Зеркало. Темное зеркало, темное и мутное, как глаза алкоголика. В нем виднеется линия силуэта, виднеется сероватый тон кожи и новый костюм. Льву даже хотелось к черту отойти, сдаться и признать — свое лицо видеть не способен. Залегла под глазами тень, в уголках глаз пробежала боль, а на устах — гримаса боли все не уходит. Один раз исказив лицо предсмертной маской — никогда не вернуть себе юности черт. Да и столь нужны ли они человеку тридцати лет? Рядом Лев видел пример ошибок юношеского лика. Карл Иванович многое ведал кусками об этих печалях красивого лица, какая жалость! Но это так не важно, подумаешь? Не первым черт попался в ловушку судьбы, не первый в ней сломался. Более эта слабость в нем не находится — выкинул с фантиками из-под конфет. От того и рассказал с такой простотой, так бегло, что даже Льву пришлось запомнить. Запомнить застегивая манжету непослушную, запомнить и возложить на полку — подле кулинарных рецептов. Лев, к слову, пришел к выводу, что эту книженцию выкрали у того самого Виктора Павловича. Ну или подарок, что маловероятно. Кто вздумает что-то дарить дьяволу помимо грязной души? Та в любом случае ему бы досталась, даже не жалко.
Бес сам подарки дарил с завидной регулярностью. Для него было в этом особое наслаждение, посему и нарушил обещание никогда в жизни Льву с гардеробом не помогать. Стоит, смотрит и печально кивает головой.
— Вас не красит костюм, — мямлит и подкрадывается ближе, внимательнее хочет присмотреться и найти что-то одному ему известное — Вы вроде даже симпатичны местами, но что не натяни — обезьяна и очки.
Лев не мог тут ничего сказать. Правда чистая! Всю жизнь на это приходиться натыкаться, увы-увы. Любой наряд, любое платье и любой туман не скроют правды — красота вещь более о душе. Не было блеска, не было лоска и франта в голове. Лишь сухое занудство, что тут красивого?
— Ну, простите, Господин Эстет! — ученыш рукой воротник поправил очередной раз, разворачиваться даже не жаждал — Видно Виктор Павлович советовал не по критерию внешности.
Карл Иванович подозрительно скривился, руку чужую сбросил и сам поправил. На лице белом и выпудренном, а Бес точно пудрился — не бывает такой белизны у людей — была смесь досады и насмешки.
— От чего же? Советовал.
Ответ свое дело сделал, развернул занудного вира к облику дурному — что это все значит? Лев даже не понимал, как верно спросить. Не думал, что так попадет.
— Правда? — дождавшись согласного гуканья пришлось забыть о мутности стекла — И какую же характеристику, позвольте, мне дали?
— Важно ли Вам это? — Бес отходит, колени сгибает и пытается найти удачный ракурс — Это всего лишь дополнение… Как описать бездомного укравшего у Вас кошель. От румян ланит ничего не зависело.
Это не сильно покоило. Сам факт этого низкого обсуждения за спиной, сам факт, что ему только что в этом признались! Немыслимо, но черт позволял себе многое не влезающие в рамки двух висков.
— Сравнили, Карл Иванович.
Кивок. Такой короткий и ничего не значащий, за ним последовало упокоение фигуры бесовской. Скривился, видно так и не нашел угол обзора ему нужный. Чего же хотел? Бездомные тратят чужие кошельки далеко не на нужды косметические.
— Ну я не прав? На Вас с метров трех глянь — чистой воды блаженный. Проще уж раздеть, то приятнее смотреться будет.
— Откуда такая уверенность?
Лев теперь сам попытался повернуться удачно еще раз, глянув в стекло. На том диалог этот и окончился. Бес не желал более обсуждать почему без белой жилетки смотрелось бы лучше, Лев прекрасно понимал чужую саркастичность. Увы-увы, чего не надень, но суть останется одной. Покуда черт в камердинера не играет — пускай чертится. Никто его не молил об обновках.
