the xx — intro

the xx — shelter

the xx — naive

∞

16-е декабря, 20NN

Над головой Нико — мертвенно-бледное небо, удивительно яркое для одного из самых коротких дней года, и удивительно чистое. Буквально позавчера по всему региону валил густой снег, а сейчас… солнце светит прямо из-под горизонта так, что слепит глаза, отражаясь от сугробов. Поразительно — как магия какая-то.

Хотя… почему «как».

Нико паркует машину у родного дома. Немного сожалеет о своей идее — но, с другой стороны, в последнее время слишком много волшебной чертовщины на его голову. Он всего лишь пропускает пару часов феерии и хаоса в кампусе, потому что вот уж что не позволит нормально посмотреть на затмение, так это Академия. Йоэль потом расскажет, и если не он, так Олли и Томми.

Йоонас… нет, Йоонас уехал ещё вчера, напоминает себе Нико.

И, наверное, стоит ему написать, раз уж они оба в городе.

Он выходит из машины — прогуляться, может, до самой набережной, тут недалеко и видно куда лучше. Солнце низко-низко, почти на грани полярной ночи, и так вокруг темно, и Нико даже боится представить, как будет через несколько минут. Из бардачка он выковыривает дискету, пожертвованную деканатом (всё равно никому не нужно, если кому-то не захочется попинать мамонта, хотя Академия страшно противится техническому прогрессу), и отправляется по улицам в сторону моря уже пешком. Дело даже не в том, что в такой темноте опасно ездить, а в смутном магическом давлении — оно уже оплетает его со всех сторон.

Солнечный свет начинает блекнуть, и Нико ненадолго останавливается — вокруг тоже тормозят машины и люди — и стаскивает с носа солнечные очки. Он прикладывает к глазу полупрозрачный мутный диск и вскидывает голову, вглядываясь в по-зимнему резкий, белый круг солнца.

В его кромку уже начинает вгрызаться луна, совсем чуть-чуть — но уже становится темнее.

— Круто, — бормочет он про себя.

Внутри него, видимо, суть и ядро, делающее его магом, отвечает на зрелище мурашками по коже и ускользающим, необъяснимым трепетом за грудной клеткой. Снаружи ничего не происходит, по крайней мере, слишком резко и видимо для взгляда мага, и известная реальность Оулу остаётся прежней — но до поры, до времени, думает он.

Когда наступает «ночь», всё меняется, и Нико даже не может сказать, дело ли в том, что он отвык от города — живя в кампусе большую часть года-то — и даже при дневном свете с трудом вспоминает некогда знакомые улицы, или затмение вносит свои коррективы для него лично, переставляя знаки и меняя направления улиц по разумению астральных сил.

Он не может сказать точно.

Он бредёт вперёд, придерживаясь одного направления — по ту сторону района должно быть море.

Ему кажется, что он видит уже чёрную гладь между домов, отражающую стремительно темнеющее небо.

А когда луна перекрывает солнце целиком, Нико понимает, что потерялся.

Он не удивлён. Он просто вздыхает, тяжело оглядываясь по сторонам.

Ладно, от набережной можно вернуться домой — но до набережной всё ещё нужно добраться, а по паутине переулков и аллей он начинает ходить кругами, сталкиваясь с одними, кажется, и теми же людьми. Они бросают в его сторону равнодушные взгляды. Сердце отсчитывает тревожный ритм — что-то в последнее время чаще, чем ему хотелось бы. Старше, что ли, становится. Он даже перестаёт обращать внимания на затмение — совсем забыть про него невозможно, всё ещё темно, но у него на руках сейчас более серьёзная проблема.

А ведь он когда-то думал, что магия сосредоточена в рамках одной Академии, и просто свободно протекает, как поток потусторонних сил, по всему остальному миру. Даже за её пределами он не может сбежать от собственной сущности… как забавно. Стоило ли это попытки?

Так бы сидел сейчас с Йоэлем, лицезрея хаос.

Набережная совсем рядом — магия здесь уже ничего не сможет сделать, и Нико в какой-то момент даже сомневается, что вообще терялся. Должно быть, всего лишь игра света, непривычность ночных улиц, ничего необычного — да и город вскоре начинает светлеть. Нико снова поднимает взгляд и дискету, и верно — серп солнца постепенно становится больше, а луна проскальзывает мимо.

