В понедельник утром Гарри идет на уже привычный прием в отделении «Урон от заклинаний» Святого Мунго. Как и всегда, в его состоянии нет никаких изменений, но зато он заканчивает вязать несколько рядов джемпера в комнате ожидания и как может поддерживает праздничное настроение, подпевая песням по радио. В этой части больницы его все знают, и есть что-то успокаивающее в том, что медсестры и уборщицы обращаются с ним, будто он часть мебели. Уже чуть больше девяти утра, когда его выпускают-таки в мир, а обнаружив, что погода на удивление мягкая, Гарри решает пойти домой пешком. Туман рассеялся, оставив Лондон в своего рода метеорологическом подвешенном состоянии: не совсем холодно и не совсем сыро, но в воздухе ощущается тяжесть, которая пытается вдавить Гарри в тротуар.

Становится вдруг интересно, во сколько заявится Драко. Сколько времени на этот раз он решит провести, развалившись на стульях в кухне и сводя Гарри с ума своим этим «Пожалуйста, не делай этого, потому что я могу просто задохнуться». Как бы Гарри ни был рад оказать поддержку, в которой нуждается его напарник, всегда есть риск, что он может что-то сказануть. Что-то, чего не получится забрать обратно. Что-то вроде: «Я люблю тебя. Я люблю тебя целую вечность. Пожалуйста, поцелуй меня, а то я сойду с ума». Или что-то в этом роде.

— Нехорошо, — бормочет он, останавливаясь, чтобы полюбоваться ярко освещенными окнами маленькой церкви. Он всегда проходит мимо нее, но никогда по-настоящему не обращал на нее внимание.

Здание из серого сейчас камня на самом деле по его соображениям медового цвета, а витражи в окнах современные и яркие. На удивление, двери открыты, и кто-то играет нежную мелодию на органе. Он не уверен, что его туда тянет, но обнаруживает, что заходит внутрь и садится на скамью в конце зала. Церковь пуста, но Гарри чувствует, что не хочет беспокоить существо, живущее здесь. Он никогда не верил в бога, но в таких местах возникает ощущение, что за тобой наблюдают свыше, и вот он уже не знает, как с этим спорить. Тут есть неподвижность, тяжесть, окутывающая и оседающая, как плащ. Гарри с удивлением понимает, что присутствие этого странно успокаивает измотанные нервы.

Он глубоко вдыхает ароматы полироли для дерева и старых сборников гимнов, которые мгновенно возвращают к рождественским концертам в начальной школе. Маленькая церковь выглядит удивительно празднично; кто-то очень пекущийся об этом украсил колонны и скамьи гирляндами, зажег большие белые свечи в каждой нише и поставил рождественскую елку, которая выглядит и пахнет как настоящая. Интерьер будто светится слабым солнечным сиянием через витражи, в мерцающем свете свечей и ярких нитях на ветвях деревьев. Эффект настолько поразителен, что Гарри почти забывает, что может видеть не все цвета.

— Вы выглядите немного потерянным, — говорит кто-то, и Гарри поднимает глаза на женщину в сутане, опускающуюся на скамью перед ним.

Он криво ей улыбается.

— У меня нет кризиса веры, если вы это имеете в виду.

Она смотрит на него спокойно. Выглядит дружелюбно, чуть старше его, с короткими вьющимися волосами и в впечатляющих полосатых брюках.

— Но что-то привело вас сюда.

— Здесь выглядело… спокойно, — признается он, задаваясь вопросом, когда в последний раз разговаривал с викарием. Может быть, никогда.

— Тогда я хорошо делаю свою работу, — говорит она. — Вы должны чувствовать себя спокойно в церкви.

— Знаете, я не религиозен. Я просто… не хочу быть неуважительным.

— У вас хорошо получается. — Она кладет руки на спинку скамьи. Ее ногти обкусаны, как и у Гарри. — Если не хотите говорить с Богом, можете поговорить со мной.

Гарри не думает, что хочет с кем-то разговаривать, но есть что-то в добрых глазах женщины, что заставляет его хотеть сказать хоть что-то.

— У меня есть друг, который проходит через некоторые трудности. Я хочу помочь ему, но это… сложно. — Гарри хмуро смотрит на свои руки, чувствуя себя нелепо. — Извините. Это звучит глупо.

— Никогда не бывает глупо хотеть кому-то помочь, — говорит женщина, а затем добавляет: — Помогать кому-то, когда тебе трудно, очень самоотверженно, знаете.

Гарри смеется, пораженный эхом, создавшимся вокруг них.

