Дальше мне стало плохо и я... Черт! Я попросил его отвести меня в лазарет.

– А он?

– Да, он привел меня сюда, я помню. Потом пришла сестра Чапел и сделала мне укол.

Видимо, в это время он ушел, потому что когда я пришел в себя, его здесь уже не было.

Джим обеспокоенно глянул на дверной проем, ведущий в остальную часть лазарета.

– Сестра Чапел еще здесь?

– Нет, Джим, нет. Она отправилась в лабораторию зачем-то там. Черт, не могу вспомнить, а она ведь мне говорила.

– Как он выглядел? Как он себя вел? Куда он пошел?

– Джим, я не помню, хоть убейте, все как в тумане. Стойте! Нет, помню! Он что-то говорил такое. Вспомнил! Он сказал что-то вроде «передайте капитану, что у меня есть срочное дело и я прошу его не беспокоить меня без крайней необходимости до завтрашнего утра». Черт, как я мог забыть! Джим, я чувствую себя последним идиотом, простите меня. Я не должен был говорить ему эти гадости.

Капитан постарался дышать ровно и не поддаваться отчаянию. Он все уладит. Он объяснит Споку, что алкоголь оказывает отравляющее действие на организм человека, разрушает мозговые клетки и так далее. И что бы не сказал ему доктор, это все неправда и он, конечно же, так не думает. Кстати, а что наговорил ему Маккой?

– Боунс, вспомните еще одну только вещь, что именно вы ему сказали?

– Вы убьете меня, если я скажу.

– Нет, Боунс, вы мой друг, я не убью вас.

Маккой вздохнул и обреченно ответил:

– Я не помню точных формулировок, но в общих чертах я сказал ему, что он использовал вашу любовь к нему и надругался над вами.

– Боунс! - придушенно вскрикнул Джим, стремительно отойдя от доктора и врезав кулаком по ближайшей стене.

Он действительно был близок к тому, чтобы ударить Маккоя. Это было самое худшее, что тот мог сказать Споку.

Черт! Я знал, что нельзя было оставлять их вдвоем! Нельзя, нельзя, нельзя!

– Джим, перестаньте! - окликнул его взволнованный голос Маккоя, – можете ударить меня, но перестаньте это делать.

На этих словах доктора Кирк осознал, что бьется головой о стену.

Соберись! У тебя истерика! Приди в себя, ты же знаешь, безвыходных ситуаций не бывает, ты сможешь все исправить. Как-нибудь.

Глубоко вздохнув несколько раз Джим каким-то чудом ухитрился взять себя в руки. Тогда он медленно повернулся к доктору и устало оперся спиной о стену.

– Я виноват, – Маккой почти шептал, – простите меня, я все ему объясню, скажу, что был пьян и не знал, что несу.

Кирк поднял руку, призывая доктора замолчать.

– Нет, Боунс. Это моя вина, что я не проявил к вам должного внимания и вовремя не развеял ваши сомнения. Вы беспокоились обо мне и пытались меня защитить, мне не за что вас винить. Если есть шанс все исправить, только я могу это сделать.

Потом он неожиданно улыбнулся, хотя улыбка и была вымученной.

– Просто пожелайте мне удачи, как делали это раньше.

– Удачи, Джим, – дрогнувшим голосом произнес доктор.

– Спасибо, Боунс, – ответил капитан и покинул лазарет.

После его ухода Маккой постоял какое-то время посреди своего офиса совершенно потерянный, а потом тоже вышел.

Только тогда сестра Чапел, которая все это время находилась в соседней комнате, позволила себе разрыдаться.