- Подумай, как показать мать, - говорит Чимин, пока закрывает железную дверь их маленького пристанища. И Чонгук задумывается.
Слово «мать» имеет не такую же эмоциональную окраску, как «мама». «Мать» - это когда тебе чуть больше восемнадцати, и ты рассказываешь забавную историю про детство; когда объясняешь друзьям, почему кричишь, отвечая на тупые вопросы по телефону; когда смотришь фильм с главной героиней, перетерпевшей побои в детстве. «Мама» - это когда тебе пять, и ты видишь в небе воздушный шарик; когда первый раз ввязываешься в детскую драку; когда заканчиваешь школу и обнимаешь «маму» для фотографии. И Чонгук знает все эти особенности, слыша рассказы одногруппников, живя рядом с детской площадкой, смотря интервью известных людей с тяжёлым детством. И картинка этой социальной роли выстраивается в голове очень чётко, но это лишь картинка. У детей, оставшихся без родителей (необязательно сирот), всё равно возникает вопрос об их происхождении, а точнее о том, чем они заслужили отсутствие любви. Иногда сложный разговор проходит под аккомпанемент детских или подростковых слёз и терзающих душу признаний, рассказанных опекуном. Но в случае Чонгука в вопросе о происхождении точку поставил один бытовой разговор.
Это было начало октября, листва обрела ярко-оранжевый цвет и медленно осыпалась с веток, Чонгуку уже исполнилось семнадцать лет, и пришло время решать пробные варианты экзаменов.
- Как ты не написал пробник? - прошелестел бабушкин голос, пока тело тяжело опускалось на стул, будто все силы разом покинули ноги.
- Я не знал, что писать, - Чон сидел за кухонным столом, ссутулившись, пытаясь мышцами груди зажать жгучее чувство вины.
- Что значит «не знал»? Дверь закрывал, чтобы заниматься, чтобы пылесос и телевизор не мешали. Я так думала, - бабушкин голос оставался спокойным, но холодным, как подоконник после проветривания.
Она заправила короткую прядь седых волос за ухо, как делала всегда, чтобы расставить мысли по полочкам.
- Вот к чему привел твой обман! - она отвернула голову к окну, словно даже его вид был ей ненавистен.
Чонгук понимал и не осуждал. Тяжело любить собаку, которая гадит на пол — тяжело любить ленивого ребёнка, не оправдывающего ожидания.
- Я всё верно ответил, - промямлил он, защищая приложенные летом и в десятом классе усилия.
- Учителя не будут врать, в отличие от вас, ноль за работу это ноль. Не больше и не меньше, - строго припечатала его к стулу бабушка.
- Но у меня не ноль, - прошептал Чон, чувствуя, как взгляд мутнеет.
- Неужто?! От разных определений суть не меняется «не сдал» и «ноль» - это всё равно позор, - она скинула с плеча полотенце, глухо стукнув им по столу.
- Но у меня не ноль! - чуть громче сказал Чонгук, когда первая слеза обожгла щёку.
- Не имеет значения, если ты не сдал! - прикрикнула бабушка.
Утро в этот день так хорошо начиналось. Чон встал пораньше, чтобы ещё раз повторить материал, даже сделал зарядку, чтобы разогнать кровь. Бабушка пожелала удачи и приготовила его любимый завтрак. Он ведь хорошо справился, учителя сами сказали об этом, показывая выполненную работу почти без единой ошибки. Почему он не мог получить немного поддержки, даже если сделал глупость?
- Я сдал! - разозлился Чонгук, содрогаясь то ли от слёз, то ли от холода, который сковал всё тело, желая хоть немного человеческого тепла и сострадания, - почему они учитывают бланки?
И ведь действительно, экзамен — это проверка накопленных за всю школу знаний, а не умение филигранно заполнять документы.
- Все тебе виноваты, - не поверила его отчаянию бабушка.
- Почему они не сказали, как заполнять строку?
Чонгук уставился на неё красными и мокрыми от слёз глазами. Он всё лето провёл, решая демоверсии предыдущих экзаменов, корпел над справочниками, выделяя самое важное. Пока все гуляли, он продолжал доказывать бабушке, что отличная учёба ему под силу, что он справится с экзаменами и сможет поступить в хороший институт, что для него значит «быть асом во всём», что она может любить и гордиться. Но её глаза оставались повернуты к окну, а уши пропускали слова.
