Наконец, вулканская делегация поднялась на борт «Энтерпрайз» и вот тут капитана ждал огромный непредвиденный сюрприз. Когда Спок представил посла Вулкана и его жену, как своих родителей, Джим подумал, что при первой же возможности покусает первого помощника за уши, чтобы тому впредь не повадно было так подставлять своего капитана.

Несмотря на это, он в тайне был очень рад возможности познакомиться с родителями Спока и легко можно догадаться, почему.

Конечно, он не был женщиной и они со Споком не были супругами, но в лице посла Сарека и госпожи Сарек Джим смог наблюдать отношения вулканца и человека со стороны. Глядя, с какой любовью госпожа Сарек смотрит на мужа и как знакомо смягчаются при этом черты лица самого вулканского посла, Джим с удовлетворением думал, что Спок унаследовал от отца не только упрямство и способности к компьютерам. Когда же посол и его жена во второй раз прикоснулись друг к другу вытянутыми указательным и средним пальцами, Джим внезапно сообразил, что это и есть тот самый жест, о котором говорил его первый помощник. Глядя на это целомудренное прикосновение, он вспомнил, какое применение он нашел конкретно этим двум пальцам Спока, и решил, что его вариант однозначно привлекает его гораздо больше.

Помимо этого, Аманда, а так звали госпожу Сарек, была единственным источником, из которого Джим мог узнать что-то о Споке, потому что даже из самого первого помощника эти сведения было зачастую не вытащить и силовым лучом. Капитан едва сдерживался, чтобы не наброситься на бедную женщину с расспросами. Удерживала его от этого только неловкость, которую он чувствовал в ее присутствии. Она была матерью того, кого он любил, кого, как выяснилось в свое время, лишил девственности, и с которым твердо намеревался провести всю свою жизнь.

Общаясь с ней, Джим никак не мог избавиться от ощущения, которое испытал, когда родители впервые застукали его с девушкой, когда ему было лет четырнадцать. Они тогда, конечно же, извинились за вторжение, поздравили его с тем, что он стал мужчиной, и пригласили девушку присоединиться к ним за обедом. В общем, были сама любезность и лучшими родителями в квадранте Альфа. Джим же чувствовал себя ужасно, потому что это был отнюдь не первый его опыт и не первая девушка, так что поздравления были совершенно не к месту и не вовремя, и только смутили его и его партнершу. С тех пор он стал более скрытен в данном вопросе и больше никого не приводил в дом. Так что Джим даже ни на минуту не задумывался над тем, чтобы предложить Споку поставить его родителей в известность касательно их отношений, так же, как он не собирался сообщать и своей семье.

На второй день после отправления с Вулкана все это отошло на второй план. Странные сигналы, публичный инцидент между Сареком и Гафом, последующее убийство Гафа, болезнь Сарека, неопознанный корабль — этих событий хватило Джиму с лихвой для того, чтобы оставить подростковые переживания позади. Главное заняло все его мысли. Первое — безопасность корабля, второе — здоровье Сарека. Поэтому, когда капитан очнулся на койке в лазарете после тесного общения с лезвием кинжала и Маккой сказал ему, что Спок отказывается передавать командование Скотти, это было главное. Преодолевая боль, предательскую слабость и головокружение от кровопотери, Джим поднялся и добрался до мостика. Коронная улыбка и ментальный блок не подвели его, ему удалось обмануть подозрительность Спока. Когда же неопознанный корабль атаковал «Энтерпрайз», это тоже было главное и потому капитан сконцентрировался на защите корабля, забыв про рану.

Только когда оба этих главных вопроса благополучно разрешились, Джим разрешил себе чувствовать усталость и боль, и даже позволил Маккою запереть его в лазарете на несколько дней. Этому немало способствовало то, что Спок находился на соседней койке. Однако, уже на второй день организм первого помощника справился с воздействием мощного стимулятора кроветворения и капитана стало невозможно дольше удерживать в лазарете, хотя его рана еще не зажила. Такое глубокое узкое проникновение невозможно было зашить и требовалось либо расширить рану, что было недопустимо в связи с тем, что разрез находился слишком близко к сердцу, либо оставить заживать постепенно, стимулируя восстановление тканей лекарственными средствами.

Все это время госпожа Сарек практически ни на минуту не оставляла выздоравливающего посла, что совершенно устраивало капитана. Как выяснил Джим за эти дни, Аманда была чудесной женщиной: умной, доброй, с отличным чувством юмора. Однако она все равно оставалась матерью Спока, и героический капитан Джеймс Тиберий Кирк чувствовал себя рядом с ней, как школьник.

Однако, за день до прибытия на Вавилон, Аманда нанесла капитану визит, когда тот отдыхал в своей каюте после вахты. Благодаря мастерству доктора Маккоя его рана заживала быстро, но иногда еще давала о себе знать. Глядя на бодрого, как обычно, первого помощника, Джим даже позавидовал его ускоренной регенерации. Самому же капитану приходилось прилагать усилия, чтобы казаться полным сил и энергии.

