Жертва-жертва! Кто здесь жертва? Обманутый семью и любезной, аль сама последняя? Да черт с обманом — нож. Когда весь мир остановился на предмете в кружеве перчаток, когда весь мир на момент смешался с духами и железом. Ноги — свинец, глаза — ложки, но не серебряные. Даже не понять, вскрикнул ли? Все онемело, а Лев оглох. Потом вернулись ощущения, когда пришлось руками ухватиться за дыру душевную. Ложь-ложь. Сплошная ложь! Эта женщина всегда врала и думала лишь о себе. Себе. Только о себе. Ей было наплевать на пути, наплевать на людей и ее мало волновали головы. Деньги, власть. Ради этого она лишила себя всякой свободы? Кто она на самом деле? Дамантов вчитывался в каждую строчку из писем ему доставшихся, вчитывался и ужасался. В прошлый раз играли чувства возмездия, чувства гнева, а теперь — горькая боль. Ее нельзя было описать и понять… Она просто была. Мешала дышать, мешала глотать и моргать.
Лев мог бы вечно пытаться понять — почему все сложилось именно так? Никто не сможет дать Вам точный ответ. Жизнь не подвержена никакой логики, пусть ее и постоянно сравнивают с шахматами. Нет! В жизни эту доску подкинут, разломают и начнут водить по ней нарды с пририсованным знаком треф. Мир не привержен ничему. Дамантовже всегда придет к тому: сделать он ничего не мог. Жертва. Не имеющий ничего, а потом моментом луч заслуженного — плевать, что пришлось унизиться сотни тысяч раз. Тот день, когда схваченный под руки был вынесен на руках. Счастье, счастье. Он снискал, как ему тогда казалось, хоть какую-то поддержку. Увы, ничего не длится вечно… Прошло ничего, а признанному гению приходилось продавать галоши. Последние галоши из-под сводов гардероба.
Что же пошло не так? Что же пошло не так? Что же? Вот он мальчишкой плакался в колени матери, вот он отроком получал от деда, а вот он юношей всеми предан. Где та роковая ошибка? Где?! Его ли она вообще? Да и нужно ли об этом думать?
Лев уж готовится стащить с себя лишние — жилет, сюртук, воротник. Да хоть все! Ощутить маломальскую свободу, воздух и попытаться собраться с мыслями. Может (может) открыть окно и подышать подобно хрупкой барышне. Мадмуазель, Вы перетянули! Давайте откроем Вам окно, и Вы подышите, ну? Господин Какой-то все равно не придет. Позвольте ослабим путы.
Придаться этим упокоевающим практикам не удалось! Крылья носа дернулись, донесся запах табака, а повернувшись — лик знакомый. Даже описывать его не придется лишний раз. Отметим лишь, что в его образе случился перескок с ренессанса на японщину. Та хоть популярна. Вот он тебе и халат с переплетением ветвей, накинутый просто для случая. Выглядел чуть ниже, сменил каблук на тапки, да чуть оперся о боковую стенку двери. В руках кисеру… Хотя, наверное, суть мундштука. Знаете, это последнее лицо, которое хотелось видеть.
— Господи, — Лев уже раздражение не скрывал — Чего Вам?
Бесу явно доставляет удовольствие наблюдать, как перед ним трескается человек. Серый сочетаемый с красным, бирюза с приливом крови. Ему нравилось. Не нравилось бы — ушел. И это здесь было самое ужасное — удовлетворять такую тварь. Тварь… Эта тварь Вам жизнь спасала. Может в этом и проблема? Умереть все еще проще нежели терпеть унижения своего достоинства… Постоянно. Черт может даже ничего не говорить, но факт действа останется. С его слова равны? Да где же! Лев в полной власти.
— И от чего Вы так злы?
— Даже не знаю, — повернется лик оскорбленного к виновнику сомнений духовных — С чего начать? Вы разобрали при мне мою жену, потом ее оправдали заявив, что мужчины в ее жизни — твари редкостные. Промолчу уж про остальное, то на фонеэтого не важно.
Карла Ивановича это не впечатляет, он даже позволяет себе улыбнуться, но это уже вызывает не страх — гнев. Даже не раздражение. Нет! Черт возьми, какая же свинья оказалась перед носом.