- Пожалуйста, - всхлипнул Чонгук, сам не зная, о чём просит, наверное, о понимании. Но она не повернулась, поэтому он набрал в лёгкие побольше кислорода и решил, что сможет в одиночку защитить достоинство. - У меня не ноль, я всё правильно решил. Просто... Не заполнил строку «родители».
Их совместный глубокий вздох разбился о воцарившуюся в доме тишину. Понимание и сочувствие не наступило, только бабушка опустила глаза в пол. Крупные слёзы продолжали течь по щекам, расщепляясь о чужое замешательство. Его обида на школу стала неважна, потому что бабушка забрала всё внимание себе. Он обнял её, шепча извинения, хотя толком был не виноват, а она лишь сказала, что ещё раз предоставит школе нужные документы. Так, Чонгук узнал, что в шесть лет бабушка стала его официальным опекуном, когда в ноябре снова заполнял бланк. Жизнь не перевернулась с ног на голову, никакие противоречивые чувства не заполнили сердце, ему лишь разрешили держать дверь в комнату закрытой, когда он хочет. И полоска света, пробивающаяся внизу в комнату, и была тем расстоянием между холодным «вот к чему привёл твой обман» и несказанным «я верю, что ты готовился к экзаменам».
- О чём задумался, Хьюстон? - спрашивает Тэхён, прожевывая M&M’s, стараясь звучать как можно громче, пока ливень барабанит по крыше машины.
Его движения остаются монотонными, с налётом усталости после тяжелого рабочего дня. Почему-то именно сегодня всем в Корее приспичило поесть фаст-фуд. А они метались по залу, таская тяжёлые подносы, и отбивали чеки в кассе со скоростью бухгалтеров в какой-нибудь крутой компании. Чонгук впервые за долгое время снимал форму с желанием уволиться и забыть про это страшное место, от которого волосы до сих пор пахли картошкой фри, а пространство между пальцами фантомно слипалось от стёртых пятен газировки. Его голова переставала гудеть от мыслей о предстоящей встрече с Чимином и компанией, только когда он записывал заказ, а в остальное время мозг непрерывно подкидывал идеи, пока мышцы ног и рук затекали от нагрузки. Но напряжённый день закончился внезапным предложением Тэхёна прокатиться с ним «кое-куда». И теперь они трясутся в машине по кочкам в такт барабанящему дождю, со сломанными фарами и освещением от редких уличных фонарей.
- Боюсь представить, как тебе будет страшно возвращаться одному, - отшучивается Чонгук.
Он может обозначить бабушку той ситуацией с пробником, но будет ли достаточно, если он просто принесёт заявление суда о передачи родительских прав, чтобы обозначить маму? Точнее, мать.
- Боишься, что машина развалится, и придётся ехать на метро? - не понимает юмор Тэхён, сведя чёрные густые брови к переносице.
- Это анекдот такой: «Идёт мужик с маленькой девочкой в тёмном лесу. - Дядя, мне страшно. - Это тебе страшно? А мне как потом одному возвращаться будет?» - поясняет Чонгук и даже не пытается разными голосами отыгрывать реплики, рассчитывая вновь услышать скупое «Весело».
Но Тэхён непривычно усмехается, показывая ровную кромку белых зубов, и даже немного барабанит пальцами по рулю. А затем спрашивает без всякого интереса:
- В бабушкином журнале прочитал?
- Юнги скинул, - без задней мысли отвечает Чонгук, будто Тэхён знаком с ним.
Они сворачивают с дороги, въезжая в цепь частных домов, и на боковое стекло брызгает грязь. Этот район кажется незнакомым, но ничего примечательного в нём нет. И уж тем более он далёк от американской мечты с идеально зелёным газоном и белой собакой.
- Твой парень? - всё таким же отстранённым голосом спрашивает Ким, внимательно всматриваясь в размытую дорогу.
Чонгуку кажется, что он не понимает смысл чужих слов, будто Тэхён внезапно заговорил на французском. Не поймите неправильно, Чон сидит в Твитере и смотрит порно в Телеграмме, так что он определённо осведомлён о нетрадиционных отношениях, учитывая, что иногда ему даже удаётся найти сорок минут, чтобы посмотреть серию на оплаченном нетфликсе, в погоне за тем, чтобы отбить подписку. Да, его познания не глубоки, но несколько гендеров и ориентаций он сможет назвать, даже найдя подходящие слова, чтобы дать определение. Но, пожалуй, на этом всё, живя в Корее, где традиционные ценности воздвигнуты на пьедестал жизни, геи и лесбиянки — это люди, устраивающие парады в блестящих костюмах.
