blessthefall — with eyes wide shut

anoice — cat in the rain

anoice — ripple

anoice — memories of you

∞

1-е ноября, 20NN

Когда Йоэль, наконец, поднимается на ноги, уже брезжит рассвет — еле видно, над верхушками сосен, розоватым свечением отмечая, что скоро наступит утро. Пятно луны уползает прочь, растворяясь за облаками. Солнца ещё нет — и долго не будет.

Он поднимается и отряхивает задницу от грязи; Алекси неожиданно вспоминает, что сегодня за число, хоть и думал об этом всю неделю, но так и вылетело из головы, пока он устраивал тут вечеринку в одного.

Он улыбается, когда говорит:

— А у меня день рождения сегодня.

— Поздравляю, — Йоэль останавливается, удивлённо разглядывая Алекси. — Прости, подарка не будет. Могу предложить только сигарету. Ты куришь? — он открывает пачку и вытягивает перед ним.

Алекси хмыкает.

Но забирает.

Он ждёт, что Йоэль достанет и зажигалку, но вместо этого он подносит свою ладонь к торчащей изо рта Алекси сигарете — и щёлкает. С кончиков его пальцев срывается сноп искр, а над указательным появляется ровный маленький огонь.

— Пафосно, — тянет Алекси.

— Постоянно терял зажигалки, — признаётся Хокка. — Решил, что проще научиться так делать. Пальцы-то я не потеряю.

— Ну, если ты их не сунешь в… пасть медведю, или типа того.

— Зачем мне лезть пальцами в пасть медведю?!

Йоэль начинает смеяться и давится дымом, закашливаясь. Ухмылка не сходит с его лица, когда они начинают уходить обратно к зданиям. Они бредут по парку в уютной тишине — вокруг никого, ни души, только они двое, но Алекси не торопится продолжать разговор, а Йоэль, видимо, не собирается начинать новый, погрузившись с головой в свои мысли. Их прекрасно слышно — тихий внутренний монолог о сиренах, крикливых воронах и том, что на Йоонаса Порко хочется обидеться — так и не спохватился, что ли, за всё то время, сколько он сидел здесь, а не с ними.

Алекси слушает его почти бездумно, только язык прикусывает, чтобы не ответить на риторические вопросы. Следить за его мыслями сложно — одна переходит в другую на полуслове, иногда перебивается на что-то третье, только тангенциально близкое к исходной. Внутренний голос Йоэля поразительно спокойнее живого — по крайней мере, сейчас, когда он, кажется, думает фоново, не отдавая себе отчёта, просто вечный поток сознания, который никогда не заканчивается и не имеет точки отсчёта.

На полпути Йоэль останавливается, чтобы попрощаться и пожелать ему хорошего дня рождения ещё раз — и разворачивается прочь, исчезая в тумане, в направлении здания оккультных наук. Лишь машет напоследок длинной рукой, и Алекси провожает его высокий силуэт взглядом, пока он совсем не размывается в белёсое ничто. Стоит ещё немного, дрожа под пронзительным ветром; Йоэль оставляет после себя поразительное умиротворение, а такая пустота в голове — где мысли свои и только его собственные — всегда на вес золота. Он наслаждается ей, вдыхая влажный туманный воздух, вслушивается автоматически — но не слышит ничего, совершенно.

Только свои.

Даже забавно.

Он не торопится, возвращаясь в своё общежитие, тихо проскальзывает мимо студентов, которым уже невмоготу эти празднества, и тенью прячется за дубовой дверью в конце коридора. В повисшей тишине громко щёлкает замок двери.

Он бросает свою кожаную куртку на пустую кровать и еле скидывает рубашку с джинсами, прежде чем завалиться на матрас с усталым стоном. Во рту чувствуется отчётливо горькое послевкусие от сигарет Йоэля, и он морщится; он не заметил этикетку, чертовски такие не выносит.

Но — он благодарен.