А он — пропустил самое интересное.

Он хмыкает, засовывая замёрзшие руки в карманы куртки.

Глупо как-то вышло. Столько усилий, и ради чего?

Когда солёный воздух наконец бьёт ему в нос, он приносит с собой ответ на, казалось бы, риторический вопрос. Нико сначала щурится на светофор — ещё яркий в остатках мрака, — а потом выхватывает среди пешеходов по ту сторону перекрёстка тонконогую фигуру.

Фигура поднимает ледяные голубые глаза, ловя его собственный взгляд, — и широко улыбается пухлыми губами.

∞

— Какие люди, — Йоонас не переходит дорогу, вместо этого дожидается, пока Нико не окажется рядом с ним, и хватает его в крепкие объятия. — Я думал, ты остался в общаге?

— Ненадолго, просто захотелось глянуть по старинке, с берега. А не вышло, — Нико хмыкает.

Йоонас только понимающе хлопает его по плечу. Улыбается; даже если улыбки не видно из-за накрученного серого шарфа, Нико всё равно знает, что заразительно широко. Кудри, торчащие из-под шапки, кажутся ещё светлее.

— Покрасился?

— М? — Йоонас тянет за высушенную чёлку и косит глаза вверх. — А, да, зашёл. Корни отросли уже.

Он суёт руки в карманы и кивком приглашает пройтись — куда, уже неважно, а Нико и не против. Йоонас выглядит как второе солнышко, такой же светлый и сияющий. Видимо, подарок судьбы в качестве компенсации для почти впустую потраченный день — вот тебе и смысл, и «ради». Хотя у Йоонаса, кажется, свои собственные пути следования, которые с общими планами Вселенной не соотносятся — только пересекаются иногда.

— Зайдём?

— Куда? — Нико вскидывает брови, всё-таки спрашивая — просто ради разговора.

— Ко мне, — он ведёт плечом. — Документы занести надо.

Нико — не против. Он шлёпает рядом с Йоонасом, тоже запихивая мёрзнущие пальцы в тепло куртки, и пытается вспомнить дорогу до его дома; не то чтобы он никогда у Порко не бывал — бывал, только точно не в полумраке, который всё ещё продолжает с ним играть.

Не то в «кошки-мышки», где Нико, вопреки своим желаниям, не кот, не то в испорченный телефон.

Он смотрит на улицу задумчиво — пытается понять, знакомая или нет, или снова дурь какая-то.

— Что, под ручку не пойдём? — замечает Йоонас. — Или ты это, Бесстрашный Моиланен сегодня, и только вóроны — твои враги?

— Вóроны — враги Йоэля, — бурчит Нико. — Да не бесстрашный я.

Йоонас протягивает ладонь — ногти всё ещё чёрно-розовые, как пару дней назад, когда Нико застал его с баночками лака, только потрёпанные и местами сколотые. Они шагают рядом, снова; Нико попросту не хочется вытаскивать руки из карманов, как бы привлекательно не смотрелись тёплые пальцы в вязаной перчатке без пальцев — а Йоонас смеётся и вместо этого обхватывает его за плечи.

— А что тогда? — спрашивает он.

— Да так. Задумался. Не хочу ходить на продвинутые заклинания со следующего семестра, — признаётся Нико.

— Там же прикольно, ты чего, — Йоонас хмыкает. — Всякие штуки, типа… пуф! — он разводит руки, имитируя взрыв — зная Порко, Нико представляет там разлетающиеся блёстки, только они на улице, и вокруг них проскальзывают люди. Обычные люди. Никаких блёсток, значит. — Спроси у Йоэля, короче.

— Знаешь, я лучше буду возиться с зельями. Не хочу пропускать это всё через себя. Магия — она… м-м-м… сильная.

— Есть такое. Чистая сила природы, и того, что стоит над ней, всякое такое. Сверхъестественное и вне-естественное, выбирай на вкус определение.

— Просто пугает она иногда, вот и всё.

Йоонас долго молчит — а потом хмыкает.

— Ты из-за Пауля, что ли? Ну, такая херня случается.

— Не только. И я бы предпочёл, чтобы не со мной.