- Приехали, - оповещает Тэхён, вылезая из машины под ливень.
Действительно, приехали. Почему Ким решил, что у него есть парень? Это из-за розового цвета волос? Потому что у него аккуратная кутикула? Потому что он никогда не говорил о сексе с женщинами? Но всё это ведь не делает его геем.
Он толкает дверь машины, и холодная дождевая вода обдаёт лицо. Хён устанавливает сигнализацию и идёт в сторону одного из домов. Небольшое строение, окрашенное в цвет морской волны, с одним окном, отбрасывающим жёлтый свет на аккуратный палисадник с белыми астрами и хризантемами. Сам по себе дом напоминает коробку, но, в сравнении с остальными, краска на нём свежая, а на двери стоит кодовый замок, что говорит о довольно неплохом уровне заработка. И Чонгуку становится немного страшно, сразу вспоминаются фильмы, где в полуподвальных помещениях обычных домов торгуют наркотиками. Он смотрит на копающегося в телефоне Тэхёна, но не может ничего прочесть на его лице, поэтому с ползущими по спине мурашками возвращает внимание палисаднику.
Интересно, Хосок затаривается именно в таких местах?
Хён набирает код на замке, подсвечивая цифры фонариком, и тянет ручку на себя, когда раздаётся приветствующий писк. Они быстро проскакивают в узкий коридор, дрожа от холода и стекающей с волос и плеч дождевой воды. Тёмное пространство прерывается полосой света справа от лестницы, ведущей на второй этаж. В проёме появляется фигура мужчины с широкими плечами, и он, покашливая, подходит к ним ближе, чтобы достать из шкафа две пары белых чистых тапок в прозрачных шуршащих пакетах. Тэхён смято его благодарит, пока раскрывает упаковку и резво переобувается. Чонгуку ничего не остаётся, кроме как поступить также.
- Группа поддержки? - голос мужчины мягкий с небольшой хрипотцой обращается к Тэхёну, пока голова указывает на Чонгука.
- Да-а, - протяжно и неуверенно отвечает Ким.
- Ну, хорошо, - кивает мужчина и идёт к полосе света.
Они входят на небольшую уютную кухню с круглым столиком у окна и ровно одним стулом. Она выполнена в тёмно-синих тонах, что выглядит немного странно на фоне белых обоев. Прямо под вытяжкой на плите стоит небольшой прозрачный стакан с мутной коричневой водой и несколькими плавающими на поверхности бычками. Столешница абсолютна чистая, будто и не для готовки предназначена. Вся мебель относительно новая и выглядит свежей, из старого только жёлтая люстра, раскрашенная детскими отпечатками ладоней.
- Чай, кофе? - предлагает мужчина, доставая из верхних ящиков коробки с различными логотипами.
Они резво отвечают «Чай», пока Тэхён располагается на кушетке, обтянутой голубой одноразовой наволочкой. Чонгук только сейчас обращает на неё внимание, в удивлении округляя глаза. У кипенно-белой стены в углу кухни под картиной с морем помимо кушетки стоит маленький столик с упаковкой одноразовых перчаток, небольшими тюбиками чего-то тёмного, антисептиком, бритвой и чёрном устройством с длинным утолщением на конце. Чонгук не сразу понимает, что это тату машинка, а когда понимает, то его глаза становятся размером как два блюдца. Конечно, это лучше чем покупка наркотиков, но татуировки, пожалуй, единственная тема, которую они смогли полноценно обсудить во время одной из поездок домой. Так что, Тэхён знает не слишком положительное отношение Чона к тату, оттого становится не совсем понятно, почему он взял его с собой. Может, ему больше не с кем разделить предстоящую боль, а рука Чонгука ярко показывает, что он умеет быть терпеливым?
- Я не нашёл «Унесенные ветром», но зато взял самоучитель по итальянскому, - тихо говорит ему Тэхён, складывая пальцы на животе, - он в машине.
Ким глубоко дышит, отчего замок из тонких пальцев поднимается и опускается в такт. Подводка на веках немного дрожит, пока карие глаза бегают по потолку. Чонгук мягко ему улыбается, укладывая уродливую руку на его пальцы. Он, правда, умеет быть терпеливым.
- Я подожду, - только и говорит он, разделяя предвкушение Тэхёна, когда отпускает его руку и идёт к единственному стулу.
