Раньше, задумываясь о мотивах Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ думал, что знал о нем если не все, то достаточно, дабы предсказать его дальнейшие действия. Он был уверен, что знал обо всем: о прошлом, которое Шицзунь хотел позабыть, как страшный сон, о всех прегрешениях, о которых судачил Цан Цюн на ежедневной основе, о нелюбви к себе, в конце концов. Он был уверен, что Шэнь Цинцю сбросил его в Бездну лишь по причине личной неприязни, из-за собственной ревности и черной зависти.

Ло Бинхэ хотел бы думать, что был прав, однако… слова Юэ Цинъюаня, так просто сказанные, как доступная всем для понимания истина, всколыхнули в душе неприятное чувство: он был не прав как минимум в одном — в том, что Шицзунь обратил его жизнь в сущий кошмар одним движением, ведомый собственными эгоистичными чувствами. Как оказалось, рядом с эгоизмом стояли ошметки чести и остатки верности секте.

Юноша тряхнул головой, поджав губы, и продолжил втирать мазь в истерзанные руки. Может, Шэнь Цинцю и про издевательства не знал? Да нет, это уже слишком как-то — он сам же исполнял большую часть наказаний, кривя губы в приступе неприязни при виде оборванца. А про руководство?.. Его же Мин Фань выдал?.. Бинхэ выдохнул сквозь зубы. Какого хрена слова главы школы посеяли в нем столько сомнений? Сказал ведь Юэ Цинъюань немного, озвучив известные факты, о которых Бинхэ просто не задумывался в связи с наличием других проблем. Выживание в чертовой Бездне, например.

А Шэнь Цинцю был ублюдком. Да, конечно он был именно таким: высокомерный, завистливый, никогда не достигавший ничего честным путем, домогающийся до учениц.

Но…

А вдруг?..

Ло Бинхэ претила сама мысль о том, что человек, причинивший ему столько боли, не был виновен в той степени, в какой понес наказание. Ранее он искренне считал, что, мучая Шицзуня более десятка лет, поступал правильно: он, не имеющий никакого уважения к окружающим и разбрасывающийся едкими словами, заслужил вырванного языка; он, прошедший по головам к славе, заслужил отрубленных ног; он, убивший Лю Цингэ, заслужил оторванной руки; он, грязным взором ласкающий нежные девичьи тела, заслужил лишиться глаза. Бинхэ бы вырвал оба, но подумал, что это будет слишком милосердно — тогда Шицзунь не сможет смотреть на своего мучителя, испытывая отвращение к тому, чем стал его самый презренный ученик. Шэнь Цинцю, считал Бинхэ, заслужил смерти Юэ Цинъюаня. Всего, что случилось, Шэнь Цинцю заслужил, и не только Бинхэ так считал.

Однако теперь…

Нет-нет, Шэнь Цинцю все еще этого заслуживал. Даже если сейчас он ничего не сделал. В прошлом ведь это было, верно? Главное, что Бинхэ помнил, а остальное как-то не важно.

Бинхэ сдержал смешок, вместо этого тяжело вздохнув. Он осунулся, устал, его здоровье просело в достаточно мере, чтобы начать беспокоиться по этому поводу, и юноша, доставая из цянькунь лекарства, все время начинал думать о Шифу, буквально заставившего его забрать с собой медикаменты. Интересно, Шифу бы толкнул его сам или начал уговаривать своим вкрадчивым голосом, обрисовывая перспективы? Дождался бы, пока Бинхэ дозреет до нужной степени отчаяния, чтобы сигануть вниз без посторонней помощи, не окропив чужих рук кровью и не ложась неприкаянной душой на чужую совесть? Или нервничал бы слишком сильно, чтобы снизойти до объяснений? Хотелось думать, что Шифу не пошел бы ни по одному из этих путей: он бы растрепал волосы на голове Бинхэ, устало бы улыбнулся и тихо рассказал, что его ждет гарантированная смерть там, сзади, с толпой заклинателей. Шифу, конечно же, без разъяснений его бы не оставил ни в коем случае, несмотря на излишнюю нервозность.