— Не случится.

Голос у Порко слишком уверенный для человека, который обещает что-то почти эфемерное и пространное, формата «всё будет хорошо». Уверенный — и спокойный.

— Чувак, — продолжает он, — это мой бывший, это у меня травма. Ты-то куда?

— За компанию?

— Ага, ты ещё скажи, что в ад пойдёшь за моей задницей.

— А что? — Нико скалится, игриво сверкая глазами. — Покажу Сатане средний палец и скажу, что тебе домашку делать надо.

— Домашку, — Йоонас откровенно начинает ржать. — Домашку, Нико, серьёзно?

— Ну, ты понял.

∞

В окна квартиры Йоонаса уже бьётся закатное солнце. Не такими тёплыми оттенками, как осенью, но по-своему нежно. Иронично даже, луна только прошла мимо, как снова темнеет, опуская город уже в длинную зимнюю ночь на ближайшие двадцать часов. Так ломает возвращаться домой — и тем более в общагу, хотя завтра пары, кончились маленькие выходные…

Йоонас зажигает камин в гостиной и сам уходит на кухню греметь посудой, а Нико так и остаётся на диване. Он вытягивает почти окоченевшие, еле гнущиеся пальцы и греется; давно он тут не был — правда, из памяти никуда не денется, где у Йоонаса стоит предназначенная для него кружка.

Да и квартира едва ли поменялась, разве что зелени стало меньше — всё остальное давно обитает в 337-й комнате под личным присмотром Порко. Включая мухоловку; Нико отвлекается от тепла на мысль, не оставил ли тот хотя бы напоминания Йоэлю, что мухоловку так-то нужно кормить иногда, иначе она прокормит себя сама — и скорее всего, пальцами самого Йоэля.

Он осматривается; тепло, светло и уютно — простенько, но со вкусом, практически минимализм. Поначалу это удивляло — на фоне пестроты, вечно окружавшей Порко, эстетики из изрисованных джинсовок, десятков значков на сумке и разноцветных фенечек с картами Таро. Упорядоченность и чистота — прямо-таки как у Олли — его квартиры как-то не вязалась со сложившимся образом. Это потом Нико узнал, что Йоонас поразительно собранный.

И многое другое, как очередной проворот калейдоскопа — очередная причина влюбиться по уши.

Он развязывает волосы из пучка, устав от напряжения, и откидывается на подушки. Йоонас возвращается с двумя кружками и ставит одну для него, бросая короткое «осторожно, горячо», и с другой залезает в мягкое кресло.

Нико обхватывает ладонями свою и греется.

— Хорошо немного отдохнуть от магии… Выходной от всего этого.

— Ага, в самый «волшебный» день, — Йоонас щёлкает уголком рта. — Не знаю, как-то бестолково прошёл этот выходной. Я б лучше сейчас в Академии был.

— Думаешь? — Нико вскидывает брови. — Ну, ты прав, в какой-то мере. Тут скучнее. Тут никто не носится и не орёт, потому что магия или, не знаю, астрал увидели, что солнца нет, и решили перевернуть всё с ног на голову. Такое зрелище пропускаем.

— Вот именно. Тут-то что переворачивать…

— Знаешь, я всё-таки ухитрился потеряться!

— Это потому, что ты пропускаешь выходные на беготню по деканатам.

— Зато я узнаю новости первым, — Нико языком пробует на вкус кофе и осторожно дует на пенку. — Блин, вкусный. Только горячий ещё.

— Не за что, — Йоонас улыбается. Он подтягивает ноги, укладывая их под свою задницу. — Блин, как же вовремя всё.

— Семья?

Он так и не пояснил, зачем ему в Оулу, только сказал, что по делам — обыденным, видимо. Даже они, маги, не лишены чего-то такого. Нельзя же всю жизнь прятаться от остального мира в замкнутом пузыре за пределами всего реального.

— Да не. Иногда бремя существования наваливается тебе на задницу с налогами и правами собственности. Я даже не знаю, зачем я был нужен им лично, — Йоонас закатывает глаза. — Магия магией, а существовать юридически как-то надо.

— Решил? А вообще звучит как что-то из уст Йоэля.

— Решил, — отмахивается Йоонас. — А Йоэль заразительный бывает со своим экзистенциальным кризисом.