Мужчина ставит перед ним кружку с ароматным чаем, тепло улыбаясь, из-за чего на лице по бокам появляются две очаровательные ямочки. Его лицо немного осунувшееся, а взгляд неподъёмно тяжёлый, несмотря на относительно небольшой возраст у висков уже пробивается лёгкая седина. Белый вязанный свитер весит на его широких плечах, а джинсы плотно обхватывают бёдра, как будто лето совсем его не греет. Он ставит такую же кружку на столик рядом с Тэхёном и принимается обрабатывать технику в чёрных перчатках. Чонгуку не виден эскиз, который они приготовили заранее, но он и несильно следит за процессом. Его приятно греет мысль, что Тэхён помнит про их разговор в машине, когда он подвозил его до университета Осан, и ничуть не огорчает тот факт, что «Унесённые ветром» в твёрдом переплёте Чон так и не получит.
Шум машинки напоминает звук распыления краски, когда они с Юнги рисовали глаза, поэтому, отхлебнув чай, он заходит в Какао, чтобы проверить, есть ли какие-то новые сообщения о месте встречи.
/отец сегодня в ночную, так что собирай манатки/ от М.
Сообщение было отправлено сорок минут назад, и сказать, что Чонгука удивляет его содержание, это ничего не сказать. Он смотрит на фигуру мужчины, склонившуюся над рукой Кима, и не знает, что ответить.
/я не знаю во сколько освобожусь/ от Джуди
Ответ прилетает в ту же секунду.
/что не понятного в слове в ночную?/ от М.
Чонгук смотрит на время, на ровные толстые чёрные полоски, появляющиеся на гладкой после бритья коже Тэхена, в окно на машину, где лежит рюкзак без единой вещи для ночёвки, и тяжело вздыхает.
/а ты выдашь мне зубную щётку?/ от Джуди
Сообщение приходит через три минуты, видимо, Юнги искал запасной предмет гигиены.
/нить устроит?/ от М.
/конечно, только спрошу у бабушки/ от Джуди
/помолимся/ от М.
Чонгук прыскает от последнего сообщения, пока нервно печатает бабушке, прося остаться с ночёвкой у Тэхёна. У них с Кимом совсем небольшая разница в возрасте, пара месяцев, но для бабушки это веский аргумент при принятии любого решения. Если бы он отпрашивался к Юнги, то вначале пришлось бы объяснять, кто он такой, как они познакомились, где будут его родители в эту ночь. Короче, не отпустили бы его со стопроцентной вероятностью, а так он получает в ответ: «Хорошо, но с утра быстрей иди домой, не надоедай там». И это его вполне устраивает, даже факт лжи больше не теребит струны совести.
*
Когда они подъезжают к дому Юнги, дождь уже заканчивается, собираясь лишь капельками размером с бисер на лобовом стекле. Татуировку били в сумме два часа с небольшим перерывом, давая телу Тэхёна, трясущемуся от количества неприятных ощущений, отдохнуть. За это время Чонгук успел выпить три кружки чая и немного попереписываться с Юнги, обсуждая, что купить в магазине, как здороваться с детьми, и во сколько уйти, чтобы случайно не встретиться с его отцом. Тэхён и мужчина, которого, как выяснилось, зовут Намджун, тихо переговаривались с друг другом, обсуждая виды тату, самые болезненные места и учёбу Кима в университете. После разговора об университете мужчина с их разрешения один раз покурил, смотря в окно на палисадник, пока тишина разбавлялась шумной вытяжкой, а затем сменил перчатки, и они продолжили. Тэхён не издал ни звука, только иногда слишком глубоко дышал или внимательно разглядывал картину на стене. После последних штрихов Намджун обработал готовую татуировку какой-то жидкостью и заклеил её пленкой. Они быстро расплатились и покинули дом, рассыпаясь в благодарностях. Чонгук — за чай, Тэхён — за «звездочку».
В машине хён показал ему татуировку, и Чонгуку пришлось приложить много сил, чтобы сдержать вздох удивления. Вся утончённость Кима, его кофты унисекс и поблескивающие стрелки никак не вязались с толстыми прямыми буквами, как сказал Ким, греческого алфавита, собравшиеся в надпись «tetelstai». На вопрос о значении Тэхён лишь пожал широкими плечами и ответил: «Захотелось». Любопытство Чонгука это, конечно, не очень удовлетворило, но он не хотел надоедать в ответ на оказанное доверие. Поездка как всегда прошла в тишине, но прежней напряженности больше не было, Ким ехал, развалившись на водительском сиденье, и барабанил пальцами в такт мелодичной песни по радио. Уже у дома Юнги он отдал ему новенькую книгу с блестящей обложкой.
