Время близилось к полуночи, когда Леви решил вернуться в лавку, посчитав, что дня вполне хватило для выяснения основных вопросов. Он чувствовал себя паршивей, чем после победы над Гулом. Все было правильно, справедливо: к Эрену возвращались его жизнь, семья, друзья. Рано или поздно это должно было произойти. Но Леви, стараясь не думать об этом, так или иначе, а натыкался на тупую саднящую боль в душе: у него забирали то, чем он был счастлив, от него уходил тот, рядом с которым было хорошо, рядом с которым хотелось быть, жить, что-то делать и к чему-то стремиться. У Леви таял, просачиваясь словно песок сквозь пальцы, смысл его существования. Что он испытывал к Эрену? К мальчику, которого ему поручили когда-то очень давно, сперва чтобы проследить, не натворит ли дел со своей силой титана, а затем, чтобы сберечь того как надежду человечества. К мальчику, которого всеми силами защищал и оберегал. Нет, не только потому, что тот был мощью, способной спасти Парадиз и выиграть войну, но еще и потому, что отлично его чувствовал и понимал: каждый шаг, каждую мысль, действие и поступок. Эрен нравился Леви, он был глотком свежего воздуха за стенами, внутри которых варились духота и страх, был свободой - не той, что лишь для избранных, а той, которая для всех и каждого, полная, без ограничений и нареканий. В решающий момент войны, если бы ни Микаса, если бы она оказалась не в силах, Леви пришлось бы своими руками отправить эту страшную свободу на тот свет. Но, хвала небесам, девчонка со всем справилась сама. Она устранила самого опасного на земле человека, спасши миллионы людей, но оставив Леви одного, без смысла жизни, без цели, без… Без чего? Леви не хотел отвечать на этот вопрос даже самому себе. Что он чувствовал? Почему сейчас, когда в целом ничего особенного не происходило, так изматывающе тоскливо и одиноко? Факты - упрямая штука, их не обманешь. И сколько бы Аккерман не проглатывал свои мысли, не задвигал их на задний план, пытаясь привычно перебить делами, у него все равно выходило только одно: он чувствовал Эрена, он чувствовал к Эрену…  

Когда Леви подошел к двери, отделявшей жилые помещения от магазина, его остановил тон Микасы, которым та говорила - одна, в тишине, словно обращалась к стенке.

 - Эрен… - в ее голосе звучало неверие и искреннее непонимание. - Почему? 

Тихо приоткрыв дверь, Леви заглянул в чайную. Йегер сидел в кресле, в котором еще недавно сидел сам Аккерман. Ссутулившись, сложив руки на коленях и заключив пальцы в замок, он не смотрел на стоявшую перед ним Микасу, которая ждала ответа на свой вопрос. Армин сидел на диване напротив. Выражение его лица было напряженным, даже немного испуганным. 

 - Эрен, - снова повторила женщина. - Объясни мне, почему? Там наш дом, наши друзья. Там родина, там… - Она хотела сказать «там я», но осеклась.

Эрен поднял на нее взгляд и отрицательно покачал головой.

 - Я не поеду, не сейчас, - произнес он настолько громко, насколько смог, так, чтобы его могли услышать и Микаса, и сидящий подальше Армин. - Я рад вас увидеть, буду рад увидеть и остальных, но не сейчас. Сейчас я не уверен, что нужен тому, старому, миру. Слишком много горя и боли от меня, от… 

 - А здесь ты нужен?

Эрен кивнул - «нужен».

 - Кому? Капитану? Ты считаешь, что должен ему, верно? За то, что он спас и сохранил тебе жизнь. 

 - Нет, нет…

 - Я сама готова валяться у него в ногах за это, - Микаса начинала злиться и жар этой злости расплывался по комнате, словно медленный яд. - Но ты не обязан!..

 - Не обязан, - стараясь говорить ровным тоном, повторил за ней Эрен. - Не обязан. Я волен выбирать, как, где и с кем мне жить.

 - Тогда почему? - тихо поинтересовался Армин, то ли опасаясь навлечь на себя гнев Микасы, то ли уже поняв, что происходит и задав вопрос лишь потому, что молчание становилось невыносимым.

Но на этот раз Эрен не ответил. Вместо этого он снова опустил взгляд в пол, показывая тем самым, что и дальше ответа от него не стоило ждать. И тогда злость Микасы, выглянувшая из-за угла выплаканных сожалений и раскаяния, нашла выход.

