Лев не помнил, как зашел в квартиру черта. Не помнил пораженное лицо Светланы, которая сидела вся в ужасе. Место в гостиной уступила без лишних вопросов, лишь шепнула Карлу Ивановичу на ухо, что Гошенька куда-то делся. Последнее счастье в жизни этой женщины — ее туповатый сын. А последнее счастье в жизниученыша — смерть предавшего его человека. Всю дорогу «от» и «до» шел, как в тумане. Гефт причинил своим существованием слишком много проблем и страданий, да таких, что хотелось порой врывать мозг к черту и вычесть оттуда часть отвечающую за эти воспоминания.
Это было так прекрасно, но так ужасающе для нормального человека. С таким холодом Бес с ученышем отодвинули труп, с таким покоем повернули ключиком и вышли, как пришли. Все произошло слишком быстро. Слишком быстро. Лев Дмитриевич не понимал лишь одно, согласится ли во всем честный Гликштейн на подобное? Маловероятно, несправедливо залезать к человеку в дом и красть невесть что. Почему он должен желать взглянуть? Или даже здесь обман, притворство? Есть ли в этом мире правда? О, да, правда есть у Беса в устах — тот в монологах об утопии не врет. Он действительно ее желает, желает столь сильно, что всем вокруг приходится страдать. Этот человек не имеет тормозов. Никаких. Такая искренняя страсть к идее, что каждый раз приводила в непонятливую дрожь. Сколько грязи в голове этого человека? Лев знать не хотел. Пусть сидит себе где-то в кресле, перебирает в руках украденное — Дамантова интересовало иное. Письма. Их было немного, видно, что в порыве досады Николай уничтожил добрую половину. Больно. И этой чужой болью, виднеющийся на мятых сторонах бумаги — сжатие пальцами, хотелось упиться до злорадного смеха.
Сюжет довольно прост! Банален до ужасающего! Евгения, вероятно, с поддержкой Кости решила от Дамантова избавиться. Это то понятно, но такие слова писала! О том, какой ее муж отвратительный, да и поди различи, где ложь, а где пьянь? Гефт с таким довольством верил, приятно же внимание такой изумительной красоты, а что она говорит наплевать! Писала Евгения, что Константин ее бросил, а она ведь любила.
«Последняя надежда Вы моя, Николай Николаевич. Вас ведь эти двое тоже унизили, оскорбили и предали. Так спасите несчастную девичью душу!» — эту прямую цитату хотелось произнести над хладным телом Коли. Лежит с софы на пол, как и Лева в общем. Ноги длинные, и те нелепые сползли по ковру, чуть вбок и на паркет. Напротив, головы лишь где-то там восседал Карл Иванович, напоминал о том, что далеко не у Льва дырень в голове. В боку. О ней пришлось вспомнить в недавнем прыжке. Поджить поджила, но движения столь резкие причиняли некоторую болезненность. Она умудрялась спрятаться за гневом и досадой, вызываемой ежесекундно, но не суть. Все равно ведь ученыш до правды догрызет — гранит науки не догрыз, дак догрызет это! Как собака подзаборная, которая и курице рождественского ужина рада, но и от кости старой не откажется.
— Это поразительно, поразительно! — нашептывал Карл Иванович совсем рядом, порой переходя в истерический хохот и дергая ногами вверх — Такое везение! Да никогда такого не было… Слушайте, Левочка, Вы мне очень нравитесь пока что. Никаких возражений от Вас не слышно. Хотите выпьем? Мне как-то дарили коньяк — я даже имел честь сохранить его.
Лев ответил не сразу, какое-то время помолчал. Ему мало хотелось разговаривать, он наконец уничтожил болезненныйгнойник в своей жизни и мог спокойно смотреть, как гной вытекает. Что там черт со своим коньяком?
— Кто-то не имел чести Вам что-то, да подарить.
— Ой, Лев Дмитриевич, Вас один раз похвали и уже забываетесь.
Коньяк мягкий, с легкой резкостью ложился по горлу и оставлял послевкусие дубовое. Полный, с сладковатым запахом ванили, цветочными и фруктовыми фиалками с абрикосом. Недавно страдавший по невозможности придаться подобному Лев даже забыл о своем местонахождение. Какая разница? Вопрос был лишь в том, откуда у черта напиток божий*? О, да кто знал? Впрочем, Мефистофель с Богом был в ладах.