- Везунчик - дети уже спят, - шепчет Мин, когда встречает его на пороге, и с гостеприимством забирает лёгкий рюкзак.
Они проскальзывают по скрипящей лестнице в комнату Юнги, где Чонгук молча и терпеливо ждёт, пока младший заварит им рамён. Чон видел совсем немного сериалов про бизнесменов, но часто ловил себя на мысли при просмотре, что их дома — пустые, вылизанные до блеска и неуютные. Часто это оправдалось их редким появлением в собственном доме, а вот чем оправдывалась безжизненность в комнате Юнги? Нет, она убранная и довольно просторная, у двери стоит открытый шкаф, где на полке чёрти как валяются баллончики с краской, небольшие кисточки и потрёпанная тетрадка с жёлтыми страницами. Ясно, что отцу Мина приходится жертвовать планом поимки вандалов на работе в угоду увлечения сына, но, вероятнее всего, это компенсация за плохие взаимоотношения. Небольшая деревянная кровать, явно не рассчитанная на двух человек, с серым постельным бельём без покрывала, одеяло перекручено, а на подушке виден след от головы. Компьютерный стол, за который Чона усадили, исписан детскими рисунками, и местами к нему прилеплен пластилин, а ковёр под ногами издаёт несчастный писк существования, будучи измазанным в какие-то разноцветные жидкости. И всё это так не подходит натуре Юнги, что складывается ощущение, что он тут не живёт, а существует в перерывах между увлечениями, школой и постоянной заботой о детях. Вокруг нет фотографий или картин, хотя кисточки и небольшие баночки с красками явно говорят, что граффити — не единственное, что Мин хорошо умеет.
Когда Юнги появляется с детским подносом и двумя вкуснопахнущими тарелками, Чонгук отрывается от созерцания пластилина на столе и спрашивает:
- Сколько им лет?
Юнги понятливо хмыкает и ставит тарелки на стол:
- Среднему одиннадцать, младшей пять.
- Тяжело, - находится с невнятным ответом Чонгук, беря палочки, - спасибо.
Они вяло елозят лапшу, размазывая бульон по стенкам, хотя оба ужасно голодные.
- Наверное, ты хочешь поскорее пойти в институт, - предполагает Чон.
- Отец хочет, чтобы мы втроём поскорее пошли в институт, - тихо отвечает Юнги, будто признаётся в чём-то совершенно секретном, - я боюсь этого момента.
- Не хочешь взрослеть?
Юнги отхлебывает суп, чтобы чем-то занять рот, но признание, что он в ужасе от жизни, не заталкивается бульоном в горле. Оно жжёт язык и теребит нервы, будто играет на них, как на гитаре. Боже, его никто никогда об этом не спрашивал.
- Не хочу, чтобы они взрослели, - в повисшей недосказанности это звучит как: «не хочу, чтобы они могли жить без меня, как я без отца», - сейчас я знаю всех их друзей по именам. Что будет, когда они перестанут говорить?
Он смотрит на Чона лисьими глазами, верхние веки опущены, как и уголки тонких губ, и ждёт.
- Ты им нравишься, - Чонгук пожимает плечами, понимая, что не знает ответ на этот вопрос. Но знает на тот, который Юнги боится задать: «Любят ли они меня?».
- Они сравнивают меня с собой. Я, блять, в ужасе, - выдыхает он, из-за чего пар над супом немного колышется.
- Ты — хороший пример, - Чон укладывает ладонь ему на спину, немного поглаживая, и напряжённые лопатки Юнги совсем слегка расслабляются.
- Мы — ошибки, которые совершили родители, пока воспитывали, и я рад, что с ними никогда этого не повторится. Так бы я ответил, будь это сочинение на тему «Какого быть страшим ребёнком?».
Они наконец приступают к еде. Когда Чонгук слышит чужой глухой топот в коридоре, то машинально напрягается, готовясь выпрыгнуть в окно, а Юнги настораживается, готовясь ринуться на помощь. Но они оба слышат лишь то, как в туалете спускается вода и секундами позже прикрывается дверь комнаты.
- Она хочет покрасить волосы на утренник, даже не знаю, что делать, - тем же тихим тоном произносит Мин, когда тарелки оказываются пусты.
Лицо Чонгука озаряет счастливая улыбка, когда он подходит к рюкзаку и достаёт новенькую упаковку розовой краски. Он думал попросить об этом бабушку завтра, но Юнги хочет помочь сестре, чтобы она продолжала говорить с ним, просить его почитать на ночь книгу, открыть бутылку с водой и ждать, когда он придёт домой, потому что одной ей в этом возрасте страшно. Но всё трепетание в груди Чона умещается в лёгкое и будто бы неважное:
- Как раз хотел подкрасить корни.