∞

Утро ощущается как вообще другой день, но Алекси смотрит на календарь на прикроватном столике и стонет, понимая, что всё ещё первое число. И это напоминает ему, почему иметь комнату без соседей — это сущий восторг. Его голова трещит от выпитого вина и без телепатических способностей, так если бы рядом с ним, на соседней кровати через небольшой проход, жил кто-нибудь ещё, а не носки с рубашками и книжки, которые лень убрать — он бы не спал вообще. Никогда. Чужие мысли имеют свойство неприятно резко будить, выдирая из липких снов.

Лучше от этого он себя не чувствует.

Из этого угла почти не слышно общежитие — на его счастье — только глухие отголоски общего гула через стены. Умиротворение, теплом осевшее внутри груди, не спешит уходить — и даже смешно ему, как он отчаянно цепляется за это ощущение простоты и пустоты. Лишь бы не вернулась та давящая усталость, которая прочно обосновалась в его костях, выгрызая себе убежище внутри него — он бы посмеялся над собственными усилиями спастись, если бы резкое её отсутствие не пугало его так, словно у него жизнь перевернулась.

Он закрывает глаза.

Из темноты перед веками всплывает одно-единственное лицо. Забавно-неловко смеётся Йоэль из воспоминания сегодняшней ночи, покачиваясь на причале; недовольно ворчит, рассматривая намокшие от мха ладони. Сбивчиво пытается рассказать очередную историю из его жизни.

Йоэль. Вопреки всему тому, что он слышал о нём — но это Хокка первый воспринимает его таким, каким он видит его сам, без всяких предубеждений и ожиданий, и Алекси пытается ответить ему тем же.

Йоэль.

Он открывает глаза.

∞

…год назад, декабрь

Никто, кажется, так и не узнал, где его комната. Догадываются — но по крайней мере, Алекси не замечает надписей из баллончика или каких-нибудь мерзких наклеек на двери, а значит, всё-таки держатся подальше. Или до сих пор считают, что он катается вместе с отцом до Академии.

Так было — раньше. теперь он спит здесь, дорогой папенька — о, сколько в этих словах едкого сарказма — отвёл ему тихую комнатку на одного, когда стал проректором. Перестал возить их из дома в Нуммеле, оно и понятно — теперь-то он здесь почти круглые сутки, кроме выходных, а у Алекси пар не так-то много, и на многие он даже не ходит. Не нужно — и не хочется, на экзаменах он хотя бы слышит свои мысли. Только странным привкусом отдаёт мысль, почему всё-таки он здесь, большую часть времени скучая в Башне, хотя может получить права и кататься на одной из множества отцовских машин, а не с другой стороны. Хотя в последнее время совсем не получается перейти ту невидимую границу и проскользнуть из этого калейдоскопно-вневременного места на обыденные улицы Нуммелы.

«Совсем не получается», говорит он сдержанно — имея в виду, как сильно его скручивает от неестественного страха, выворачивает прямо на единственную широкую дорогу от сковывающей, безумной тревоги — словно дротик с транквилизатором, вонзающийся в шею, Астрал тянется к нему своими призрачными, несуществующими пальцами и заставляет развернуться, отступить, вернуться. Дрожать от одного воспоминания. Видеть это в сокровенных кошмарах.

Алекси кажется, что он один такой во всей Академии — и когда приходит время зимних каникул, остаётся наедине с собой в опустевших залах общежития. И вроде его должно это радовать — долгожданное время абсолютного спокойствия, ни единой мысли в голове, ни единого слова, но внутри всё холодеет от мысли, что в этот раз он не поедет домой.

И пробегая привычный путь в страшную декабрьскую метель, он почти что чувствует тот самый сдвиг пространства вокруг себя, сжимая зубы, пробиваясь через этот кошмар наяву — он открывает глаза и видит перед собой Академию.

Он сделал круг.

Он снова сделал чёртов круг.

∞

5-е ноября, 20NN

Алекси нервно жуёт ручку и пытается дышать через нос. Вокруг него — поток третьего курса, и внутри него гудят на десятки голосов тысячи мыслей. Они орут, галдят, жалуются, бесятся, отдаются ядовитыми тирадами в его сознании, всё это так гадко и до омерзения надоело ему, но он не может закрыть уши ладонями и заткнуть их хотя бы на время — потому что он хочет, чёрт возьми, послушать лекцию (да и смысла в этом нет), но в попытках сосредоточиться он проводит все полтора часа, сколько он принуждает себя выстрадать ради хоть какой-то иллюзии посещаемости.