— Ну и замечательно, — Нико посмеивается над образом чихающего Йоэля, распространяющего бациллы сомнительного экзистенциализма. Они, маги, к этой метафизике особенно расположены, только Хокка особенный.

Все они с особой придурью…

— Не хочешь обратно в Академию? — спрашивает Йоонас.

— Не.

Йоонас пожимает плечами — нет так нет.

— Луна уже прошла, на что смотреть? К тому времени, как мы доедем до Академии, уже и толпы рассосутся, и магия устаканится…

— Наверное, — Порко хмурится на что-то. — У меня просто ощущение, что там что-то происходит, и без меня. Это же кошмар! Как так?

Он прикрывает глаза — в такие моменты Нико шутит, что он открывает вместо этих двух свой третий, где бы он ни был, — и делает максимально страдальческий вид.

— Приедем и узнаем, — Нико растягивается на диване, закидывая ноги под плед. — Темно ехать уже. Через лес тем более… рассветёт — так и поползём с тобой. Мне на пары, тебе… к мухоловке.

∞

Йоонас спускается за продуктами — раз уж такое дело, в холодильнике на них двоих точно не хватит, и пока ещё не поздно, можно быстро забежать.

Быстро, правда, не получается.

В тенях шуршат силуэты — уже не от солнечного затмения, вечерние, и не совсем естественные, как поначалу кажется Йоонасу. Он замирает у двери и перекладывает пакет в другую руку, вглядываясь в движения по ту сторону улицы. Ему не нужно даже приближаться — и так знает.

Чувствует. То, что кажется отблеском светофоров, каких-то лампочек, задних фонарей, оказывается яростно горящими алыми глазами — и Йоонас просто смотрит. Иначе, чем обычно — взгляд покажется холоднее, чем море через несколько кварталов, и чем обезличенная магией сверхъестественная злоба — лёд, в который он вкладывает одно: не смей. Если это был Пауль, то он ошибся местом и временем для своей мести. Если же нет, то… кто знает, полетит ли в его спину сноп пламени, или шандарахнет разрядом молнии. Но тень не смеет — исчезает, когда Йоонас моргает, превращаясь снова в клубок суматошных теней.

— Чёрт.

Нико вздрагивает, когда открывает дверь, и делает шаг назад. Йоонас молча закидывает пакет на стол — стоит, разглядывая своё отражение в зеркале.

Лёд. Он стремительно тает, когда в поле зрения снова появляется Нико и любопытствует, что же такое вкусное лежит в пакете.

Да, думает он. Лучше поехать обратно завтра на рассвете — как будто ему Йоэль не перескажет все события в красках. Вот уж за что Йоонас не переживает, так это за то, что он останется без рассказа.

∞

Только Пауль — или нет, но в памяти всплывает именно он — назойливо наталкивает его на череду логических ассоциаций. Казалось бы, он сказал вслух почти что признание — всегда проще станцевать вокруг настоящего слова, прокричать его толпе, но никогда — не сказать наедине. Сбросил камень с души.

Но либо там целая насыпь, либо камень оказался бумерангом и только что влетел ему в затылок.

Надо научиться следовать своим же советам — он загадочно пинает Йоэля, когда мимо проплывает его ходячий сердечный приступ с чёрной краской для волос, и делает страшные глаза, а что сам-то? Он думал, что распутается всё само — пока они учатся вместе, никуда не денутся, и всё выстроится к выпуску. Выпуск Порко маячит уже следующим летом, у Йоэля тоже, Нико здесь застревает ещё на год, у Олли и Томми целых два курса… где и как в эту структуру впутывается Алекси, Йоонас даже не начинает рассуждать — особый случай по воле папеньки.

Пока что ничего не выстраивается.

Он открывает рот, думая, что солнечное затмение — и неожиданный гость среди теней, как нависшее напоминание о сомнительных поворотах жизни — хороший повод.

— Кстати, ты дошёл до декана с этой темой насчёт Каунисвеси? — вместо этого вырывается у Порко.

— А? Не, — Нико морщит нос. — Пока нет. Хотел, но надо убедиться, что нам из-за этого не будет проблем.

— Расчётливый.