Звонок в дверь застал Джима, когда он самостоятельно менял себе повязку на ране, потому что считал, что глупо из-за такой царапины идти в лазарет. Стоя перед зеркалом, он пытался правильно разместить повязку, однако, из-за того, что подлый орионец ударил его в спину, сделать это было довольно трудно. Сосредоточившись на своей задаче, Джим не глядя хлопнул по кнопке открывания двери:

– Войдите.

– Капитан, я не помешала?

Джим вздрогнул и внезапно очень остро ощутил, что он стоит полуголый перед матерью Спока.

– Нет, конечно. Извините, я сейчас закончу, - капитан попытался прилепить повязку хоть как-нибудь, чтобы скорее одеться.

– Позвольте вам помочь, - она забрала из его рук измочаленную повязку, расправила и аккуратно приложила к ране.

Прикосновения ее теплых пальцев были деликатными и почти неощутимыми.

– Спасибо, госпожа Сарек, – смущенно ответил Джим, когда она закончила и он смог поспешно натянуть на себя форму.

– О, это пустяки! Я столько раз это делала, когда Спок был ребенком, что могу претендовать на квалификацию медсестры, – с улыбкой ответила Аманда.

– В этом вам, должно быть, повезло больше, чем моей матери, на Споке все заживает просто моментально.

– Физические раны — да, – неожиданно грустно ответила Аманда, – но не душевные.

Джим прекрасно понимал, о чем она говорит, но не нашелся, что ей на это сказать. Она, впрочем, и не ждала от него ответа. Улыбнувшись, она продолжила:

– На самом деле, я ведь пришла сказать вам спасибо.

– За что? – удивился Кирк.

– За жизнь моего мужа и за душу моего сына.

– Но я ничего... – попытался было возразить Джим, но Аманда жестом попросила его дать ей закончить.

– Когда вас ранили, Спок отказался передать командование другому, хотя я умоляла его об этом. Я тогда ужасно разозлилась на него, потому что испугалась, что я теряю не только мужа, но и сына. Моего сына, которого выносила и родила, которому помогала сделать первые шаги и перевязывала первые раны. В тот момент я испугалась, что в нем нет ничего от меня, что его душа черства и суха, раз ради жизни родного отца он не хочет нарушать инструкции. Как же я ошибалась!

Аманда устало опустилась в стоящее рядом кресло. Джим только сейчас заметил, какой изможденной она выглядит. Он хотел было предложить ей воды, но она уже продолжила:

– Когда ваш чудесный доктор Маккой впервые рассказал мне об операции и о том, что я рискую потерять либо мужа, либо сына, я просила вас не заставлять меня выбирать, потому что сделать такой выбор невозможно. Сейчас я понимаю, что сама потребовала от Спока именно этого. Ведь он выбирал не между своим отцом и уставом, он выбирал между отцом и вами.

Джим едва не вздрогнул от неожиданности этих слов и почувствовал, что стремительно заливается несвойственным ему румянцем. Аманда, казалось, не заметила этого.

– Я взывала к его человеческой части, не понимая, что я делаю. Я даже дала ему пощечину, собственному сыну, представляете? Я попыталась просить у него прощения потом, но он спрятался от меня за этой своей вулканской маской, и я не виню его. Я должна была понять раньше, с самого начала, когда только увидела его здесь, на корабле. Иногда я так жалею, что мы, люди, не обладаем телепатией. Я ослепла от своего страха и пыталась заставить его сделать так, как было угодно мне. В то время как вы просто сделали то, что было нужно ему по-настоящему, избавили его от необходимости выбирать, хотя это угрожало вашей собственной жизни. Вы не представляете, как я благодарна судьбе, за то что он встретил вас!

Пунцовый уже до кончиков ушей Джим попытался отшутиться, но у него это получилось просто чудовищно:

– Вы преувеличиваете мои заслуги. Я просто не люблю отдавать кому-нибудь мое кресло, вот и все.

Аманда в ответ просто посмотрела на него и очень тихо спросила:

– Правда?

Джим отвел глаза. Он понял, что окончательно проиграл, бесполезно было пытаться скрыть что-то от этой женщины. Слова сами слетели с его губ:

– Мне очень дорог ваш сын.

Аманда поднялась из кресла и подошла к капитану, тот мужественно встретил ее взгляд. Ее лицо светилось тихой радостью, она подняла руку и погладила Джима по щеке:

– Спасибо.

Затем она поспешила выйти из каюты, оставив Кирка наедине с его мыслями.

Когда на следующий день пассажиры покидали корабль, Аманда обняла Спока на прощание, чем весьма шокировала всю вулканскую делегацию. Капитан едва сдержал смех, глядя на их вытянутые лица. Правда, сразу после Спока она обняла и его, так что смеяться ему вдруг резко расхотелось. Далее последовал безмолвный диалог между послом и Амандой, в результате которого госпожа Сарек явно победила, после чего посол торжественно попрощался с сыном, а после едва заметной паузы и с капитаном.

У Джима возникло нехорошее подозрение о том, что у госпожи Сарек нет от мужа никаких секретов. А это означало, что, фактически, он познакомился с родителями Спока. Не в смысле просто познакомиться, а в смысле «папа, мама, это Джим, здрасьте, я очень люблю вашего сына». Ощущение было немного странное, но неприятным назвать его было нельзя, так что капитан решил просто принять этот факт, как он есть.