Далее обсудить придется совсем иное. Услыхав просьбу Карла Ивановича об ожидание — Лев изволил пройтись в коридоре. Там помимо Светы, уставшей слышать уханья Гоши с разбитым лбом, никого и не было. Сидит вся в черном, как в трауре. Волосы в пучке, брошь лишь сверкает медовым краем. Женщина странная. И Льва поражало лишь одно, что ж она с таковой тварью живет? Взяла бы да сбежала, везде лучше будет нежели тут. Любила может. Точно любила… Но в этой любви подвиг, поверьте, малый. Не любила бы и не терпела бы с такой болью. Могла ведь забить на приличия всякие и сбежать из этой ужасающей квартиры. Или Бес связал женщину силой пока что Дамантову неизвестной? Да сам Лев Дмитриевич чем лучше? Точно так же мог слинять от Беса тридцать раз, но потянись к ручке дверной — скован льдом. И к этой мадам невольно сочувствием Лев да проникся, она разделяла его ситуацию во многих моментах. Как минимум, их объединял общий надоедливый сожитель. Но чего же от Светланы? Та любезно увернется, замолчит и никоего слово чужому человеку не обронит. То воспитание, то Бесовские наказания или гордость женская? Льву, впрочем, предпочиталось плевать и разворачиваться. Так могло быть и сегодня, так и должно было быть.
— Добрый вечер, Светлана Федоровна — кивнет Дамантов проходя мимо дверей открытых, приглашающих войти — Не вижу рядом с Вами Георгия Карловича.
Оно и понятно, мальчишка после папашиных практик бросанием кулинарной литературой изволил убежать подальше. К матери завернуть только успел, да след его простыл. Жена черта голову поворачивает, отвлекается с книжки лежащей на коленях — название ее прочесть Лев не смог — брови светлые вскидывает.
— Добрый, — книгу откладывает, брошь медовую поправляет и смотрит с подозрением — А Вам он на какие нужды, Лев Дмитриевич?
На это ответить ученыш не мог точно. Действительно, на какие нужды сдалась ему эта сопля? От того просто пожал плечами, ответ был его вполне очевиден даже пыле.
— Решил поинтересоваться. Не вижу его некоторое время, почему же не спросить? Будучи дома он рядом с Вами мелькает — ожидал увидеть тут.
— А, — Светлана улыбку едкую прячет, но выдает движением зрачка заставляя визави ощутить неудобство собственного положения– Ушел Гоша, как обычно. Вернется под утро.
Дамантов неуверенно кивнул, назад обернулся проверить — Бес не спешит ли? Где-то копается, исходя звуков доносившихся.
— Не переживаете, что пропадет так раз? Мальчишка ведь совсем.
Светлана Федоровна голову наклоняет, хмыкает уже звучно. С чего Льву казалось о ее святости, ну? Разве у такого вира может быть мадам иного характера? Оно и ясно, что за меланхоличной морщиной прячется обида и досада многолетняя. Ежели мужа жаль, то левого дуралея — нет. Левого даже по имени.
— У меня и муж такой. Свыклась.
Раздается сухой кашель, шарканья ногами и недовольное ворчание о планировке. Оно сменяется на глухое хмыканье, а потом белая рожа является пред носом, пока что не белым.
— Муж у тебя, Света, замечательный.
То разумеется скажет Бес. Весь при параде, но раф ныне миниатюрный. Те носить тяжело, а, как и любой человек, Карл Иванович все же стремился к практичности. Может и менее нам привычных знакомых, но штору на шею узлом не повяжет ради эстетического удовлетворения.
— О чем любезничаете, Лев Дмитриевич?
А тон то какой недовольный! Оно и понятно, Лева предпочел речам бесконечным малый диалог с женой черта. Глупой, дурной женщиной. Неужели у Вас, Господин Дамантов, совсем вкусу нет? Неужели в этом Вашем черепе совсем мозгов не хватает? Неужели нет ума совсем? Неужели-неужели!