- Ты слишком доверяешь мне, - с ухмылкой произносит Юнги, но всё же встаёт со стула, чтобы пойти в ванную.
Перчаток они не находят, поэтому Мину приходится всё делать в целлофановых пакетах, что хорошо, потому что теперь он будет знать, что купить для сестры. С помощью маленьких резиночек они делят волосы Чонгука на четыре части, затем Юнги размешивает краску и аккуратно начинает окрашивание с затылка, потому что так говорит тётя на Ютубе. По телу бегут мурашки из-за небольшой прохлады, а серьёзное лицо обычно безмятежного Юнги вызывает улыбку. Он не так умело как бабушка водит кистью и несколько раз пачкает его шею, но это не делает процесс хуже. Наоборот, Чонгук узнаёт, что у него нежные руки, каждый раз, когда он мажет мимо, то участливо интересуется — всё ли в порядке, а если у Чона внезапно чешется шея, и он начинает дёргаться, то Юнги заботливо снимает пакет с руки и несколько раз трёт это место пальцами. Уже сейчас видно, что Мин будет хорошим отцом и мужем, но вот захочет ли он этого, проведя большую часть жизни в заботах обо всех кроме себя.
- Я похож на гея? - вырывается у Чонгука, пока они ждут высыхания краски.
Не то чтобы этот вопрос сильно его волнует или не выходит из головы, но ему правда интересно услышать мнение со стороны. Тэхён сегодня обескуражил его своим предположением, поэтому хочется знать наверняка. Но Юнги просто оголяет дёсна в улыбке и тихо хохочет. И это обескураживает ещё больше.
- Нужно спросить у истории твоего браузера, - отсмеявшись, выдает он, пока розовая краска впитывается в волосы, а затем, играя бровями, добавляет,- у тебя что, встал на парня?
Щёки Чонгука сливаются с розовыми кляксами в ванной, пока он вспоминает, что именно гуглил в подростковые годы. Пубертат творит с людьми страшные вещи, благо интернет — единственное создание на планете, которое принимает тебя таким, какой ты есть.
- Меня косвенно назвали геем, - смято бубнит он.
- Как можно косвенно назвать геем? - удивляется Юнги, но улыбка на лице становится шире.
- Если ты сейчас начнёшь смеяться, то я испачкаю тебя краской, - угрожает Чонгук без всякой злости.
- Спасибо, что не спермой.
- Я просто спросил.
- Откуда мне знать? Если у тебя встаёт на парней — ты гей, если тебе нравятся сиськи — ты гетеро, а если тебе пока нравятся сиськи, но в теории нравятся члены — ты в поезде по дороге в Гейлэнд. Наверное, так, — Юнги неоднозначно жмёт плечами, - просто попробуй.
- Понять, в поезде ли я?
- Ну да, подрочи на порно с парнями, если тебе зайдёт так же, как с девушками, может ты, этот, бисексуал, - он щёлкает пальцами в воздухе, подобрав нужное слово.
- Мне вообще нравится только хентай.
Как и все подростки, Чонгук много чего гуглил в подростковые годы. По началу, возбуждение вызывало всё — от оголённого соска в фильме до анимационной картинки с тентаклями, бедный его член чуть не отвалился в возрасте четырнадцати лет. Но просмотрев добрую половину того, что мог предложить интернет, он остановился на хентае. Нет, детские возгласы девушек и низкие голоса мужиков его бесят до скрежета в зубах, да и картинки со слезами и спермой, выглядящей, как картофельное пюре, не отзываются желанием ни в одной клеточке тела. Но вот подробное изображение того, как член проникает внутрь, от чего-то не на шутку будоражит всё естество, или когда через тонкий живот видно размеренно толкающийся бугорок. Боже... Хентай засосал его в себя так, что обычное порно теперь пылится где-то в удалённой истории, забытое как страшный сон. Реакция Юнги на это признание столь же красноречивая, сколько непонятная ни на грамм.
Он улыбается, победно приподняв один краешек губ, а лисьи глаза сощуриваются с блеском, словно Чонгук только что доказал своими словами то, от чего пытался откреститься.
Приехали.
