nell — haven

nell — ocean of light

nell — star shell

nell — dear genovese

∞

31-е октября, 20NN

Спокойные деньки подходят к концу, думает Олли, переворачивая дату на настольном календаре.

«Золотой» месяц октябрь, может, не такой и тихий в общем понимании — не настолько, насколько Олли хотелось бы, но между хаосом сентября и путаницей в расписаниях, которое устаканивается только к первым пожелтевшим листьям, и декадансом ноября, он предпочёл бы застрять в вечном октябре. Романтично даже стоять под дождём из жёлтых и красных кленовых листьев… в одиночестве или нет — вопрос десятый.

Или первый. Ведь он снова струсил и не смог собраться и прямо пригласить Томми на свидание — по-серьёзному. Словно тот мог отказаться. А вдруг? Олли просто терялся, смотря снизу вверх на здоровенного Лалли, а слова Йоонаса, записанные на подкорке розовой гелевой ручкой с блестяшками, даже спустя месяц продолжали его стыдить. У них бывают такие моменты — стоять рядом друг с другом между уроками, в одиночестве в пустом коридоре или ночью, лёжа в своих кроватях, когда мир перестаёт вращаться вокруг магии и работы; только Олли явно думает об этих моментах иначе — с того самого дня, как открыл для себя всю глубину своих сомнительных чувств к Томми. Каждый разговор становился — через призму искренней, детской какой-то влюблённости — значительнее, словно окрашивался в сладкий розовый и бурлящий синий цвет, а иногда даже уютной тишины между ними ему хватало, чтобы начать ощущать те самые хрестоматийные бабочки в животе.

Они говорят обо всем; о маленьких волшебных домиках и лягушках, о летних поездках, о книгах — об этом Олли мог говорить часами, серьёзно, он, может, по специальности маг-медик и травник, но ещё он книгочей в самом волшебном смысле этого слова, если уж не по призванию, то по наследству.

Он думает — прижимая руку к себе, чтобы ненароком, бездумно, не положить её на ладонь Томми — что в следующем году, к следующему «золотому» сезону он точно-точно сделает первый шаг. То, что у него есть сейчас, эта недосказанность с тысячей смыслов, — это… даже романтично, отчасти. Временами, правда, этого кажется недостаточно, но некоторые вещи нужно делать медленно. Как и в случае с некоторыми типами заклинаний — дёрнешься слишком быстро, и вся магия рассеется.

Но — спокойные деньги подходят к концу, и он уже чувствует, как меланхоличный сумрак ноября закрадывается в его сознание.

∞

И не только в его собственный.

Нико говорит, что он тоже чувствует себя как натянутая струна, и у Йоонаса тоже не все в порядке — и как бы Олли ни пытался расколоть его, чтобы он рассказал о своих тревогах уже и не мучился, Порко продолжает носить маску шутника-затейника. Только она вот очень заметной стала в последние дни. Куда делся мудрый, уверенный в себе Император?.. Может, то расставание всё ещё трепет его нервы. В этом смысле, увы, Матела больше похож на Йоэля — он целитель физических ран, не душевных, и вообще садовник временами. Но что-то всё-таки влияет на его собственное состояние — и здесь он Йоэлю скорее завидует.

Хотя… у этого парня достаточно причин разрывать своё сердце и без туманных астральных посланий.

К тому же, скоро солнечное затмение. Ему, наверное, не стоит так беспокоиться, пялиться на Солнце так, словно оно исчезнет навеки, а не на несколько минут (ладно, он готов поспорить, что странности со временем в Академии сыграют свою роль, и всё это растянется на часы, но всё равно — не навсегда), и на Луну, как на предательницу. Затмения любят портить хрупкий баланс.

— О чём думаешь? — он слышит шёпот Томми на ухо и выпрямляется. Он и забыл, что вообще-то у них тут посиделки.

— Ни о чём, — говорит он. — Обо всём?

Тяжёлая рука обвивает его за плечи и остаётся там, мягко возвращая Олли в момент. На фоне Нико пытается представить себя респектабельным вампиром, но выглядит как сомнительная подделка Дракулы, Йоонас предлагает Йоэлю, кажется, играть Спящую красавицу…

Может, он слишком далеко заглядывает в будущее — если чему-то его и научило магическое общество, так это наслаждаться моментом.

Искать магию в обыденном — тоже хорошая идея, чтобы держаться хоть за что-то в грядущем ноябре.

Искать магию — и найти её в приятной тяжести руки Томми, которая всё ещё лениво поглаживала его за плечо.

∞

— Бу!

