Когда Минхо соглашался снимать квартиру с «очень трудолюбивым и хорошим парнем», как Чана описала домоправительница, он был спокоен. Что могло случиться плохого, если это кто угодно, но не прошлый сосед, у которого постоянный беспорядок не то, что в комнате — в голове.
И они правда хорошо спелись, пересекаясь на кухне только по утрам, когда Минхо надо было в студию, а Чан выходил из своей комнаты с кружкой кофе, на которой уже застыли грязно-коричневые пятна. В то время это не сильно беспокоило: главное, чтобы тот держал квартиру в чистоте и вовремя платил госпоже Ким.
А потом, где-то через два месяца, на пороге появился Хёнджин с ярким чемоданчиком и мольбертом и занял комнату, которая до этого была закрыта на ключ. Он оказался другом внука домоправительницы, и та даже настояла на том, чтобы старшие приглядывали за ним. Минхо недоумевал: что такого мог натворить этот неокрепший птенец, только что покинувший родительское гнездо.
Как оказалось, многое. Это стало понятно, когда его выпнули из цветочного магазина из-за какой-то нелепой ошибки, в которой даже не он, по сути, был виноват. Потом завертелось: котокафе, коллцентр, консультант в офисе продаж, бариста, курьер… На какой-то профессии счётчик в голове сломался.
А Хёнджин, упёртый малый, всё равно пытался найти стабильный источник заработка, несмотря на отсутствие опыта и образования. Его душевное равновесие было настолько стабильным, будто бы он давно познал дзен и не учился в какой-то там школе, а был монахом в Тибете.
Поэтому сразу опознать, уволили его в этот раз или нет, оказывалось невозможным. Как и с точностью угадать, что происходит в этой светлой голове, когда он сидит на кухне, разложив на кухонном столе газеты и художественные принадлежности, слушает рандомный плейлист на ютубе и малюет что-то на холсте, совершенно не обращая внимания на вошедшего в квартиру.
— Привет, — говорит Минхо, выставляя все ботинки, разбросанные на коврике у входа, на обувной полке. Так уж у них заведено: кроссовки Минхо наверху, чановы в самом низу, а те, что принадлежат Хёнджину, ровненько посерединке.
— Добрый вечер, хён, — Хёнджин улыбается, на секунду отвлекаясь. — Что сегодня на ужин?
— Чан-хён ещё не пришёл?
Хёнджин отрицательно мотает головой. А чего ещё ожидать от упёртого трудоголика?
В холодильнике продуктов всегда много, потому что у Чана есть дурная привычка воровать еду по ночам и есть её у себя в комнате перед экраном компьютера. Переделывать людей — себе дороже, это Минхо уяснил давно, и с «ночными дожорами» старшего смирился. Однако не смирился с тем, как страдает чанов режим сна от бесконечной череды отчётов, которые у того в офисе, возможно, являются пятистепенными и пылятся, никому ненужные.
— Если ты не хочешь, чтобы еда и кухня пропахли краской, то переезжай в свою комнату. Ей уже ничего не страшно, — говорит Минхо, подмечая в голове, что можно приготовить на ужин.
— Тогда подожди немного. Я уже заканчиваю.
Вздохнув, Минхо закрывает холодильник. Над последней картиной Хёнджин работает уже около трех недель, и, кажется, правда заканчивает.
Опершись на подоконник, где стоит хёнджинова рассада зелени (творческая душа ест рукколу и петрушку только со своего импровизированного огорода), Минхо заглядывает на холст, где яркими пятнами расползаются кувшинки на водной глади. Он уже делает последние штрихи: белые блики на голубой поверхности. Кисть будто бы не касается ткани, когда Хёнджин, забрав немного краски с палитры, добавляет такие мелкие детали, делающие картину живой.
Минхо треплет Хёнджина по голове. Он — чудо, которое трудно найти во всём мире. Как удивительно, что он из всех вариантов решил делить эту квартиру с двумя людьми сразу.
В коридоре слышится звон ключей и звук открывающейся двери. Чан точно скажет все комплименты, которых Хёнджин заслуживает, но которые Минхо не может произнести в силу характера. Зато может чуть позже поблагодарить, что даже такая хаотичная душа постаралась сохранить кухонный стол в чистоте.