У Бинхэ было шесть сотен жен, к каждой из которых он достаточно быстро остывал, а о существовании некоторых и вовсе забывал. Бинхэ любил женщин, раньше всех появившихся в его жизни: Нин Инъин, Лю Минъянь, Цинь Ваньюэ, сяо-Гунчжу, Ша Хуалин — всеми ими Бинхэ искренне дорожил, но не воспылал к ним теми чувствами, которые описывали в каждой красивой истории любви. Минъянь, пожалуй, была в этом плане самой мудрой и совершенно искренне, без капли ревности, говорила, что Бинхэ просто не нашел того самого человека. Он, честно говоря, не понимал, что это за особенный человек должен быть, просто смеясь на эти слова и качая головой, но теперь, вспоминая об этом, он думал: был ли Шифу тем самым человеком? Бинхэ испытывал доселе неизвестные ему желания: ни одну из своих жен он не хотел запрятать от чужих глаз, закрыть под семью печатями, надеть цепь и заставить дарить тепло только ему одному. Точно также, как ни к кому, кроме Шицзуня, он не испытывал гаммы самых противоречивых чувств.

Бинхэ рассмеялся. Синь Мо же от состояние сознания спутника пребывал в полнейшем восторге, продолжая нашептывать ему все, чтобы получить желаемое.

Забери Шэнь Цинцю, шептал Синь Мо, и Бинхэ соглашался, потому что Шицзунь причинил ему слишком много страданий. Оторви ему ноги, потому что те ему совершенно не нужны, выдерни руку, словно то сорняк, вырви язык, чтобы не слышать ядовитых слов, но оставь оба глаза, чтобы смотрел и видел все.

Забери Шифу, говорил Синь Мо, потому что он будет дарить тепло, которое никто не дарил раньше. Забери, сломай ноги, чтобы не ушел, и посади на цепь — пусть поет песни только для тебя, спит только с тобой, дарит любовь только тебе.

Остальных, в восторге продолжал Синь Мо, дрожа от возбуждения, убей.

***

Самые спокойные задания обычно проходили с учениками с Цан Цяо, Ку Син или, удивительно, Ань Дин. С первыми мудро не ссорились, потому что приходить за помощью к злому лекарю не хотелось, вторые просто славились своей безмятежностью, а третьи предпочитали не отсвечивать, резво сливаясь с фоном и прислушиваясь к сплетням…

  — Этот шисюн верит, что у Янь-шиди выйдет договориться.

  — А еще шисюну просто не хочется идти к градовладельцу, — пробурчал Янь Чэн.

… а еще они умели хорошо торговаться.

На недовольный взгляд Ли Мэй улыбнулся как можно добрее, в мыслях соглашаясь с Янь-шиди, давя в себе злорадство. Ань Дин славился своей предприимчивостью, а торговаться так, как за каждый таэль бился Шан Цинхуа, не умел даже Шэнь Цинцю, и не мудрено, что на подобные миссии часто отправляли учеников пика логистики.

Янь Чэн, бывший чуть менее нервным и трусливым, чем Шан Цинхуа, подобной славой обделен не оказался. Легенды о том, что главный ученик Ань Дин сможет обвести вокруг пальца кого угодно, выкупив дорогущий товар за бесценок и продав обычную кисть за слиток золота, ходили давно и прочно закрепились. Ли Мэй же мог назвать себя злопамятным и все еще помнил, как Янь-шиди заломил за обычную заколку для волос такие деньги, коих он за раз в руках не держал.

  — Шисюну стоит относиться к жизни проще, — продолжил брюзжать Янь Чэн, — и к друзьям стоит быть добрее.

  — Ох, к друзьям? Не шиди ли говорил, что мы — семья? — ласково продолжил Ли Мэй, — и после этого сразу же добавил, что к семье другие требования и никакой блажи? Потому, что в торговле нет места родственным узам?