— Йоонас, мы пробрались в закрытую часть, в секретный архив. Нам и так повезло, что уборщица не настучала куда надо, — он вздыхает. — Знаю я. Главное, чтобы за это время ничего печального не случилось…

— Но в стороне ты не останешься, — Йоонас не спрашивает.

— Из-за Йоэля — нет. Да и пацану не повезло, жалко бросать...

— Мне кажется, — фыркает Йоонас, — что мы собрали вокруг себя какую-то банду из отверженных мира сего. Йоэль, я, ты вот тоже лох по жизни…

— В смысле?

— …Олли и Томми тоже не очень любят в Академии. Теперь вот, Алекси свалился на голову. Йоэлю. И нам за компанию.

— И почему «кажется»? — Нико посмеивается в кружку. — Так и есть.

Йоонас вместо ответа разводит руками. Это Йоэль задаётся вопросом, что же — чёрт знает, говорит — их объединяет, так-то много чего. Просто уголок каких-то не таких среди идеально вписывающихся в полотно истории. То грубый «физик»-элементалист, то чёртов телепат от рождения, то алхимик от бога, то парень с руками лекаря и тот, кто ухитряется читать что-то в этих звёздах, как раскрытую книгу, написанную языком для самых маленьких…

Где-то среди этого — Йоонас.

И то, что он знает — не предвидит, не гадает,

просто знает.

∞

И знает, что случится потом.

— Я не шутил, знаешь.

— О чём? Поконкретнее, знаешь, ты много чего говоришь.

— Эй! Между прочим, я вещаю тут истины и мудрости жизни, а ты отказываешься им внимать?

— Ну, вообще-то ты так навещал, что я превратился в кота. В кота, Йоонас, не в пантеру, а в кота!

— Э-э-э, — Йоонас драматично закатывает глаза, — оговорился я, с кем не бывает. И только скажи, что тебе было не кайфово. Тебя все гладили, а ты просто свернулся себе калачиком и спал. Мне б так.

— Было прикольно, не спорю, — Нико тянется почесать нос. — Так ты мне наврал, ты сказал, что сдал весь курсач по латыни, а потом я пришёл и выяснил, что нихрена ты не сдал. Что это было?

— Я не хотел тебя злить!

— Чего?!

Нико осторожно ставит кружку на место, прежде чем он — благодаря Порко — ухитрится подавиться и кофе, и смехом, и начинает бессовестно ржать в ладони.

— Ладно, признаю, не идеал, что поделать, — Йоонас тоже хихикает; смешки перерастают в тёплую улыбку. — Но я серьёзно.

Телевизор выключен; было бы странно перебивать диктора… так он перебивает эту тишину, даже жалко немного — так уютно и тепло, почти что беззаботно, просто сидеть в комнате, пока на улице снова темнеет. Он смотрит на чёрный экран и на своё мутное отражение в нём; на Нико — тот занят попытками убрать волосы от лица.

На небо цвета индиго за широкими окнами.

— Я думаю, я…

Нико вскидывает голову.

— …всё-таки влюблён в тебя.

Он улыбается широко, во все тридцать-сколько-там-видно, поворачиваясь лицом к Нико — нет ничего страшнее наблюдать за сменой эмоций, ловить отголоски чего-то, что так не хочется видеть. Но сегодня солнечное затмение, а значит, пусть будет хоть какое-то волшебство.

А волшебство оказывается в удивлённых глазах Нико, таких зелёных в тёплом свете от фонарей, и в неожиданной — для туго стиснувшегося узла тревоги внутри Йоонаса от смущения — улыбке.

И в едва заметном привкусе кофе, когда Йоонас переползает с кресла на диван — и осторожно, словно боясь разбить вдребезги свою реальность — она кажется такой хрупкой, как наваждение, но Нико позволяет наклониться к себе и поцеловать.

И целовать до покрасневших губ и сбитого дыхания — переходя от деликатной нежности к отчаянной попытке наверстать за раз всё сразу, все годы, сколько они бегали в поисках друг друга в совсем других людях.

До момента, когда ехать в Академию не только не хочется, но и не можется — и вообще не до этого.

Ни до чего.

Даже до снега, который повалил за окном, медленно погружая холодный Оулу в ласковую тишину.

∞