Лев сам не знал от чего эти мысли неприкрытые душу грели. От чего хотелось засмеяться в лицо этому бледному чудовищу и заявить себе покойно — человек он. Оскорбляется подобно любому другому мужчине, дак от чего же должен страх сковывать тело ученого несчастного? От чего он сам себя убедил будто имеет, подобно Фаусту, с дьяволом дело?
— Ни о чем.
Ответитпреспоконейше познавший малый проблеск свободы мальчишка. В глазах его бирюзовых запляшет, впервые за не несколько дней, уверенность в ближайших часах. Не расслабляйтесь, Лева! Черт может и человечен, но рога ему это не отрывает. Все еще тот обнажает клыки в усмешке, все еще способен сломать себе спину ради возмездия. О, нет… рано Вы собрались ослабить внимание. Рано Вы возомнили себя божественным созданием подле иконы. Рано. Очень рано.
— А кто-то осуждает меня за пустословие, — оскалится Бес, послужит его обида горьким напоминанием — Пойдемте, Лев. Оставьте Светлану Федоровну в покое, она принялась разбирать мой книжный шкаф… Половину не поймет, ну что же? На то женский ум и женский, что не способен к тонкостям подобным.
Лев дергает плечом, хмыкает немо и кивает. Пусть сидит себя женщина на софе, пусть сидит и наслаждается покоем. Льву она все равно в беседу не годится, а будучи замужней на мужчину Льва содержащего — к чему она? Ей на небесах воздастся, а Лев хотел бы всего при жизни.
— Идемте, Левочка?
Прервет самодовольные мысли муж мадам. Прервет и лишит какой-то опоры только появившийся. Он руками белыми ведет, выводит шагом чуть косым прочь из этого дьявольского обителя. Поразительно, но из преисподней приходится спускаться! И даже не в туфлях плавленых, подобно мачехе Белоснежки, а обычным ботинком по полу стучать.
— Так, — Бес кивнет где-то в тени, намекнет о предстоящей проездке и манжету поправит — О чем Вы говорили?
— Ничего существенного…
Карла Ивановича подобный вопрос совершенно не устроил. Он брови театрально опустил, сжал пальцы до белых костяшек — разницы особо не было.
— Тогда чего Вы с ней, простите, вообще говорили? Знаете, но подобным Вы наносите мне личное оскорбление.
Лев сразу же суть улавливает. Разумеется, что мог бы поиграть жизнью несчастной женщины, но она ему с сегодняшнего дня была окончательно не интересна. Чего ее слезы? Лишь раздразят.
— К чему мне Ваша жена Бес? Ладно бы чужая, моложе…
Сами эти фразы были столь непривычны, что Дамантов невольно поморщился в желание от них отречься. Но не дернулся! Держался ровно. Нельзя было говорить подобные речи дворянскому сыну, однако, многое ли молчание изменит? Действие же останется действием.
— О, тобиж это единственное, что Ваш пыл усмирило?
— Я просто имел честь с ней обмолвиться, — визави черта фыркнет, ступая следом за движущейся фигурой –Ваша жена скучна до невозможного.
Карл Иванович глаза закатил, в тени, где он уместно оказался, этого видно не было. Пальцами своими взмахнул, намекнул тем самым, что последнее слово скажет он и продолжений не потерпит.
— В ней я никогда не сомневался, а вот Вы вызывали вопросы. И не зря видимо.
Бес тростью своей в воздухе повертел, а он ее захватил. Произошло это Льву незаметным образом… Хотя, когда он что-либо замечал? Ответить не решился. Речи эти скорее бы кончились! К чему задерживать их своим упрямством? Ведь даже дали понять — в дополнениях не нуждаются. Вон как злобно носом своим ушибленным дергает. Еще вдохнет, как табак нюхают, а потом и ищите Дамантовав черных легких курильщика.
На часы те смотрит серебренные табачник, думает на своем языке табакеркином, а потом молвит русским:
— Езжать нам пора, Лев Дмитриевич. Досадно будет опоздать к трапезе нашего гурмана-любителя.
Лев согласился. Пора узнать, каков Господин Гаев? Видимо тот срежет путь крыс наших на огромное количество поворотов. Главное — не запутаться в хвостах.