Минхо переполняют чувства.

      Колени трясутся от напряжения и всё, что хочется — это упасть на пол и лежать так вечность, пока его не сметёт уборщица вместе с остальным мусором. Но, фу, они находятся в общественном месте, и тут уже походило достаточно людей, чтобы под ноги было попросту неприятно смотреть. Так что всё, на что его хватает — держаться за благородно подставленное плечо Мунбина и надеяться, что его тушка не принесёт лишних неудобств.

      — Мы выиграли, Минхо, ты слышишь? Выиграли! — кричит где-то совсем рядом Хёнгу, но его голос звучит где-то на переферии.

      — Да, — кивает Минхо, подтверждая этот факт скорее не своему другу, а самому себе. — Да, победили.

      Парни стоят рядом и улыбаются, радуются. Хёнгу так вообще прямо сейчас зареветь готов от переполняющих эмоций, но его поддерживает Хванун, так же ослепляя своей радостью весь зал, где происходили соревнования. Минхо, правда, очень рад, но сил сейчас хватает только на то, чтобы держаться на ногах и слабо улыбаться.

      Надо сделать глубокий вдох — они сделали всё, что от них требовалось, и ещё сверх меры. И Минхо делает, только вот легче не становится. Он не просто устал, выложился на полную, — он вымотан почти до предела. Настолько, что только Мунбин остаётся нормальной опорой для того, чтобы не упасть прямо тут, во время награждения.

      Минхо поднимает взгляд и смотрит в зал, ищя глазами нужных людей. Официально всей командой был приглашён только Хёнджин, но и Чан тоже тут. Полноценно их лиц разглядеть тяжело, но Минхо кажется, что они тоже счастливы. За него.

      Он входит в раздевалку, всё также держась за Мунбина. Тот, поняв, что Минхо тяжело передвигаться, старался придерживать всю дорогу от сцены. Медленно опускайсь на скамейку, Минхо совершенно не чувствует расслабления. Наоборот, голова кружится так, будто он несколько раз сходил на самые паршивые американские горки.

      — Хочу капучино и умереть, — бурчит он, откидываясь на спину и закрывая глаза.

      — Рано тебе, — раздаётся над ухом голос Мунбина. — Когда взрастишь нам смену, тогда и поговорим.

      — Вы же не хотите взвалить на меня детскую группу? — спрашивает Минхо, приоткрывая один глаз. Мунбин усмехается, и на этом можно выдохнуть. Жизнь значительно облегчается с тем фактом, что они не серьёзно.

      — Мы всё ещё хотим набирать детские группы, а не заставлять их удирать от нас с дикими воплями, — посмеивается где-то рядом Джуён.

      — Грубо.

      Минхо усмехается и пытается окончательно расслабиться. Не особо получается, если принимать в счёт то, что помимо него в раздевалке ещё шесть человек. И каждый из них по-своему громкий и счастливый.

      — Ты в порядке? — спрашивает Хёнгу, видимо, опустившись рядом на корточки.

      — Я же сказал: хочу умереть, — повторяет Минхо и отворачивается.

      — Ты не спал, — констатирует вдруг Хёнгу, и становится тише. Как же хорошо. — О мой Бог, ты не спал, и при этом танцевал.

      — И делал это великолепно.

      Ответа не следует. Зато Минхо чувствует, как его аккуратно подергивают за плечо, и открывает глаза. Хёнгу смотрит обеспокоенно, обхватывает плечи и требует подняться.

      — Идём на воздух.

      — Я ещё не переоделся.

      — Идём, давай.

      Нехотя Минхо поднимается на ноги, обхватывает чужую руку и следует за Хёнгу. У того ладони тёплые, заботливые, но до жути непривычные. Дома ладони лучше.

      Минхо ловит себя на этой мысли, когда они выходят в коридор. Закрытая дверь обрывает звуки, доносящиеся из раздевалки, и он, наконец, вдыхает не спёртый и горячий воздух. Он закрывает глаза. Становится легче в сотню раз, но не из-за этого.

      Радостный голос Хёнджина слышно издалека. И он тут же наполняет Минхо спокойствием, вышибая накопившуюся усталость если не целиком, то хотя бы частично. Рядом с ним ещё ведь Чан, а это вдвойне прекрасно. Если бы только звонкий, счастливый тон не сменился, внезапно стихая и теряя в себе нотки веселья.

      Поддерживающая ладонь Хёнгу вдруг пропадает, и Минхо в растерянности пытается найти её снова, вот только дверь раздевалки вновь стучит, а его плечи обхватывают сразу две пары рук. И потребность в поиске тут же пропадает, потому что Минхо вдыхает запах дома. Смесь лаванды и лимона.

      — Вы победили, — говорит Чан куда-то в шею, обжигая горячим дыханием.

      — Хочу мороженое и спать, — усмехается Минхо. Как же быстро сменяются приоритеты.

      Объятия заканчиваются слишком быстро, и несмотря на то, что хочется, Минхо не требует большего. Ему дают ровно столько, сколько надо, ни каплей больше. У Хёнджина следы высохших слёз на щеках, у Чана блестящая улыбка, и они оба — самые великолепные.

      — Ты плакал? — спрашивает Минхо, прищурившись.

      — От счастья, — говорит Хёнджин.

      Губы Минхо сводит неловкой улыбкой. Тяжесть, корнями ушедшая глубого в легкие исчезает, а за ней и ощущение того, что он лишний на этом празднике жизни.

      И прежде, чем придти домой, они забегают в магазин, где берут мороженое. Оно таёт под изредка мигающим светом фонарных столбов и проезжающих мимо машин. На этот раз Минхо дежится за Чана. Хёнджин улыбается и идёт рядом.

      Надо будет завтра встретиться с парнями и нормально отметить победу. А пока — вечер, тонущий в горячих струях душа, пожеланиях спокойного сна и запахе чистого постельного белья.