Томми только хмыкает, замечая Олли за секунды до его «внезапного» появления со скрюченными пальцами. Лицо у него измазано пудрой на пяток тонов светлее, если это вообще не побелка, и под глазами смешиваются тени от дерьмового осеннего сна и из палетки Йоонаса — зрелище… нет, совершенно не страшное, он даже на секунду не испугался, хоть ради вежливости можно было бы и схватиться картинно за сердце.

То ли нежные — ангельские — кудряшки ломают этот жуткий образ, то ли белая рубашка, настолько редкая в почти чёрном гардеробе Мателы. Томми одобрительно мычит, оценивая его прикид. Красиво. Тот в ответ недовольно поджимает губы и пихается, пытаясь свалить Лалли.

— Бесстрашный, что ли?!

— Да, — спокойно отвечает Томми. Он легко ловит руками Олли и обнимает со спины, укладывая подбородок на мягкие кудри. — Попался.

— А-а-а, — совершенно ровным голосом выдаёт Олли, — меня хочет съесть медведь.

Йоонаса — который имеет неосторожность проходить мимо — немного коротит от неожиданности. Томми фырчит и отпускает Мателу — они вместе идут вниз, к остальным. У них свой план на вечер, пока Йоонас заставляет всех остальных принимать более активное участие в тусовке — провести с Олли всю ночь, пойти в Башню там, когда солнце сядет и над кампусом опустится ночь, или в обсерваторию, он пока ещё не решил.

Олли эти идеи всецело разделяет — и так начинается 31 октября, плавно переходящее в жуткую ночь.

∞

1-е ноября, 20NN

Томми вздыхает.

Матела отвалился в мир снов, кажется, с концами, устроившись на его плече, и это зрелище настолько милое, что он готов растаять, если бы не стремился держать своё лицо перед Йоонасом и другими. Устал; Томми это знакомо, исцеляющие заклинания — они такие, утомляют ело и разум, выкачивая ресурсы, как перегруженный гидронасос, и в последнее время они делают много таких, изучая новые и более мощные чары. Конечно, на всю ночь его не хватило.

Порко над чем-то ржёт на пару с Нико. Пушистые уши по дороге куда-то вывалились из кудрей, и Томми кажется, что Нико сначала наколдовал себе пару клыков, только, видимо, надоело шепелявить через них. Йоэль исчез из поля зрения — – странно, ведь он обычно не отходит от своего друга ни на метр. Должен ли он беспокоиться? Он не знает.

Но он знает, что для них двоих веселье пора бы заканчивать, и расталкивает Мателу, как мешок с картошкой, поставив его на ноги.

— Мы в общагу, — бросает он Йоонасу. — Приходи, если что.

— Ага, спокойной, — отвечает Порко, и хрюкает от вида Олли, вцепившегося в Томми, как маленький коала.

Свежий воздух немного очищает голову Томми; они, спотыкаясь, бредут к общежитию через многолюдную главную площадь. Стоило бы последить… или, по крайней мере, заставить его съесть что-нибудь посолиднее нарезки, стащенной с местной кухоньки. А пока — он только недовольно бурчит, чувствуя, как Матела спотыкается.

Он чуть не роняет его на кровать, но, прежде чем Олли отпускает его, он бормочет что-то ему в шею, пряча лицо, пьяно уткнувшись носом в него. Он хихикает, и Томми чувствует влажные губы на своей челюсти. Он мажет ими по его щетинистой щеке, чтобы коснуться губ, но категорически промахивается, вместо этого он тычет носом в лицо Томми и разочарованно скулит.

Томми фыркает.

— Нет, — мягко говорит он, толкая его вниз. Он сидит рядом с ним, засовывая руки под идеально мятую белую рубашку. — Давай переоденемся, хорошо? И спатеньки…

И сонное «вубву тебя», пусть и пробормотанное пару минут спустя, когда Томми всё-таки удаётся уложить это кудрявое бедствие, всё-таки достигает ушей Томми.

∞

Олли снятся медведи. Просыпаться даже не хочется — на картинках, которые показывает ему разум, он гуляет по красивому лесу, наслаждаясь лучами августовского заходящего солнца; Томми тоже там, сначала тень мечтательной мысли, но в конце концов он оказывается рядом, следуя за ним через рощу неожиданно на улицы Оулу, охваченные золотым светом заката. Тёплое, полузабытое ощущение его губ — вот под что он резко просыпается и садится озадаченно.

Это ж ему не приснилось? Нет? Он же пытался поцеловать Томми — пытался, это он помнит (увы), но… он закрывает лицо ладонями. Не надо было столько пить.