Он даже не знает, какие из этих фраз, которые проносятся в его сознании, его. Он растворяется в них, теряя ощущение самого себя — это чувство пугает, как и мысль о том, кто вообще, в конечном счёте, такой Алекси Каунисвеси, если не водоворот чужих мыслей. Он сжимается на стуле, пытаясь вспомнить техники очищения сознания с пар по астральной проекции, и жмурится от того, как сильно его мутит — и чёрт же его держит здесь, хочется поднять руку и выйти, но он боится, что такими темпами из его рта выскочит чужая мысль.

Он завидует тем, кто может просто не слышать. Искренне. Он даже не знает, каково это, иметь свободный, пустой разум — точнее, не помнит. Лет с шестнадцати, а ему уже слегка за двадцать.

Удивительно, как с ума ещё не сошёл.

Завтра снова гербология с этой мымрой…

Техники очищения сознания. Он делает глубокий вдох. Техники, или, допустим, Йоэля. Его образ не даёт желаемого эффекта и не распугивает шум в голове, но хотя бы приносит какое-то ощущение спокойствия. Сила ассоциаций, думает Алекси — и выдыхает. Через пару дней третья пара по продвинутым вербальным заклинаниям, и он надеется, что хотя бы в этот раз никто не будет кидаться в него файерболами. Это будет посложнее залечить, чем здоровенный синяк — кстати, он же правильно понял, что этот кудрявый парень из студентов-медиков — друг Йоэля?

Надеюсь, я ей ничего тупого не сказал на той вечеринке…

У Йоэля довольно-таки много друзей, думает Алекси. Вообще он видел двоих, ещё один упоминался почти в каждой истории, и одного он упомянул вскользь, но зато с гордостью за то, что знает, э-э-э, «ну буквально медведя»? Он хмыкает, пытаясь представить себе, как может выглядеть такой парень.

Вообще четверо — это не так уж и много, но всяко больше, чем Алекси может себе представить. Ему Робина достаточно, который появляется в Академии ещё реже, чем он, и чаще всего, Каунисвеси просто предоставлен сам себе — и стервятникам из его группы на растерзание.

Он чувствует, как уши начинают краснеть от непрошенного, но связанного воспоминания — он не может ничего сделать, категорически быстро заливаясь краской. Перед глазами — агрессивно оскалившийся Йоэль, сморщивший нос, как обозлившийся волк, и искры силовой магии, расходящиеся от его длинных пальцев. Он или очень мощный маг, или не сдерживается на эмоциях, и это поражает Алекси — по сравнению с ним магия Ээмиля до смешного бесполезная, толчок, который только в силу удачного попадания ломает Йоэлю нос.

Сам Ээмиль же улетает метров на пять, проезжаясь спиной по полу.

Да сколько можно уже затирать про…

Он дёргает головой — девушка за соседней партой оборачивается, кидая в его сторону осуждающий взгляд — и чертыхается. Он не прячется от него — отлёживается или сидит в Башне, куда, видимо, в силу особенностей строения Йоэлю нет смысла ходить, и поэтому они не пересекаются, но ему всё-таки хочется увидеться — просто так. Поговорить. Они вроде как… друзья? Он не знает, может ли он назвать Йоэля «другом», но уж точно не знакомым — они висят в том лимбо между этими двумя понятиями, и Алекси надеется, что Хокка точно так же не против, как сам Каунисвеси, ведь…

Йоэль — первый, кто за него заступается. Запоздало Алекси понимает, что он и первый, кто наверняка знает, что он читает мысли — но почти ничего вокруг него не меняется, а значит, что Хокка секреты держит. Он, конечно, знает, что Йоэль не до конца понимает, как работает сила Алекси, ведь он не слышит.

