За столом все сидят фальшиво довольные, и Эймонда это раздражает. Еще немного — и мать его залобызается со шлюхой у всех на глазах в порыве угодить своему мужу. Столько лет она вела войну под флагом чести рода, а сейчас стягивает знамена, капитулирует перед бастардами в одном ей только ведомом смирении. Стараясь по-своему выразить почтение к просьбе отца не собачиться хотя бы за семейным ужином, Эймонд не высказывается, переводит внимание на Хелейну, внутри него теплеет. Маленькой пташке весело, а это так редко бывает в ее грустной жизни, что искренний смех принцессы отзывается в его груди искорками счастья. За чувствами он пропускает, как недалекая прислуга ставит перед ним жареного поросенка. Он даже не видит — чует, как улыбка расползается по самодовольному лицу Люцериса, смешок бьет Эймонду под дых, под повязкой пульсирует, в ушах звенит детским криком: "Мы нашли тебе дракона, узри же Розовый Ужас!" На секунду он вспоминает свинью с крылышками, злой гогот его племянников, заполнивший всю Драконью Яму и тогда еще хрупкое детское сердце.
Ноги поднимают его моментально. Эймонд еле перехватывает клокочущую внутри ярость, пережимает своим чувствам горло, не дает рукам волю — Люцерис потасовки не переживет. Да и не будет он марать руки об очевидно более слабого, это удел его брата, смешивать себя с грязью, унижаясь до драк с детьми. Скрыть вспышку ярости решает принц за кубком вина, раз поднялся уж, он скажет тост, почтит волю отца и уйдет с этого праздника, не уронив свое достоинство. Взглядом натыкается он на Рейниру, та встревожена чем-то, Деймон откровенно веселится, гладит жену по руке, изменения настроения на другом конце стола будто и не замечает. Эймонд привлекает к себе внимание голосом.
— Я хочу произнести тост за моих дорогих племянников, — дядя даже не моргает в его сторону. — За Джейкериса, Люцериса и Джоффри.
Чувствует тут же, как напрягается королева, все так же остается холоден к вот-вот разразившейся буре Деймон. Джоффри-то за столом и близко нет, Рейнира привела с собой на ужин только двоих бастардов, его упоминание подстегивает всех за столом. Распаляется Эймонд: утром младший Веларион за подобное головы лишился, тело его еще не до конца омыли Молчаливые Сестры. Не самоубийца принц, чтобы кидаться прямыми заявлениями, лишь прощупает, далеко ли ему позволено зайти. Убьет своим тостом двух зайцев — напомнит Люцерису, кто он за этим столом, и обратит на себя внимание дяди. Последнего, мнится ему, он жаждет больше, чем задетого эго племянников.
— Черноволосых, — обманчиво принц спокоен, внутри же завязывается в кишках узел. Сейчас сорвутся с острого языка слова, затронет, так хочется, чтобы затронул его голос Деймона за живое. Полностью тогда ощутит юноша на себе драконье пламя, если не выстоит под необузданной силой. Бьется в нем птицей желание клыки обнажить, показать, что он тоже чего-то стоит.
— Статных, — голос его не дрожит даже, невинным тоном веет от слов, подталкивая к самому краю. Внутренним удовлетворением льется в уши громовая тишина в зале, кивает Эймонд, в правильности происходящего сам себя убеждает. Выдерживает паузу, надевает на себя непроницаемую маску, прячет под ней предвкушение. Смотрит открыто, будто ничего крамольного сказать и не хочет, смакует остаток фразы, катает его короткий миг во рту, прекрасно понимая, какой эффект оно вызовет. Ощущает, как слово горит жидким огнем, скоро ручейком с губ сольется.
Рот дергает в улыбке, нездоровое возбуждение проскальзывает в единственном глазу его, и Эймонд моргает, смотря поверх голов. Не выдавая себя, он ждет только одной реакции, краем глаза следит лишь за одной беловолосой макушкой, ловит каждое движение головы, от напряжения готовый захохотать во все горло.
Деймон свой меч не брал. Никто не брал, безоружные сидят они, открытые — оттого и жаждет принц до иссушения рта дядиной реакции, уже чувствует, как расцветают на коже лиловыми всполохами синяки от сильных рук.
Он был послан ему богами, Эймонд уверен, Деймон тоже это чувствует. Чувствует, насколько они похожи. В них одна кровь, она кипит и жаждет выхода. Не ощутивший еще и доли хоть бы какой самой паршивой битвы, Эймонд хватается за любые намеки на демонстрацию силы. Хочет бросить вызов, показать дяде: "Я стою выше всех этих Рейнириных ублюдков", — даже Эйгон, который и старше, и шире в плечах, смотрится белой молью. А Эймонд силен, он своенравен, он достоин, чтобы с ним считались, как с опасным если не врагом, так партнером по оружию, чтобы его уважали, не по статусу, а по силе.