Неловко. Стыдно, даже.

Томми, наверное, просто подумал, что это ему от Йоонаса передалось, эта нетрезвая любвеобильность — хотя Олли сам по себе чрезвычайно тактильная сущность, это он признаёт, и ему это даётся так же легко, как дышать, но всё-таки не до того, чтобы беззаботно лезть целоваться к объекту воздыхания — долгого, непобедимого, многолетнего и глубоко засевшего в сердце…

Кто может даже не воспринять это всерьёз.

Томми же.

— Выглядишь помято, спящая красавица, — слышит он хриплый голос с другой стороны комнаты и поворачивает голову — слишком быстро для бедного похмельного мозга, и он чуть не сваливается с кровати. — Эй, эй, ты там осторожнее.

— У-утречка.

Томми вталкивает стакан в его руки, слегка придерживая, чтобы Олли успел сориентироваться в пространстве, времени и реальности. На вкус немного странновато для простой минералки и отдаёт чем-то травяным. Олли откидывается назад, с подозрением глядя на жидкость.

— Специальный коктейль Нико от головных болей, связанных с массовым употреблением алкоголя, — говорит Томми.

— Оу.

Олли за пару больших глотков опустошает стакан; голова действительно перестаёт раскалываться. Он улыбается про себя, думая о том, каковы шансы, что этого нет в учебной программе классов Алхимии, и Нико выкопал этот рецепт из книги, запертой в Библиотеке от глаз обычных студентов…

— Кстати говоря, уже два часа дня, — продолжает Томми.

— И что? — Олли падает обратно на подушку.

— М-м-м, не поспоришь. Собираешься весь день валяться?

— Да, — бормочет Олли в наволочку. — Если только у тебя нет идеи получше.

— Может, и есть, — загадочно усмехается Томми.

— Да блин. Давай эта идея придёт к тебе через пару часиков, хорошо? Когда у меня будет больше желания находиться в вертикальном положении.

Он не видит, как Томми пожимает плечами, но слышит скрип его кровати.

— Ну, я хотел предложить тебе свидание, раз уж ты так стесняешься, — в его голосе звучит улыбка.

Олли требуется несколько долгих секунд, пока смысл его слов пробивается через сонный мозг, ещё одной своей частью желающий вернуться в тот августовский вечер во сне, и он поднимается, моргая на Лалли.

— Э-э-э, свидание?

— Ага, — Томми сидит, упираясь щекой о мощную руку. — Идёт?

∞

15-е ноября, 20NN

Завтрак Олли медленно стынет.

Недели проходят быстро. Слишком быстро, как Олли кажется, как будто Академия так устроена, чтобы занятия длились как можно дольше — заставляя его голову кругом идти от непрерывного потока информации, — а перерывы и вечера свистели мимо, никак не откладываясь в памяти. По крайней мере, их с Томми свидание обошлось без заморочек со временем, и, видимо, Астрал просто их пожалел. И так ноябрьский декаданс добрался и до них; переглядываться с Томми на парах, держаться под партой за руки и просто стоять, прочно заняв место в личном пространстве друг друга, спасало их — и Олли в частности — от подкрадывающегося чувства пустоты.

Томми, правда, уже отметил, что Матела стал тише; не то, чтобы он в принципе был шумным, всегда прячась от мира в Оранжерее, как прямая противоположность кому-то вроде Йоонаса (впрочем, Порко одним своим присутствием раскрывал крывшуюся внутри Олли жажду хаоса).

И как будто сам Томми ведёт себя как обычно, кто бы вот говорил. Что-то его тревожит, и, может быть, Олли удаётся с достаточной настойчивостью выпытывать проблемы Йоонаса, Лалли устроен иначе, как человек, и… нет. Олли принимает своё поражение, предлагая своё присутствие в качестве молчаливой поддержки.

Олли вздыхает. Сколько часов Йоэль пытался донести до них, что проблемами делиться надо, и вообще нехорошо всё держать в себе (даже он не следует своим советам иногда), и всё-таки, что-то изменить в себе сложно.

— Йоонас.

Олли использует длинный перерыв для обеда; как Йоонас с ним увязался — отдельная история, но Нико где-то занят по уши, Йоэль… где-то, хотя у Олли есть идеи, где он может быть, если он правильно помнит расписание своего друга, а у Томми пара по чтению рун в Башне.

— М-м-м?

