Бинхэ — жуткий ребенок. Ли Мэй успел убедиться в этом за тот неполный год, что пацан находился на его попечении, и нет — Бинхэ не был тем самым слишком понимающим ребенком, слишком развитым для своего возраста, все было в точности да наоборот — мальчишка был обычным, но это не отменяло его несколько ненормального поведения.

Ли Мэй, сколько бы не приглядывался, не мог понять, что с пацаном конкретно не так: вроде бы он учился, как и все, не был замечен в чтении литературы из закрытой секции библиотеки, не передавал строго запрещенные порнографические книжонки, он быстро влился в коллектив, с удовольствием общался со своими шицзе и шисюнами, к нему относились хорошо, помогали с учебой, потому как он плохо читал и писал, и вообще говорили, что Ло-шиди — очаровательный мальчик. Ли Мэй все равно с большим трудом мог заставить себя похлопать его по голове, на лице учителя застывала немного натянутая улыбка, которую он также вымучивал, ведь касаться пацана не хотелось. Не трогать мальчика в плане физического контакта не получалось: Бинхэ сам лез под руки, смотрел своими сияющими глазами и буквально кричал «похвали меня!». Вместе с этим Ли Мэй не мог показывать своего отчуждения: ему не хотелось закончить так же, как закончил владыка Цин Цзин из оригинала.

Ло Бинхэ казался слишком идеальным: прилежно учился, рвался к знаниям, быстро прогрессировал и приставал с вопросами, имея их на каждый случай жизни. Его считали маленьким гением и пророчили великое будущее в качестве едва ли не будущего главы школы, настолько тот был прекрасным и вдумчивым учеником, но было что-то темное во взгляде Ло Бинхэ, мелькающее совсем редко — Ли Мэй таких моментов мог пересчитать по пальцам одной руки, но от того легче не становилось. Знание — его самый большой враг, и мужчина не мог спокойно спать с пониманием того, что Бинхэ, возможно, очень хорошо играет нормального ребенка. Слишком хорошо.

Не бывает идеальных людей без малейших грешков за душой, оттого идеальность Ло Бинхэ казалась напускной, немного пугающей, но окружающие, не привыкшие видеть опасность для себя там, где ее меньше всего ожидаешь, не видели в мальчишке ничего. Это коробило. Ли Мэй начал считать себя параноиком, видящим опасность для своей жизнь везде, где только мог, но ничего поделать был не в силах.

Иногда Ли Мэй задумывался о том, что, возможно, Ло Бинхэ — не Ло Бинхэ вовсе, однако одержимого барьер бы в школу не пустил, а теорию с попаданцем пришлось отбросить — Бинхэ не понял осторожных высказываний двадцать первого века. Подтверждений теории того, что Бинхэ после смерти своего шицзуня отправился по другим мирам в поисках доброго Шэнь Цинцю для себя, искать не хотелось, как и не хотелось верить в то, что вокруг него коршуном кружит далеко не маленькое чудовище, бывшее не в силах прервать круг насилия и застрявшее в нем навсегда.

Ли Мэй неловко улыбнулся и потрепал мальчишку по голове, буквально заставив себя это сделать. Бинхэ счастливо посмотрел на него, держа в руках свертки с приготовленной им едой, и не отрывал взгляда ровно до тех пор, пока мужчина не попробовал испеченный пирожок. В глазах ребенка в этот момент появилось что-то темное, лишь на долю секунды, но и этого Ли Мэй хватило, чтобы снова начать думать о натуре своего юного ученика.

— Очень вкусно, — промычал Ли Мэй. И это действительно было правдой — Бинхэ умудрился сделать обычный пирожок с мясом столь сочным, что никаких слов для похвалы не находилось больше.

 — Этот рад, что шифу понравилось! Может ли этот Бинхэ сделать для шифу еще?

 — Нет, не думаю, — колеблясь, ответил Ли Мэй, и пояснил свое решение: — Бинхэ в первую очередь ученик этого мастера, а не горничная.

 — Но ведь этому не в тягость, наоборот — Бинхэ любит готовить.