— Что ж, а разве могло мне поступиться иначе? Знаете, не говори я именно так — результат был бы совсем иной. Да и после, — тут пролегло молчание, сквозь него можно было услышать шелест нижних юбок, но несмысл прерываться — Да и после конфликта между Вами произошедшего, жена ли Вам она? Нет, конечно, условно, но условное — не правда. Хотите Вы того или нет, но супруга поддерживает супруга, даже ежели не согласна. Лев Дмитриевич, правда, толк от Вашего бесконечного раздражения?
Раздражение. Если Вам, Карл Иванович, все так не нравится, зачем Вы здесь? Зачем он — Лев — здесь? На что? В каком из монологов это четко объяснялось? Пора этот бред под диктовку записывать, анализировать и поражаться всякий раз.
Лев Дмитриевич замолк, сжал лишний комментарий где-то под языком. Он не имел понятия, как спросить и закончить это все мгновенно. Он и не мог бы. Никакой власти над ситуацией, никакой. Стоит открыть рот и уже полезут злостности.
— Право, а к чему Вы ко… до меня дошли?
Не глупец, а уж людей читать способен. Видно же, что Лев сейчас от любого слова загорится подобно сухой листве.
— Ну мне же нужно сообщить, что мы собираемся делать, верно?
— Могли бы в дороге рассказать.
Бес отрицательно мотает головой, прядь темная на лоб падает, но ее он старательно игнорирует. Ничего интересного перед глазами все равно не происходит! Уже очень давно не происходит.
— Вы меня не слушаете в путях, предпочитаете философию об упавшем в грязь дамском платке. А мне не интересно тратить силы в пустоту, увы!
Лев действительно ужасно хочет плюнуть в лик этот белый, спрятанный за масками, пудрой, кожей и мясом. Где-то там внутри энергично работает мозг, пускает нейроны и выводит их в слово «утопия».
— На что я Вам?
— Ох, Боже, Лев Дмитриевич! Правда не поняли? — Бес недоверчиво оглядывает своего собеседника, словно блюдо неудачное и из ног паучьих — Вы обиженный жизнью, зависящей от чужой воли! Удобно ведь! Но почему мне это удобно? Друг мой, Ваш брат и отец тут очень тесно вплетены. Хотите того или нет, но Вы очень сильно влияете своим существованием. Раскачиваете и без того шаткое положение, м! А я лишь и хочу, чтобы общество разгорелось до такой степени, что ни один черт этой температуры не выдержит. Вам лишь кажется, что все так просто… Костя догадывается, что вы не померли и потому немного не уверен в действиях. Папаша Ваш наоборот рад и счастлив — режь горло хоть сейчас! Не заметит ведь.
Лев слушал все это периодически дергая пальцами. Глаза закрывал, щеку прикусывал. Проснуться! Проснуться. Бред, все бред! Нет-нет и нет. Самое страшное — Бес упивается. В его глазах снова мелькает страсть темная, мутнеет все пред ней. Будто смотрит на белое тело в тени голубой ночи, но Карл Иванович смотрит на горящий труп всего общества.
— Какой ужас, какой ужас. Вас слушать сплошной…
Договорить не дают, черт даже здесь находит возможность прижать бедного ученыша.
— Но Вы ведь тоже этого хотите! Несомненно, хотите! Я не присмотрелся бы к Вам иль Вы не желали, — усмешка имела в себе долю трагизма — Думаете мне неизвестны Ваши выходки и почему в свете Вас не пожелали видеть даже в качестве дурачка, м? Разве этими действиями Вы не бросали вызов общественности?
Лев помнил. Да, он сделал все возможное дабы вырваться из этих рамок и ощутить хотя бы подобие свободы. Флирт, едкость. Очень быстро забыть вещи, которые всегда мешали Вам дышать — тут поспорят туберкулезники и курильщики.
— Да, это так, но…
— Нет худшего или лучшего из зол. Просто нет.
Смысл говорить ежели каждую твою мысль оканчивают? Да откуда Вам знать, Бес Иванович, о чем сейчас молвить собрались?! Нет, Вы конечно попали, но имейте достоинство.
Все это вело к какому-то драматичной сцене с хрюканьем старика и бешенством мальчишки. Им того свершить не дала Светлана Федоровна. Дверь то так не затворили, на весь дом свои придирки озвучивали, как приглашали. Мадам может быть бы как обычно притворилась, что не замечает, но видно тревожило ее что-то. Растрепана, будто только выбежала из экипажа к трупу животного.