Олли откладывает в сторону недоеденную яичницу и складывает руки на груди, вглядываясь в толпу — там нет никого, кого он хотел бы увидеть (или не хотел, зависит от того, с какой стороны посмотреть). Он думает о том, что Йоонас ему как раз и нужен, из-за одной-единственной тревоги, которая продолжает всплывать в его памяти с ночи Хэллоуина.

Раз уж всё становится таким… запутанным.

— Йоэль опять с Алекси на паре?

Йоонас ведёт плечом.

— А то ж.

Олли поджимает губы.

— Не нравится? — спрашивает Йоонас.

— Да, — честно говорит он. — Ты не подумай, я верю Йоэлю и в его суждения, и в то, что Алекси не такой, каким кажется по рассказам, и каким может представиться, учитывая, ну, положение его отца…

— Йоэль взрослый человек, ты прав, — Йоонас вздыхает. — И, я тебе скажу, он категорически проницательным бывает, если у него на той волне мозги окажутся. А ещё ты прав в том, что… ну…

Он отводит взгляд, ковыряя вилкой свой завтрак.

— …у меня такое ощущение, — уже вполголоса договаривает он, — что Алекси этот сам не в курсе, какой эффект оказывает на Астрал.

— Или наоборот.

— Или наоборот, — Йоонас кивает. — Я сталкивался с ним единожды, Олли. Как раз практиковался в аурах, и я тебе вот что скажу — там всё печально.

Олли задумчиво медленно кивает головой.

— Я просто надеюсь, что я не прав, — заканчивает Порко. — И что всё это из-за Йоэля, который меня заразил вот этим вот всем… накручиванием.

∞

И после того, как Нико вполголоса рассказывает им о происшествии с бывшим Йоонаса, это расходится по всей Академии неприятной волной, эхом. Олли думает, есть ли для этого более высокая причина — не только обычные ежегодные колебания в природные силы, и не капризы Астрала, который следует какой-никакой, но логике. В конце концов, он не так уж и близок к нему.

Только половина магии кроется в заговорах на удачу и маленьких очарованиях; другая же в острых языках и проклятиях до третьего колена — и в бессердечной силе, которой ничего не стоит по чьему-то желанию обратиться в палача.

Что-то, что заставляет его чаще замечать в толпе этого черноволосого мальчика и задаваться вопросом, чем закончится история, начавшаяся с его загадочного появления…?

∞

18-е ноября, 20NN

Алекси хочется кричать. Или кинуть какую-нибудь из дорогих отцовских ваз в чьё-нибудь лицо из дорогих коллег его отца.

Весь ректорат собрался в этом зале — вопрос лишь в том, какого чёрта он здесь делает, зачем, кому он нужен? Взрослые мужики обсуждают свои организационные дела, а он-то здесь для чего? Нет, понятное дело, что у него «важная» роль изображать из себя верного идее наследника, мать его, колдовского клана Каунисвеси, преемника своего отца, на которого тот возлагает такие большие надежды — слушает он это уже в который раз.

По крайней мере, чёрный деловой костюм сидит на нём шикарно, и он снова вне Академии, пусть и по отцовской воле. Ему ужасно скучно, настолько, что он недовольно пытается разнообразить как-то своё время в этом зале, черпая суп вилкой, пока отец смотрит на него, как на величайшее разочарование семьи. Ему всё равно.

Странно, что ему всё ещё приходится заниматься этой ерундой, хотя он уже успел поиметь планы отца посвятить его в демонологию — их семейную специальность номер один, их священное кредо, но он догадывается, что всё ещё впереди. Он даёт ему время побаловаться чародейством; Алекси это знает, потому что его отец собирается попросить… нет, потребовать, чтобы он написал дипломную по демонологии в конце своего обучения. Он думал об этом четыре раза.

И Алекси хотел бы, наверное, демонология издалека кажется интересной — но чёрт возьми, как же его тошнит от всего, что с ней связано, исключительно из неприязни к его отцу. Он просто не может заставить себя — но и отпустить тоже, необъяснимым образом. Как будто неизбежность плотно засела в его голове.

Он даже направления выбирал близкие — не совсем, но смежные области; он отказался от того, чтобы полностью перевернуть всё с ног на голову и пойти учиться на техномага, как раз новый курс открывался.

И… он не может этого объяснить. Просто не может.

Он сдерживается и от адского желания поморщиться в открытую и делает лицо кирпичом; чужая жадность до магических сил его выводит из себя. Они продолжают говорить вокруг него, заумными фразами, но за ними Алекси улавливает один мотив — силу. Больше силы! Ценность мага вроде них определяется истинной мощью и навыками, и это вымораживает. Не на прошлой неделе ли кто-то перегрузился и выгорел, носился потом по Академии, сверкая нечеловечески алыми глазами, и бросался на людей, скалясь от жажды крови и жестокого восторга?