Уверен он, Деймон даст ему то, что принц жаждет. В извращенной, больной форме выплескивает юноша горячечное восхищение, так быстро накрывшее его с головой.
Взглядом окидывает его матушка, даже гадать не надо, что скользит в ее глазах, плевать на это Эймонду. Напряжение можно резать ножом, принц пожимает плечами, будто невинно не может найти другого сравнения.
— Сильных.
Слово слетает с языка его легко, оставляя на кончике кислое, рука держит бокал ровно. Вот сейчас, весь фарс, наполнявший комнату до боли в висках, лопнет и заденет Эймонда осколками по лицу или плечам. По позвоночнику течет вверх азарт, слух обостряется, юноша ждет, поджавшись изнутри, внешне спокойный, когда затянет в омут негодования поочередно всех его родичей.
Скользнул первым в пропасть Джейкерис, решивший видно, будто он по старшинству защитник, голос его проскрипел, как ворона прокаркала. Эймонд не сдержал улыбку даже, как мир его племянников хрупок.
Он чувствует на себе руки королевы, слышит ее голос, материнские увещевания не трогают его. Слух ловит глухой удар — Эйгон неуклюже толкает Люцериса лицом в стол, Эймонд слышит, как шлюха вскочила со своего места, слышит громыхающие латы стражи.
— Не понимаю, — делится он. — Я лишь выразил, как горжусь своей семьей, но мои племянники своей, видимо, не гордятся.
Джейкерис вспыхивает моментально, мчится напролом, расправив плечи, открытый со всех сторон, сверни ему шею — не поймет, в чем ошибся. Нелепо замахивается, напрягается недостаточно сильно, кулак по щеке не бьет, гладит. Эймонд в восторге, одной рукой, почти ласково, толкает ладонью племянника в грудь, словно кукла тот рушится на мягкий ковер и вскакивает с пущей яростью.
Не сдержавшись, смеется младший сын короля, отхлебывает из бокала вино — не расплескал в этой возне ни капли, — смотрит, весь покрытый искрами веселья, как скручивает под руки разъяренных племянников стража. Выжидает, когда надоест принцам бороться с воздухом, и снова раскидает их, как деревянных солдатиков по полу. Вырвавшись, мчится с новой силой на Эймонда Джейкерис, но и бровью соперник не ведет.
Громом отзываются в нем шаги Деймона, ноги принц шире ставит, руки сжимает в кулаки, выпрямляется рефлекторно — вот оно, сейчас. Цепляется глаз за блеск рукоятки за поясом. От вида кинжала Эймонда потряхивает, перед глазами пылает утренним фантомным ощущением в воспоминании. Упустил, дядя со оружием, в отличие от остальных, не расставался. Сжимается от этой ошибки в узел внутри, ухает вниз напряжением, ища выход. Плоть наливается стремительно, наполняется кровью, распрямиться не дают ей завязки на шве штанов. Нежданное возбуждение лишь мажет своим фактом где-то на краю мыслей, удивления не вызывает. Тонкие губы кривя, весь принц изнутри в такт сердцу ходуном ходит, вида же не подает. Ждет, когда же, когда.
Взгляд Деймона камнем валится на его плечи, на корню душит былое веселье и азарт. Эймонд нутром взводится, вытягивается в струну, не замечает, как стекает с его лица улыбка. Деймон вздыхает устало, и принц полыхает жаром дракона изнутри. Он для него мальчишка. Все Деймон понимает, какой там «вызов»: происходящее для него возня детская, оттого и не трогают все еще юношескую шею холодная сталь или теплые руки.
От осознания провала вот-вот затопит шею предательский румянец, проскользнет за парчу и кожу одежд, поползет по обыкновению от груди дальше. Пропускает на миг Эймонд на лице своем растерянность, но быстро чувства свои захлопывает, смотрит в ответ, пытается сразиться хотя бы взглядом.
Деймон смотрит снисходительно, насмешливо, молчит, руки не поднимает. От этого принцу хочется или плюнуть дяде в лицо, или... Эймонд отчаянно жалеет, что не холодит его ладонь рукоять меча, сил бы придало, не дозволило прогнуться. Подстегнуло бы.
Не замечает принц, поглощенный попытками лицо держать, как проникает раскаленной лавой сладкий яд не только в кровь его, но и разум. Как примешиваются странные нотки к налету разочарования. Как новым оттенком трогает его эта тишина и задевает звенящей напряженностью где-то внутри заступничество дяди за этих ублюдков.