 — Ответ остается тем же, Бинхэ. В первую очередь ты — ученик, и твоя обязанность — учиться, так что оставь эту затею. Готовь в свободное время, если тебе нравится, этого никто не запрещает, но не давай своему хобби стать выше обучения. Бинхэ все понял?

  — Да, шифу, этот понял.

  — Хорошо. Ступай.

  — Доброй ночи, шифу.

  — И тебе.

Ли Мэй скосил взгляд на пирожок, поджав губы. Было вкусно, да, но где гарантия, что в нем крови не было? Ло Бинхэ ведь полукровка, а их кровь была столь же сильна, как и кровь чистокровных Небесных демонов.

Мужчина тряхнул головой, нахмурившись.

Бред. Он еще не пробудил свое наследие, ему всего двенадцать, он даже Мэн Мо не встретил и не начал свой путь на тропе демонического совершенствования. В оригинале Ло Бинхэ даже о своих родителях не знал ничего, так что и зацепок к происхождению и способностям в данном возрасте нет. Тем более, что сейчас у него человеческая кровь высится над демонической, светлая ци преобладает над темной, и никакого демона в нем заподозрить нельзя, если только не подозревать в измене всех и каждого.

Ли Мэй снова пристально посмотрел на угощение. Глупо, может быть, но все равно вызывало тревогу. Будь Бинхэ обычным мальчиком, не вызывай он нервозность одним своим появлением — Ли Мэй без колебаний бы доел пирожок, попросив добавки, порадовав и себя вкусной пищей и ученика похвалой. Но Ло Бинхэ — это Ло Бинхэ.

Ли Мэй не верил в то, что небожители исполняют просьбы простых смертных, но в последнее время стал читать молитвы.

А пирожок так и остался недоеденным.

***

Ло Бинхэ, скрывшись из виду, тихо хмыкнул. Шифу смешной. Осторожный такой, высматривает все время что-то непонятное, накручивает себя не безосновательно, пытаясь унять возникающую нервозность. Бинхэ не обижался — Бинхэ знал, что его действительно следует бояться, и приписывал Шифу мысленные баллы за правильно сделанные выводы.

Мальчик, удобнее перехватив поднос, направился на кухню.

Шицзунь или Шифу?

Этот вопрос мучил его уже восемь месяцев, с тех пор, как он оказался на Цан Цюн, и Шифу привел его на пик Цюн Дин. Ло Бинхэ пару раз видел Шэнь Цинцю, когда приходил на Цин Цзин на лекции: все такой же недосягаемый, не удостаивающий его и незаинтересованным взглядом, такой холодный, высокомерный, грязный, у него не руки по локоть в крови были — он стоял в ней по пояс. Бинхэ хотелось кричать, мол, посмотри на меня, у тебя теперь два глаза есть ведь, ты ведь моя собственность, ты прожил в моем доме более десяти лет. Но Ло Бинхэ молчал, покорно опуская взгляд и сгибаясь в приветственных поклонах, игнорируемых Шэнь Цинцю. Бинхэ вернулся во времена, где бытие грязью под ногами величавого, утонченного повелителя Цин Цзин было серой обыденностью; во времена, когда он из кожи вон лез, чтобы обратить на себя его взгляд, но получал в ответ на старания лишь наказание одно за другим; во времена, когда он совершенно ничего не значил в этом мире, когда хулиганистые мальчишки задирали его и отбирали еду, когда Нин Инъин тихонько протискивалась к нему в сарай и смущенно ставила на полено принесенную еду да полупустую баночку с мазью от синяков. Это не было хорошим временем, но Бинхэ не мог с точностью сказать, что оно было лишено счастливых моментов.

Ло Бинхэ все еще задыхался при виде Шицзуня и не мог понять, в чем дело. Почему он продолжал жаждать внимания такого человека? Того, кто превратил его жизнь в школе в сущий кошмар? Зачем ему желать этого, буквально орать в мыслях, заходясь в агонии, вымаливать хотя бы один простой взгляд? Почему Бинхэ задумался об этом только тогда, когда увидел Шицзуня, мягкого, добросердечного, беспокойного? Почему продолжил цепляться за этот образ? Из раза в раз он проигрывал своей копии из другого мира, что внезапно обретала еще большую силу, стоило только показать намерения в сторону Шэнь Цинцю?