Природа не признаёт пределов — аксиома; она есть, свободная и дикая. Он надеялся, по-детски наивно, что зато люди, эти мудрые ведьмы и опытные колдуны, признают хоть какое-то самообладание необходимым, но… с другой стороны, борьба за силу и власть столь же естественна, как и магия, думает он.

Он просто ненавидит этот грязный привкус тщеславия, который эти мысли оставляют в его голове.

∞

— Хорошо, — цедит Алекси сквозь зубы, борясь с желанием закатить глаза.

Он устал. В основном потому, что вытаскивать свою личность из водоворота чужих мыслей — то ещё занятие, особенно когда ноябрь осел депрессивной тяжестью у, кажется, всех магов с их переменчивым настроением, но ещё потому, что его отец вдруг решил, что пришло время показать своего экстраординарного (сарказм, но в то же время нет… просто не в том смысле, как он ожидал) сына. Осенний марафон встреч в начале учебного года, конечно же, и Алекси в курсе, но то, что его таскают почти на каждое, и из раза в раз повторяется одно и то же, уже странно. Он, наверное, должен беспокоиться, что он натворил — или что натворят уже с ним. Он вёл себя как обычно, делал уроки, был на занятиях — мысленно находясь где угодно, только не там, насколько шум в голове позволял ему. Это не то, что могло бы заставить его отца внезапно возгордиться им, никогда он этого не делал, с чего вдруг, а Алекси не сделал ничего выдающегося, чтобы привлечь к себе внимание.

Если не считать небольшой драки, но это была даже не его вина. Отмахнулись и забыли.

Почему же?..

— Хорошо, — кивает профессор, её голос заставляет Алекси вернуться в настоящее. Не очень интересное настоящее. — Я буду ждать тебя завтра, хорошо?

И… он мрачно смотрит на выбранную тему курсового проекта. Не то, что он хотел, он почти уверен, что придумал бы получше, что могло бы сделать перспективу сидеть под растущими горами книг менее невыносимой для него — но время внезапно прошло.

Он выходит из здания, из холодных коридоров в ветреный парк и недовольно смотрит на массивные часы над ним.

— Чёрт, — на этот раз он тут же закатывает глаза, не сдерживаясь. Весь перерыв ушёл на этот курсач.

И он хотел что-нибудь съесть, два длинных занятия по изучению паранормальных явлений, какими бы захватывающими ни казались истории о призрачных станциях метро и сомнительных архитектурных решениях (весь замок Академии может быть отличной демонстрацией этого), истощают энергию под ноль. Он припоминает номер своего класса. Пятьсот… Пятьсот один, южное крыло. Он не успеет дотуда добежать, осталась буквально одна минута. Он, вероятно, не успел бы вовремя, даже если бы его не остановил профессор демонологии на выходе, и он бы направился сразу напрямую туда. Полная задница, которая чёрт знает где находится.

Впрочем — он вздыхает и ментально посылает эти пары к чёрту. Он топает через парк к главному зданию, желая на данный момент только одного — чашечку хорошего кофе. Или чая. Нет, кофе звучит лучше.

К тому времени, как он достигает крыльца, волны студентов, надеющихся успеть на свои занятия, уже прошли мимо, и берег был чист — за исключением лишь тех маленьких компаний из студентов, у которых либо пар нет, либо они точно так же, как он, решили прогулять.

— О, привет!

Алекси поднимает голову, почти спотыкаясь о лестницу.

— Блин, осторожней, — Йоэль отлипает от перил и выпрямляется. За его спиной Алекси замечает своего друга.

Невольно он выхватывает его имя из очень громкой передачи прямо из головы Йоэля — знакомое. Вот значит как выглядит Йоонас…

Йоонас же смотрит на него в упор из-под кудрявой чёлки, со смесью напряжения и интереса. Сигарета медленно тлеет в его пальцах.

— Привет, — Алекси останавливается на верхней ступеньке. Бровь Йоонаса поднимается вверх, и он довольно отчётливо слышит «нифига себе какой голос». Не впервой.

Он откашливается, пытаясь сосредоточиться на Йоэле — время от времени, каким бы громким и хаотичным его сознание ни было с точки зрения телепата, оно… как-то успокаивало.

Он пропускает остальную часть того, что Йоонас успевает о нём подумать.

Йоэль же улыбается — и Алекси тоже приподнимает уголки губ.

∞