— Господа, — тянет невольница подобно призраку — Карлуш, Гоши все нет и нет.
Карл Иванович скривился, перенесся ближе к коридору и позволил Льву передохнуть.
— Право! Что ты от меня этим хочешь? Я должен пойти искать нерадивого мальчишку среди ночи?
— Зима, темно… — женщина будто прослушала все эти претензии — Обычно он или предупреждаетзаранее, или возвращается к часу. Но нет и нет. Боже!
Одним дураком меньше, одним больше. Семья чертей потерю как-то переживет — папаша годился за тридцать юношей придурковатых.
Карл лицом смягчился, видно почуял лазейку к месту удобному. Глаза заблестели, аж взгляд перевел с невидимых духов до несчастной. Ну нельзя было ей не посочувствовать! Как же отец должен дочь не любить дабы за такое отдать. Хотя? Может Бес тогда имел статус, репутацию и деньги. Тут уж дочь? Тут уж дочь не важна. Она предмет! Рубль, копейка.
— Какой же негодник! Давно пора ему по ушам начать чаще давать — распоясался. Он непременно скоро придет, и я с ним поговорю.
Мать не желала это слушать. Может это чудовище сыну и отец, но нет! Бедный мальчик, оторвутся ведь сполна. Бес видно в настроение не из лучших, да и визави его постоянный — злыдень. Что же будет? Отмахивается, отмахивается и за голову хватается.
Но предсказание сбывается — дверь скрипит. Вваливается юноша, но не знает еще, что снизойдут на его одурманенную голову. Отрезвляет ли подзатыльник ум? Вот Вам возможность выяснить.
— О, говорил же! — на том со Светланой покончилось, нужно было договорить со Львом — Лев Дмитриевич, объясню теперь вкратце основную цель. К сожалению, завтра Вам придется встретиться со своим палачом… со своей палачихой? За ночь упокойтесь — Вы мне там нужны. Так бы с великим удовольствием обошелся без Вашей персоны.
Лев побледнел, злость ушла и заменилась каким-то ужасом. Господи, лучше уж заживо схоронится нежели увидеть холод синевы очей еще раз. Красивые, глубокие и чистые, но какие же мысли там таятся. Какие же деяния способны совершить эти белые руки? Их кружево перчаток держать не будет.
— Вы так быстро разберетесь с тем, что нам наобещал Виктор Павлович?
— Да, успею, не беспокойтесь. С него сейчас все равно только банкнота требуется, а это дело элементарное, — черт наконец отпрянул от двери, довольно посмотрел, как убежавшая Света бегает вокруг Гоши и дал понять о конце разговора — Наш товарищ не сильно этим занинтересован… Ну как, ему боязно.
Наконец-то! Дамантов с великим удовольствием смотрел, как Карл Иванович всю свою суть в иную точку перемещает, вскрикивает:
— Явился, — забывается весь этот бледнолицый образ насмешливого существа из иного мира — За маменьку не прячься! Нам поговорить надобно.
Остальное уже нас не волнует, пусть друг другу хоть глотки вскроют — покой. Долгожданный покой и предчувствие большой беды под оханья чужой жены, оправдания чужого сына и, чуждого всему существу, причитанию чужака. Чужака. Кто здесь чужак?
Как тут упокоиться? Как тут успокоиться? Как вчера перед глазами картины, где все осознается. Где брат навсегда теряет всякое значение, где невеста прекрасная и обиженная жизнью — мегера. Она была так прекрасна! Чарующий блеск кудрей пленил бы любого, чем Лев Дмитриевич хуже? Глупый мальчишка на тот момент знавший лишь вкус первого бокала. Купился и какой горечью пришлось оплачивать. Отец хотел избавиться от младшего сына, старший хотел… в большей степени скинуть любовницу. Евгению тоже обманули, что уж? Да порою приходить по желанию, брать и забывать. У той деньги и статус, а муженек двинутся никуда не может. Переступая правила общества нужны деньги, а все деньги Левы зависят от воли старших. Не помешает. Если что, прикрыться. Через жену поруководить, убить. Да как же это было удобно! И половина, увы, сложилась. Хотел ли Лева видеть общество его уничтожившее? Хотел ли? Прав ли Бес? Бес прав.