Ло Бинхэ был уверен, что там было что-то не чисто, но не мог понять, что именно.

С другой стороны от Шицзуня, того, что ненавидел Бинхэ лютой ненавистью, стоял Шифу. Он, казалось, был насмешкой мироздания: добрый, но не такой, как другой Шицзунь; сострадательный, но не такой, как другой Шицзунь; мягкий и теплый, но и в половину не такой. По началу Бинхэ хотелось его придушить голыми руками, разорвать руками плоть, сжать в ладонях судорожно бьющееся сердце, растоптать все, что останется, за насмешку. За издевку, произведенную одним только существованием этого человека, потому что… почему такой? Почему не другой Шицзунь?

Ло Бинхэ не мог вспомнить, существовал ли Шифу в прошлом мире, да и, честно говоря, не хотел: зачем, если он никогда не узнает ответ? Важно было лишь то, что этот человек пытался быть похожим на другого, не понимая, что откровенно не дотягивает. То, что вызывало по началу лишь жуткую ярость, сейчас вызывало интерес, и Бинхэ начал рассматривать перспективы. Шэнь Цинцю, не ставящий его ни во что, для которого он является лишь пылью, летающей где-то на периферии, или Ли Мэй с его неловкими похлопываниями по голове и неуклюжей заботой, кажущимися откровенными издевательствами вкупе с его нервозностью?

Ло Бинхэ тихо рассмеялся, прикрыв лицо рукавом, и ярко улыбнулся шицзе, проходившей мимо.

Ло Бинхэ был слишком эгоистичен, он желал всего и сразу. Он желал этого даже в том случае, если он сам будет страдать, если эта вещь будет приносить ему боль или вызывать не самые приятные воспоминания.

Ло Бинхэ хотел их обоих.

***

  — Над слогом следует поработать — слишком много недопустимых фразеологизмов, — Ли Мэй еще раз пробежался глазами по эссе и утвердительно кивнул, посмотрев на Бинхэ из-за пергамента, — и над последовательностью изложения мыслей. В остальном, с основной часть все более, чем хорошо: каждый тезис подтверждается аргументом, молодец. Однако в введении следует более точно обозначить проблематику, а в заключении итоги, что сделано лишь на половину… Это определенно лучше, чем было в первый раз, — мягче добавил мужчина, вернув Бинхэ работу со своими пометками, — продолжай практиковаться.

Мальчик хмуро кивнул, прижав бумагу к груди, и Ли Мэй, помешкав, таки потрепал его по голове, чуть улыбнувшись. Над надувшимся лицом мальчишки уже по доброму посмеялись девочки, начав ворковать над ним, и Ли Мэй, неслышно выдохнув, смог обратить внимание на других своих учеников, подошедших для такого же разбора полетов.

Умение писать эссе в конкретном отрезке времени было важно хотя бы потому, что это являлось одним из ключевых заданий на экзамене при поступлении на императорскую службу. С другой, более приземленной стороны, данное занятие развивало воображение, учило рассуждать и формировать свое мнение по тем или иным вопросам, и Ли Мэй убивал нескольких зайцев одним ударом, раз в неделю широким жестом раздавая подобное домашнее задание. А вообще, он просто взял тактику своего преподавателя по истории из прошлой жизни: давал самостоятельно составлять таблицы, обязательно расписывать к ним выводы, писать сочинения или эссе.

Однако это прибавляло ему работы. Ли Мэй мог бы просто размашисто писать, что работа неудовлетворительна и не объяснять почему, но педагогическое образование не позволяло. Говоря проще: он кололся, но упорно продолжал жрать кактус, уменьшая себе количество свободного времени посредством вот таких вот консультаций, где и проводился разбор ошибок.