Эймонд непрогибаемостью своей почти гордится. Срывается он на бег, лишь только слуха касается звук закрывающихся за ним дверей. Уверяет себя отчаянно, только разочарование в дяде топит его с головой, заставляет руки трястись, сохнет в горле лишь из незавершенности, не из-за чего более. Хотел он, чтобы чувствовал Деймон его на коже ощущением острого страха, хотя бы долей уважения проникся. Дядя семью его не замечает, смотрит на них, как на гальку под ногами, раздавить будто может одним ногтем. Не чует, что в рядах их есть опасные игроки, не видит, не замечает. Его, Эймонда, не замечает.
Около часа принц торгуется с собой, отворачивается от тонких ручейков мыслей. Мечется по кровати, от злости едва не разрывает кулаками мокрые простыни на лоскуты, заходится было в смехе, но задыхается тут же, скатывается на полухрип. Стоит только попытаться провалиться в темные глубины сна, как удавкой душит насмешливый взгляд, и снова и снова охватывает тело жаром, и воспаленный мозг прокручивает его позор.
Возбуждение, быстро по обычаю проходившее, возвращалось с новой силой и выжимало весь дух. С каждой минутой таяла в Эймонде надежда, что сон очистит его разум и тело, отринуть даст все происходящее. Вскоре он капитулирует, вздыхает глубоко, отрицать глупо — разрядка с большей вероятностью успокоит его окончательно, чем слабые попытки не думать.
Стоит под ладонью крепко, на удивление крепче прежнего, значит, все кончится быстро, без лишних усилий. Пальцы судорожно обхватывают плоть, торопится принц, все сильнее спиной вдавливается в ложе, кисть почти ломит, злая обреченность расползается под веком. Разрядка даже не близко.
В голове пусто и шумно одновременно, мысли скачут, как стадо диких лошадей на полях Дотракийского моря, задевая собой все и ничего одновременно. По инерции, как привык, Эймонд трогает себя насухую, не распыляется на лишние движения, воздух сцеживает сквозь зубы так, будто за каждый вдох платить надо. Он скуп на ласку себе, занятие это никогда не было особым удовольствием, лишь сбрасывало напряжение после боя. Забывал он, чем занимался, уже через секунду, как только вода смывала с пальцев белое семя.
Раздражение нарастает. Эймонду отчаянно мешает что-то, не дает уже покончить со всем, завершить дело и измотанным упасть в спасительную темноту. «Все из-за дяди», — со злостью думает он, всего на секунду впуская Деймона в мысли, и в миг оглушающей вспышкой сводит ступни его сладкой судорогой. Не успевает принц перехватить контроль, как воспаленный разум, цепляясь за наслаждение, тут же выплавляет перед внутренним взором тонкие пальцы, крепкие ладони. Предательски быстро откликается на фантазию напряженное тело, растекается истома горячей лавой внизу живота, брови заламываются. Подкидывает память, против воли хозяина, жилку на сильной шее, линию челюсти, белые пряди, упавшие за ворот нижней рубашки.
В нос вдаряет запах дракона и крови, плавящееся в вожделении тело требует внимания большего, чем обычно. Мечется Эймонд по кровати всполошенно, не имея сил больше противостоять незнакомым желаниям. Везде, где достает, себя оглаживает, не замечает, как из груди вырываются гортанные стоны, течет обильно на ладонь ему прозрачными каплями. Уже кажется, будто и не его руки ласкают покрытые всполохами румянца грудь и живот, не его пальцы зажимают в крепкой хватке налитое кровью. Сквозь жар видится ему, в покоях кто-то есть. Призраком сидит незнакомец в кресле напротив разгоряченного тела, пользуясь его увечьем, прячется за слепым пятном, оглаживает рукоять Темной Сестры, дышит с Эймондом в такт, облизывает тонкие губы розовым языком. Смотрит жадно.
Сильнее сжимается кулак, из пелены похоти светятся фиалковым цветом прямо на юношу уставшие глаза. Как-то совсем беспомощно уж Эймонд всхлипывает, под этим взглядом, застанный врасплох своим подсознанием, обласканный новыми чувствами. Не может растерянный принц облик Деймона из себя изгнать, вдыхает глубже густой запах, давится им. Кажется, уже и с ума сходит: мерещится его слуху еле слышный шепот, подталкивает знакомый голос Эймонда к краю, последней каплей звучит Порочный принц в его голове.
Великим благословением ощущается накативший на тело оргазм, узел внутри развязывается, дарит блаженную расслабленность. Тело приятно гудит, звенит в голове ледяной пустотой. Моментом тяжелеют веки, даже обдумать происходящее дрема не дает, сметает яркие вспышки посторгазма усталость. Сквозь сон чудится принцу, будто обдувает его тело короткий поток воздуха, и хлопает мягко у стены затвор тайного хода.