*
Бабушка встретила его покрашенные волосы молчанием, но оповестила, что завтрак в холодильнике. Она впервые за долгое время нанесла макияж и ушла в гости, попрощавшись с ним каким-то обиженным тоном. Чонгук не хотел есть, вчерашний рамён всё ещё отзывался изжогой в желудке, а глаза слипались, пока голова желала упасть на подушку. Они с Юнги вообще не спали, сначала разговор шёл слишком гладко, а потом смотрели треш-шоу, то есть сопливую дораму, ожидая открытия метро. Господин Мин должен был вернуться в шесть утра, и их столкновения никак не могло произойти. Чонгук так и не смог рассказать Юнги про задание изобразить «мать», смутное ощущение излишней болезненности этой темы не позволило просить совета.
Он не спеша заходит в комнату и плюхается на кровать, желая пренебречь даже душем. Но дома никого нет, бабушка вернётся не скоро, а тело все эти дни находится в неясном моральном напряжении — самое время последовать совету и проверить, в том ли он поезде. С тяжёлым вздохом он поднимается с кровати и принимается убирать книги и тетрадки с рабочего стола, чтобы что-нибудь не запачкать. Из шкафчика с трусами он достаёт небольшой бутылёк смазки, а из ванной приносит туалетную бумагу. Если уж проводить эксперименты, то только в комфорте. Открытая вкладка с полюбившимся многосерийным хентаем так и манит, оплетая тело желанием не париться по таким мелочам как ориентация, но Чон только собирает волю в кулак и терпеливо вздыхает, заходя в аккаунт в Телеграмме.
Поиски даются ему с трудом, почему-то ни один умник не назвал канал «Гей-порно», поэтому он уже готов биться головой о поверхность стола. Но удача настигает как раз в тот момент, когда Чон уже хочет закрыть ноутбук и пойти спать. Канал появляется в поисковой строке с дебильным названием про папочку и фотографией парня в тонких чулках. Перед ним открываются несколько видео по три минуты, в основном с парнями азиатской наружности. Джекпот, ничего не скажешь. Чонгук скучающе прокручивает ленту, не заостряя ни на чём внимания, пока не натыкается на видео с парнем в чёрных прозрачных чулках, облегающих стройные жилистые ноги, классическая плиссированная чёрная юбка едва прикрывает налитый кровью член с парой капелек предэкулята, а джемпер в клеточку открывает вид на тонкие выпирающие ключицы. Его лицо едва видно из-за ярко-красных волос, спадающих на глаза, зато мокрый от слюней язык, пробегающий по пухлым губам, впечатывается в память, вынуждая Чонгука несколько раз перемотать видео в начало.
Живот опаляет знакомым жаром, а по спине пробегают долгожданные мурашки. Вся кровь отливает от головы, спускаясь к призывно твердеющему члену. Тюбик со смазкой громко щёлкает, и Чон немного тушуется от собственной несдержанности и циркулирующего по венам предвкушения. Чонгук щедро обливает член и медленно тяжелеющие яйца вязкой жидкостью, расслабленно вздыхая от прохлады, вмиг остужающей поплывший рассудок. На экране парень с красными волосами проходится членом между крупных ягодиц другого, лежащего на животе с зарытым в подушки лицом. Но даже при таком ракурсе видна их разница, тот, что лежит — сплошная гора мышц и тестостерона с уймой тату на руке, и его сейчас будет трахать парень с тонкой талией, показывающейся зрителям, когда он немного задирает джемпер, красуясь. Это мысль падает в голове Чонгука с таким порывом ветра, будто с обрыва, что он едва слышит сознание, растирая субстанцию по всей длине, особенно задерживаясь на головке, несколько раз проворачивая тугим кулаком по кругу. Смазка собирается меж его пальцев, когда он возвращает руку к основанию, дожидаясь проникновения со взглядом верного пса.
Актив, опустив джемпер, несколько раз стукает небольшим толстым членом по ягодицам, молча вынуждая парня раздвинуть половинки, показав камере гладкое розовое колечко мышц. Он дразняще кружит головкой по входу, и Чонгуку вместо дрочки хочется прикрикнуть, что это нечестно, потому что они с татуированным парнем в блядском ожидании. Но затем парень с красными волосами плавно толкается внутрь, и тот, что снизу удовлетворенно выдыхает, Чон прямо искренне рад за него. Сначала толчки медленные, даже звука шлепков не слышно, только низкие постанывания в подушку. Чонгук придерживается этого же ритма, ровного и спокойного, подходящего, чтобы расслабиться и пока не вспоминать про любимый хентай. Когда Чонгук видит, как актив, не прекращая проникновение, лезет рукой к соскам парня, то, за неимением альтернативы, опускает руку на тяжёлые яйца, наконец размазывая по ним смазку и немного стискивая на особенно глубоких толчках.