 - Эрен! - Ее громкий голос зазвучал в небольшом помещении почти как крик. - Посмотри на меня. Неужели я не заслужила твоего ответа?

 - Микаса… - попытался оставить ее Армин, но женщина отмахнулась от него как от назойливой мухи. 

 - Не надо, Армин. Я хочу понять, что здесь происходит. Я это заслужила. Восемь лет, Эрен, долгих восемь лет я считала тебя мертвым, считала, что сама убила тебя, вот этими руками, - она вытянула вперед руки ладонями вверх, словно тем самым доказывая правоту своих слов. - Я жила с этим гребаных восемь лет! А ты оказался жив. Жив! Цел, здоров… И даже письма не написал. Ни ты, ни чертов капитан!.. Что за отношение, Эрен? Почему? За что?!

Леви мог бы ответить за Эрена, как тот отвечал за него на вопросы газетчиков о работе чайной лавки. И ответ был настолько же прост, насколько и болезненен: любовь Микасы, семейно-плотная и душно-заботливая, убивала Эрена куда эффективней, чем ненависть и презрение. Куда проще и естественней было верить в то, что семья и друзья прокляли как преступника и убийцу, нежели, встретившись с ними лицом к лицу, понять, что даже такого - все равно любят и не бросят. Это были болезненные, давящие чувства, от которых хотелось лезть в петлю. И сейчас Микаса звала Эрена именно в нее, повеситься на руинах своей чудом уцелевшей психики, вернуться на Парадиз и раз за разом вспоминать то, что он сделал, раз за разом испытывать вину, стыд и раздирающую ненависть к самому себе. Противоядия от этого состояния не было ни на материке, ни на острове. Облегчить Эрену жизнь было невозможно, как и сделать вид, что ничего не произошло. Прожив с Йегером все эти годы, Леви понимал это лучше, чем кто-либо, ведь сам изо дня в день являлся живым напоминанием о прошлом. Но в отличии от Микасы, Аккерман никогда не душил парня чувствами. Наоборот, там, где семья обняла бы и пожалела, капитан отрезвлял словом и вырывал из рук страдания другой, новой болью, не давая скатиться в самобичевание.

Микаса еще долго говорила, обвиняя Эрена в бесчувствии, жестокости, в том, что он и правда лучший, кто подходил на роль человека, способного устроить геноцид. Она его не понимала, не чувствовала - ни тогда, ни сейчас. В ее мыслях Эрен до сих пор оставался тем мальчиком, которого надо оберегать и защищать, которого надо спасти, в том числе и от себя самого. Но мальчик вырос, и спасать стало некого. Мало того, оказалось, что Эрен не хотел спасения. Наоборот, ждал от Микасы того, что она в итоге и сделала - даровала ему смерть, тем самым избавив мир от страданий, которые нес Йегер. Долгие годы Микаса носила в душе боль от совершенного, не позволяя себе злиться на Эрена. Она благодарила названого брата, говоря себе, что его поступки были единственно правильными в то время и в той ситуации. Да, ей было плохо от его смерти, да, сердце было разбито, жизнь, потеряв всякий ориентир, пошла по накатанной - что предлагала, то Микаса и брала, не выбирая и не сопротивляясь. Работа, замужество, ребенок… Но истинно Микаса хотела одного: чтобы Эрен жил - жил вопреки всему и находился с ней рядом. Это желание, способное свести с ума от невозможности быть исполненным, женщина запрятала так глубоко, что со временем и сама о нем забыла. Микаса обманывалась, подавляя злость нереализованных надежд, погибших мечтаний и невосполнимой утраты. И как бы она ни старалась мыслить рационально, подлое сердце все равно болело. Сейчас, вскрыв старый гнойник, все эти чувства лавиной обрушились на Эрена - на живого, вполне себе здорового Эрена, на мужчину, который мог быть с ней, но почему-то даже не сообщил о себе, продолжая находиться рядом с капитаном, как будто война все еще идет, и Аккерман приставлен к Йегеру для слежки и защиты. Больше всего на свете ей хотелось обидеть Эрена, выплеснуть на него все то, что долгие годы гнило в душе. Ей хотелось разозлить его, выбесить, добиться от него реакции. Но как и много лет назад, так и сейчас, единственным человеком, способным привести Йегера в чувства был и оставался Леви. А он не влезал, не прерывал этот злой и жестокий монолог. 

Когда Микаса, в слезах, вышла из чайной, единственное, что произнес Эрен было:

 - Я это заслужил. Я помню, понимаю, что заслужил…