Ли Мэй обратил внимание на Фань Синьхуа, хмуро разглядывающую сразу два эссе и не могущую понять ошибок ни в том, ни в другом, и снова вздохнул. Работа учителя определенно утомляла, но он не жаловался — ему нравилось видеть проблеск ума в детских глазах.

  — В качестве примера можете посмотреть работы Ши Ян и Цэнь Фу. Посмотреть, а не переписывать. На сегодня все, свободны.

Юэ Цинъюань проследил за тем, как ученики вышли из лектория, и кивнул на их поклоны, улыбнувшись. Взгляд зацепился за кучерявую макушку Ло Бинхэ, успевшего запомниться своим усердием в учебе и тем, что Шэнь Цинцю не один раз приходил с требованием проверить мальчишку на Ван Цзянь. Часто мнительность лорда Цин Цзин спасала им жизни, но в этот раз глава школы позволил себе закрыть глаза на предупреждения: делать из тринадцатилетнего мальчика главного врага Цан Цюн — глупость дикая.

Юэ Цинъюань признавал, что именно сяо-Цзю был тем, кто мог заставить главу школы задуматься и без стеснения ткнуть носом в ошибку, чего не решались делать остальные, но иногда Шэнь Цинцю перегибал палку в подозрениях всех и вся в возможности нанесения ущерба школе. Иногда за то, что для сяо-Цзю Цан Цюн не стал безопасным местом, в котором не нужно ждать нападения, накатывало чувство вины.

  — Шицзунь, — поклонился Ли Мэй и крепче перехватил свитки, выглядя чуть озадаченным, — что-то случилось?

  — Нет, — покачал головой Юэ Цинъюань и призвал следовать за собой, — пройдемся.

Ли Мэй последовал за учителем, привычно рассматривая виды пика Цюн Дин. Ему всегда здесь нравилось больше, чем на любой другой вершине: не настолько прохладно, как на Цин Цзин; не так жарко, как на Бай Чжань; не так много дикой растительности, как на Цан Цяо; не так мрачно, как на Ван Цзянь. Цюн Дин был чем-то средним, вобравшим в себя частичку каждого из остальных одиннадцати пиков.

  — В этом году Цюн Дин не будет принимать учеников, — отозвался Юэ Цинъюань, заложив руки за спину.

  — Цин Цзин, скорее всего, тоже, — задумчиво ответил Ли Мэй, а после встрепенулся: — значит ли это, что Вэй-шишу выйдет для набора учеников?

Никогда двенадцать пиков Цан Цюн не набирали учеников одновременно. Набор в школу действительно проводился ежегодно, но не все владетели вершин выходили на отборочные испытания по разным причинам. Вэй Цинвэй не набирал учеников уже два года как, и пик Ван Цзянь из-за достаточно сложной и кропотливой работы был одним из самых малочисленных, в то время как тот же Ань Дин являлся одним из самых многочисленных, потому как Шан Цинхуа появлялся каждый год, набирая как минимум по пять-семь человек. Цан Цяо принимал учеников по результатам экзаменов, в связи с чем больше четырех-шести набиралось редко и то — не каждый год, а Цин Цзин принимал учеников хорошо, если раз в три года. Удивительно, как количество учеников пика искусств не снизилось до двадцати человек пика Ку Син.

  — Скорее всего, — кивнул глава школы, — однако этот учитель хотел бы узнать, как дела у младших учеников.

  — Все в порядке. Цзян-шифу говорит, что в практике преуспевает большая часть адептов. 

  — Это прекрасно. Что на счет учеников Ли Мэй?

  — Все еще учатся писать эссе, — не удержался от фырканья в ответ Ли Мэй, вызвав у учителя смешок, — топчутся на одном месте уже два месяца. 

  — Все приходит с практикой, — мягко улыбнулся Юэ Цинъюань и на мгновенье его лицо приобрело нечитаемое выражение, — что Ли Мэй думает о Ло Бинхэ?

  — Ло Бинхэ? Одаренный ребенок. Физический совершенствующийся. Не создает проблем. Пример ответственного ученика. 

  — И никаких... странностей?

Ли Мэй замешкался лишь на мгновенье.

  — Нет, шицзунь. Никаких.