  — Шисюн всю жизнь припоминать будет?

  — До самой смерти, шиди.

Янь Чэн не сдержался от закатывания глаз, сложив руки на груди.

  — Ли-шисюн придает этому слишком большое значение и раздувает слишком большую проблему.

  — Этот так не думает и совершенно искренне уверен, что будет только мешать шиди торговаться, — все также убежденно продолжал Ли Мэй, — присутствие этого шисюна обычно обрекает денежные сделки на крах, поэтому даже шицзунь не решается брать его с собой.

Янь-шиди поджал губы, угрюмо глядя в честные глаза товарища. Крыть, увы, было нечем, потому как подобная слава закрепилась за Ли-шисюном еще в юношестве и глава школы действительно после нескольких раз опасался брать его с собой в дипломатические визиты. И вот кто дернул его в тот раз цену на побрякушку поднять? Действительно ведь до смерти помнить будет.

Ли Мэй продолжил улыбаться, сложив руки за спиной и начав перекатываться с пятки на носок. Янь Чэн в этой молчаливой схватке терпеть поражения не хотел, чуть прищурившись и постаравшись напустить на себя грозный вид. Увы, но Ли-шисюн был выше на полголовы и старше почти на десять лет, так что главный ученик Ань Дин оказался разбит в пух и прах, сдавшись под смеющимся взглядом товарища, и, махнув рукой, пошаркал в сторону выхода из торгового дома, продолжая ворчать.

От смеха Ли Мэй удержался с трудом. Он чувствовал себя удивительно спокойно и умиротворенно, так, как не чувствовал себя последние два с половиной года с объявления Бинхэ мертвым, будучи занятым мрачными мыслями. Ли Мэй в очередной раз убедился, что товарищи у него были действительно хорошим и их поколение больше было похоже на боевую семью, чем нынешнее поколение владетелей вершин, потому как из эмоционального упадка вытаскивали его общими усилиями.

Это помогло. Задумываться о мрачном будущем Ли Мэй стал реже, вместо этого подумывая о том, как бы преподнести эти новости главе школы так, чтобы это не казалось бредом сумасшедшего. В идеале, сделать это следовало давно: Юэ Цинъюань обладал всяко большей физической и духовной силой, и в случае опасности мог объединить вечно цапающихся боевых товарищей под общим делом. Нынешний глава умел работать в стрессовых ситуациях, умел прятать эмоции за пределами секты, но все еще ничего не мог противопоставить раздраженному Шэнь Цинцю в зале собраний, что было существенным минусом. Ли Мэй признавал, что сглупил очень сильно: следовало сразу расписать перспективы и наблюдать за Ло Бинхэ более тщательно, а не бегать в панике уже после Альянса Бессмертных.

В любом случае, о эпидемии в Цзиньлане слухов не ходило, в связи с чем Ли Мэй сделал вывод: Бинхэ вряд ли вернется в пределах этого года, так что готовиться к его появлению следовало через семь-восемь месяцев минимум и три года максимум. Ли Мэй был твердо намерен обратиться к шицзуню после возвращения с задания по выкупу потенциально опасных артефактов у местного градовладельца.

Ли Мэй вздохнул, переводя взгляд в окно, из которого подуло горячим летим воздухом. Только мужчина дернулся в сторону, чтобы закрыть ставни, сохраняя в помещение относительную прохладу, как те захлопнулись сами собой, заставив замереть. За спиной лишь на мгновенье полыхнула чужая ци, обозначая присутствие, а мужчина подумал, что все усилия Мяо-шиди, приложенные для минимального восстановления его нервных клеток, в одно мгновенье канули в лету.

Бинхэ, сидящий в кресле, светло улыбнулся.

Ли Мэй же почувствовал, что у него мелко начали трястись руки.

  — Здравствуйте, Шифу.