— Что дальше?
Спросит из-под волны запаха лаванды Лев Дмитриевич. Слушайте, да все даже весьма замечательно сложилось! Даже если здесь намешали все разнообразие ядов — Лев и с губ бы поданное слизал. Какой кошмар…
— О, Вы о найденном? — ответит вопросом Бес из-под волны запаха фиалок — Полагаю, что Вы, милый друг, понимаете — Гликштейнсогласится на подобное лишь с оговорками. Огромными оговорками, а у нас на них времени нет.
— Так и что выходит? На снова придется куда-то бежать нелепо, подлавливая всех напившихся? — Лев оперся на руку свободную — Какой гениальный план, слушайте.
Бес расплылся в своем едком оскале из прижатия клыком края губы, все обыкновенно, но абрикосово.
– Да, все именно так, конечно, — согласился Бес хмыкая, а может сразу и хихикая — Ваш брат, Константин Дмитриевич, очень заинтересован в продвижение своем дальнейшем. Но, какая жалость, Аркашкиным друзьям (да и ему самому) не симпатичен. Тут даже Ваш продажный папка фиг поможет, как думаете, что Костюшка сделает? Разумеется, выцепит это с великим удовольствием.
— От нас он н-и-ч-е-г-о не примет, Карл Иванович. Он скотина, но хитрый и чуть-чуть умный.
Бес махнул рукой прося помолчать. Лев замолк податливо, намаялся спорить и противиться.
— Я и не говорю, что мы с Вами парадом к нему под дверь придем с криками «смотри, какая радость!». Нет, такому не быть. Мы поступили с Вами много умнее, поясняю…
— Получается?
Бес вздохнул. Лева бывает хорошим, но туповатым он бывает чаще.
— Смотрите-с, Гликштейн солидная фигура на доске. К тому же, у него недавно родился сын и было о чем поговорить, понимаете? Обсудили с кем женушка в лево прошлась, а Костя мог ненароком вставить, что дуралея к власти доведи и будешь при деньгах. Поэтому недавно с уст его слушок и прошел «есть такой человек». Только потому человек защищающий спину Аркадия мог усомниться в нем. Без поддержки бунтовать страшно, даже внутренне.
— Хорошо, а как это… Как это связано с тем, что «это» попадет в руки Кости?
Льву нужны были огромные усилия произносить данное проклятое всеми богами имя. Прокляли и подали коньяк ко столу бесовскому.
— Что трезвый, что пьяный, — Бес подлил нектар богоподобный — Костя же с Вашей Женькой в сговоре, верно? Я подглядел, пока Вы упивались наслаждением мести (еще там, не подумайте). Полагаю, что он ей очень подробно написал о своих намерениях.
— Ей было бы плевать, Карл Иванович.
Бес хихикнул, как-то опасно приблизился и рассмеялся громче– все дабы отстраниться, смотря в удивленные глаза визави. Господи, умерьте свой пыл. Сорок восемь лет, ну в конце концов!
— Именно потому обреченный наш Коля поспешил. Будучи трезвым — одумался бы, да даже пьяным подумал бы пару раз. Но Вас узрев в ночи тяжелой и пуля сама выскочила профурсеткой из горящего борделя! — снова этот ужасающий смех и движение к стакану, фиолетовые губы и бессмысленная сладость до завтрашней боли в голове –Костя догадывается. Он придет и попадет. Он даже число полагает.
— Звучит слишком притянуто за уши.
Карл Иванович кивает.
— Он прибежит. Ему настолько хочется кусочка власти, что он сам зашел бы помочь пристрелить — увы, уже не надо. Я даже полагаю, что уже спешит со всем пылом. Спросил товарищей Колиных и айда бежать! Гефт же точно делился с ними жалостливыми монологами.
— Тобиж завтра узнаем?
Оба зевнули. Намаялись. Близился рассвет, а они все еще усердно портят сон осталньому семейству чертей — если Гоша дома, конечно. Приходил порой к завтраку с болячками на фалангах, фингалом и хромал докуда-нибудь, грохался. А там Света подбегала со своими «бедный мой, хороший мой».
— Да, а пока идите почивать. Что нам с Вами остается? До полудня ничего не случится, — Бес наконец подымается с места, обнажает желтоватые зубы — А еще Вам было бы неплохо побриться — больно смотреть. Хуже блаженного.