Он не слышит и, кажется, не чувствует вообще ничего; Алекси слышал, что в нём ментальной магии — кот наплакал и вытер хвостом, только «физика» и чистая, будто укреплённая отсутствием тонких материй в его голове, сила. И тем страннее то, что при этом он — довольно… понимающий? чуткий? Может, Алекси действительно сходит с ума, забывая, что люди бывают сами по себе — как настоящие маги, только без тех самых сил, от чистой доброты душевной.

В сердце Йоэля просто нет места для Астрала, думает он. Есть могучая защита, и честное, искреннее, человеческое.

И это намного лучше.

∞

Йоэль не боится подойти к нему. Алекси тогда не выдерживает — снова дорога от Академии снова привела его к её воротам, снова отец уехал куда-то, оставив его здесь, и ещё Хэллоуин, и его так раздражает весь этот шум — и просто хлещет вино из горла, вытанцовывая что-то своё на траве. Дико, но — больше никто не орёт в голове, только издали доносятся какие-то смутные, неосязаемые мысли.

Хотя бы радостные, и то хорошо.

Йоэль появляется из полумрака неожиданно и нетвёрдой походкой, и остаётся — а Алекси и не прогоняет, цепляясь в ощущение его присутствия, как в спасательный якорь.

Йоэль спрашивает, знает ли отец Алекси — о том, что он умеет, и Алекси качает головой. Хотя сложно не знать, когда Академия любит слухи и трещит обо всяких его «сверх-способностях», но херра Каунисвеси либо настолько плевать на своего сына, либо он настолько же уверен в своём идеальном его образе, что отмахивается от любых слов, и чёрт знает, что лучше. На всякий случай Алекси поэтому и не ходит на пары по практической телепатии, иногда, правда, думает — может, там ему дадут пару советов, чтобы не так выкручивало мозги от вечного гула в голове. Те, увы, не слышат, лишь вслушиваются, лезут — действительно лезут, а не так, как Алекси — и помочь навряд ли смогут. Он ведь не такой, как они, он, чёрт возьми, телепат от природы — точнее, от какой-то её насмешки; скажи он это вслух, так оно разойдётся по всей Академии.

И, страшнее всего — дойдёт до его отца.

И этого Алекси боится больше всего. Настолько, что лучше дважды пробежится до краёв кампуса Академии, чтобы Астрал пришиб его к земле сковывающим ужасом, чем встретиться лицом к лицу с ним.

Йоэль пытается узнать, что там за дела в верхушке Академии, особенно то, что напрямую связано с херра Каунисвеси — но Алекси много и не скажет — они почти не пересекаются в последнее время, если только на «семейных» вечерах, где от близкой семьи только он, а остальные — коллеги и смутно знакомые родственники.

— Нико трындит, что твой батя что-то удумал вытворить, — бурчит Йоэль. — Скажи ему, что ли, что это плохая идея.

Если бы он мог — он бы сказал, наверное, но Алекси знает, что тот не станет его слушать, ни за что. Если повезёт, пожмёт плечами, сделав вид, что «принял точку зрения», но обязательно сделает по-своему.

Знает. Проходили.

Что он там удумал — самому страшно, но Алекси им не советчик. Он отворачивается от следующего вопроса, неуютно ёрзая под ветром, и подбирает обе ноги — стыдно, что он ничем не может помочь.

Стыдно, что у него такие отношения с родным, мать его, отцом.

И стыдно, что ему самому хотелось бы знать, потому что Академия на пару с Астралом будто держат его на привязи, и от этого не сколько неуютно, а… страшно. Он давно не чувствовал себя в безопасности на этих землях.

На плечо ложится длинная рука — Алекси заторможенно оборачивается на Йоэля, который просто сжимает ладонь на его плече, безмолвно принимая невысказанные извинения.

И только через несколько дней до него дойдёт, что это было то первое и, кажется, единственное прикосновение, от которого не было противно — такое отличное от отцовских грубых похлопываний и толчков. Только немного жалеет, что через куртку не чувствовалось, холодные или тёплые руки у этого Йоэля; почему-то Алекси представляет себе, что они должны быть совсем ледяными.

Как у всех тех, у кого самое горячее сердце.

∞