Метку на лбу мальчишка Ло не скрыл — та ярко полыхала в полутьме помещения. На самом деле, это выглядело жутко: алый символ словно был начертан кровью или вырезан на коже, а из-за исходящего света казалось, что та была воспалена. 

Ло Бинхэ мягко поднялся с кресла и Ли Мэй как-то отстраненно заметил, что тот стал еще выше, чем был в семнадцать. Даже выше, чем сам Ли Мэй, могущий похвастаться достаточно высоким ростом для местных мужчин.

  — Бинхэ?..

  — Этот ученик надеется, что Шифу скучал.

Вкрадчивый голос паршивца, а Ли Мэй не мог назвать юношу по-другому, заставил чуть поежиться и похолодеть. Не прошло пяти лет. Не прошло, блять, даже трех, так какого хрена он здесь делает?! Почему не пошел к Юэ Цинъюаню, толкнувшему его в Бездну, а пришел к своему шифу, не сделавшему ничего плохого?

А… точно. Ничего плохого Ли Мэй не делал. Осознание того, что он просто послужил заменой Шэнь Юаню, пришло как-то резко и немного неожиданно, выбивая из колеи.

  — На… на лбу, — заторможено ответил Ли Мэй, откровенно растерявшись, и ткнул указательным пальцем себе между бровей, — не скрыл. Убери лучше, а то… тут заклинатели…

  — Ох… этот искренне просит прощения… — Бинхэ послушно взял демоническую кровь под контроль и теперь ничем не отличался от среднестатистического совершенствующегося.

  — И что… Бинхэ привело к этому Ли?

  — Разве ученик не может навестить любимого учителя?

  — Может, конечно же, — Ли Мэй все еще пытался унять дрожь в руках, спрятав их в широких рукава одежд, а привычная доброжелательная улыбка явно дала трещину, — однако, это стоит делать в более… спокойной обстановке.

Ло Бинхэ деланно призадумался, прищурившись. Затем улыбнулся, склонив голову к плечу, и сделал шаг вперед. Ли Мэй удержался, чтобы не попятится, столь пугающая аура окутала помещение, придавливая к земле каждого неподготовленного человека.

  — Шифу, предлагая встречу в другое время, продолжает трястись, как напуганное демоном дитя… неужто Шифу боится этого Бинхэ?

  — Небесных демонов не видели уже давно, — медленно и с расстановкой начал Ли Мэй, смотря юноше прямо в глаза, — однако этот слышал о Тяньлан-цзюне, чья сила превосходила едва ли не каждого, а власть была подобна Небесному императору, и о его верном генерале, славящимся своей жестокостью к врагам и предателям. Детство этого Ли выпало на тот период, когда демоны совершали набеги на людские земли, и ему довелось увидеть далеко ни одну сцену жестокости, что, конечно же, отразилось в дальнейшем. Поэтому…

Ли Мэй колебался недолго, подняв руку и костяшкой указательного пальца постучав замершего Ло Бинхэ по лбу, аккурат по тому месту, где должна быть метка.

  —… неудивительно, что этот начнет волноваться.

Юноша моргнул, тупо уставившись на мужчину, снова спрятавшего руки в рукава. Выражение лица Бинхэ стало сначала удивленным, потом он нахмурился, окинув собеседника непонятным взглядом, тряхнул головой и… залепил себе пощечину. Если сначала Ли Мэй взирал на это с крайнем недоумением, то потом вовсе испугался: Ло Бинхэ просто замер, беззвучно шевеля губами, потянувшись дрожащими руками к Синь Мо, висящему на поясе.

Потом Ли Мэй сделал одну из самых больших глупостей в своей жизни: он резко нырнул Бинхэ под руку, выбил меч и сам схватил его за рукоять.

Предатель-убийца-ублюдок-тварь-убей-не-убивай-запри-забери-убей

Ли Мэй задохнулся от окатившей его волны ненависти, больной любви и привязанности. 