Его дыхание становится прерывистым, несмотря на медленный темп, а кожа горит, но у него нет сил, чтобы скинуть с ног опущенные до коленей джинсы. Налитый кровью член несколько раз дёргается прямо в кулаке, будто требует больше ласки, но Чонгук не ускоряется, лишь сосредотачивает внимание на видео и движении вверх-вниз. Череда беспрерывных громких стонов вырывается из динамика, когда парень с красными волосами долгожданно для них обоих ускоряется. Ноги в чулках красиво напрягаются, играя мышцами на свету, а края юбки колышутся в такт. Движения Чона становятся остервенелыми, он вторит в такт звучным шлепкам яиц о бёдра, полностью откинувшись на спинку стула. Его глаза машинально прикрываются, когда он чувствует, как тяжелеет мошонка, а низ живота скручивает в узел. Ресницы дрожат, пока из тонких губ вырываются тихие вздохи. Удовольствие, столь нежное, будто чужеродно в его организме, оттого плечи елозят по спинке, доставляя немного дискомфорта.
Парни на экране двигаются как слаженный механизм, когда он вновь открывает глаза. Тот, что снизу, активно подмахивает бёдрами, вырывая из актива то ли стоны, то ли рычание. Каскад звуков заполняет его комнату, смазка звонко хлюпает между пальцев при каждом движении от основания до головки. Голоса на видео срываются на криках, а его собственные вздохи переходит в стоны, зажатые меж губ. Волны приближающегося оргазма накатывают на него стремительно, не давая передохнуть ни на секунду. Чонгук одной рукой продолжает быстро водить по основанию, а второй натирает пунцовую головку, то складывая пальцы вокруг, то просто открытой ладонью. Когда всё тело собирается в один маленький комок, он ускоряется, случайно надавливает пальцем на уретру, и сперма изливается из него толчками. Чон тяжело дышит, продолжая машинально водить по члену в медленном ритме, сцеживая всё до последней капли. Ему уже не интересно, что происходит на видео, потому что в голове наступает долгожданная тишина. Жаль, что это состояние всегда длится лишь пару секунд, но после стольких событий он благодарен за эти крохи полного отключения от реальности.
Когда сознание и тело более или менее приходят в себя, он отправляет видео в архивированные, чтобы когда-нибудь досмотреть, сюжет очень уж интересный. Чонгук вытирает руку о туалетную бумагу, шипит от дискомфорта, когда возвращает джинсы с боксерами на место, и тщательно убирает следы похоти со стола. Он долго отмывается в душе, натирая тело мочалкой, но не из-за отвращения, а из-за внезапно накатившего стыда. С пунцовыми щеками, Чон возвращается в комнату и снова падает на постель, но сон почему-то никак не хочет забирать его подальше от сложной реальности. Поэтому он смотрит на новые сообщения в телефоне.
/через два дня на том же месте/ от Чимин
/ну, и в каком ты вагоне, извращюга?/ от М.
/я на месте/ от бабуля
Сначала он отвечает бабушке, извиняется за поведение утром, хотя до сих пор не понимает, чем именно её обидел. Затем пишет Юнги, что пока не попробовал, что является ложью, но, объективно говоря, пока его можно занести в список геев только карандашом. А сообщение от Чимина погружает его в замешательство, неужели кто-то уже придумал? Может, они все придумали, это он один такой особенный дебил? Он снова встаёт с кровати, но без всякого раздражения. Его фантазии хватает только на то, чтобы перерыть коробку с документами и найти решение суда о передачи опеки, однако, когда он проходит мимо бабушкиной комнаты, то вспоминает, что есть ещё кое-что, оставшееся от родителей. Из нижнего ящика стола он достаёт старую палетку теней. Она уже почти вся закончилась, кроме одного цвета — белого с блестками. Его название — «Smoke Rings». Бабушка ненавидит курящих людей, в особенности, потому что мама Чонгука всю молодость баловалась сигаретами. Чон узнал об этом случайно, когда пришёл со школы, пропахнувший дымом от курящих одноклассников. Она тогда громко вопила: «Хочешь такую судьбу? Хочешь быть как она?». Вот, кто такая для него мама - «она». «Она» подает ему только плохой пример, «она» бросила его, «она» обманывала бабушку. «Она» - человек, которого он не помнит и даже не знает, как её изобразить. Послушным, добрым отличником его сделало её решение, но не её усилия.