Убей-убей-убей-убей-убей-убей

Он отбросил Синь Мо в дальний угол комнаты, пытаясь отдышаться, однако прийти в себя так и не смог: от волны удушающей ци его начало давить к земле.

Искажение ци в этот раз настигло Ло Бинхэ.

Ли Мэй не мог продохнуть, столь сильным оказалось давление чужой силы. Едва не свалившись на пол, он, шатаясь из стороны в сторону, повернулся к Бинхэ, откровенно напуганный и растерянный, потому как помнил, что Шэнь Юань пожертвовал жизнью для решения этой проблемы.

Ли Мэй умирать не хотел.

Он был трусом, он боялся как боли, так и смерти, и вполне честно об этом говорил, зная, что преемником Юэ Цинъюаня ему не стать. Да и, говоря откровенно, он к этому не стремился. Ли Мэй горел педагогической деятельностью, он любил учить детей, вкладывать в их головы знания и видеть, как они эти знания применяют, и сейчас один из этих детей, о которых он старался заботиться, мог впасть в буйство либо переубивав кучу народа, либо умерев сам. Маленькое чудовище тоже никуда не делось, но как-то незаметно отошло на второй план, и мужчина, с трудом втянув воздух, сделал рывок вперед, крепко обхватывая Ло Бинхэ за плечи и дергая на себя. Руки легли на чужую спину, духовная энергия мерно потекла по меридианам, пытаясь выровнять хаотичный поток демонической ци, и они оба свалились на пол.

Отклонение ци у юноши не было столь сильным, чтобы тому потребовался целый резерв взрослого заклинателя, а горного лорда тем более, чтобы прийти в чувства, так что через пару фэней все прекратилось: Бинхэ сипло дышал, не шевелясь, а Ли Мэй ощущал себя так, словно из него высосали все соки, сбросили по ступеням секты Цан Цюн, а потом хорошенько втоптали в землю. Тяжесть в виде ученика тоже радости не добавила: тот был достаточно большим и тяжелым, чтобы это мешало легко дышать.

Немного придя в себя, Ли Мэй аккуратно похлопал Бинхэ по плечу, косясь в сторону Синь Мо, слишком подозрительно светящегося. Лежать на полу было откровенно неудобно, учитывая, что он очень удачно упал на неровности пола, сейчас остро ощущающиеся на спине, так что хотелось бы поскорее избавиться от неудобств.

  — Давай, вставай, эт…

Ли Мэй замер, снова вернувшись в состояние первобытного ужаса, будто юноша переживал второе искажение ци, только с явным намерением убить, причем жестоко, всех в радиусе десятка ли.

Бинхэ вместо этого заплакал.

Не то, чтобы Ли Мэй не умел находить слов утешения, просто очень редко ему приходилось успокаивать взрослых людей, находящийся на грани истерики. Лишь единожды ему, восемнадцатилетнему юноше, приказали успокоить женщину, потерявшую дочь из-за нападения демонов на людских землях, и это весь его опыт в оказании психологической помощи взрослым людям.

С другой стороны… Бинхэ было девятнадцать, он, судя по всему, недавно вылез из Бездны, на мозги ему очень сильно давил Синь Мо, пытаясь заполучить желаемое насилие.

  — Ну что ты? — Ли Мэй постарался говорить настолько мягко, насколько умел, снова пытаясь вернуть на место Бинхэ образ растерянного ребенка. Вышло легко скорее потому, что юноша действительно был потерянным и запутавшимся, — что случилось?

Ло Бинхэ дико затрясло, он натурально взвыл, вцепившись в одежды шифу, и ткнулся лбом ему в плечо, ссутулившись. Ли Мэй снова скосил взгляд на Синь Мо, но тот внезапно затих, поэтому внимание вернулось к юноше.

  — Ш-ш-ш-ш, — мужчина с трудом сел, подтянул Бинхэ выше и начал гладить его по голове, — ничего плохого не случилось, все ведь хорошо, да? Не нужно плакать…