— Не знаю.

— У меня такое чувство, что вы не хотите говорить… но, возможно, вам стоит остаться на некоторое время. Просто посидите тут и, вероятно, уйдете с меньшим количеством забот, чем пришли.

— Я выгляжу таким обеспокоенным, да? — спрашивает Гарри, и она просто улыбается.

— Я буду рядом, если понадоблюсь, — кивает она и уходит, оставляя Гарри наедине со светом, органной музыкой и чувством, что если он будет сидеть на этой скамье слишком долго, то никогда больше не почувствует свою задницу.

Выйдя наконец на улицу, Гарри ощущает, будто что-то упало с плеч. Он не чувствует в себе самоотверженности — на самом деле, он считает себя абсолютным ничтожеством, — но он делает то, что нужно, и полагает, что несмотря ни на что ему начинает нравиться проводить время с Драко. Он, как ни странно, не удивлен, увидев его на пороге, когда сворачивает на площадь Гриммо, но выражение крайнего нетерпения на его лице оказывается крайне неожиданным.

— Вот ты где, — говорит Драко, пытаясь выпутать из рук извивающуюся Каллиопу, которая орет во все горло.

Гарри смотрит на его растрепанные ветром волосы и пачку папок под мышкой, слышит невысказанное «где ты был?» и обнаруживает, что ему хочется расхохотаться.

— У меня был назначен прием.

— Я знаю, — говорит Драко. — Но он закончился почти час назад.

Гарри хмурится, кладя ладонь на дверную ручку.

— Откуда ты знаешь?

— Ну кое-что-то я знаю, — защищаясь, отговаривается Драко.

Он следует за Гарри внутрь и вешает пальто. Сегодняшняя рубашка темная, может быть, темно-синяя или изумрудная, и от ее оттенка его бледная кожа сияет. Драко ведет Гарри на кухню, на ходу закатывая рукава, и в этом простом действии есть что-то такое, от чего в животе все переворачивается. Зеленые глаза скользят по выцветшей Метке, сильным рукам, а затем по папкам, простым и загадочным.

— Что это?

— О, да это так… — юлит Драко, поворачиваясь и бросая на Гарри уничтожающий взгляд через плечо.

К тому времени, как он берет себя в руки и заваривает чай, Гарри почти забывает о папках, а Драко, кажется, гораздо больше беспокоится о том, чтобы использовать каждый тройной множитель на доске для игры в Эрудит. Гарри считает, что у него все хорошо, учитывая, насколько ужасно отвлекает Драко, но счет говорит о другом. Дело в том, что, по его мнению, у них очень разные стили игры. Ему всегда нравится перетасовывать свои плитки, пока не получается действительно хорошее слово, с удовольствием ждать несколько ходов, чтобы поставить нужные буквы, а затем представить все это с чувством удовлетворения. Неудивительно, что Драко — проницательный стратег, получающий максимальное количество очков в каждой игре и повышающий свой счет самыми нелепыми словами из двух и трех букв. Гарри озадаченно наблюдает, как Драко перебирает ряды своих, на первый взгляд, бесполезных букв, а затем сетует, когда он, извернувшись-таки, составляет целый ряд гласных, абсолютно расслабленно и уверенно показывая свои плитки Гарри.

— Ты не должен показывать мне свои буквы, — говорит Гарри, про себя довольный тем, что увидел. Даже у Драко нет шансов набрать высокие баллы с двумя «У», тремя «О», «К» и «Ч».

— Ты не должен писать имена собственные, но… — говорит Драко, бросая взгляд туда, где Гарри превратил «ВИДДИ» в «КВИДДИЧ» и умудрился сократить свое отставание на сорок очков.

— Хм-м, — тянет Гарри, решая, что было бы политично оставить это.

Он перебирает свои плитки, безуспешно пытаясь не отвлекаться на любопытные взгляды Драко в сторону пряжи и спиц, которые остались на столе. Его растерянное выражение лица вызывает у Гарри желание улыбнуться, а когда Каллиопа присоединяется к ним и пытается сесть на вязание, Драко ничего не может с собой поделать.

— Один момент. Что это? — спрашивает он, нахмурив брови.

— Это джемпер для Хьюго, — делится Гарри. — Надеюсь.

— Он коричневый, — скептически замечает Драко. — Коричневый — странный цвет.

Гарри вздыхает.

— Я думал, это был красный. Шерсть называется «Осенние листья». Зачем делать ее коричневой?

Драко моргает. Пытается подавить улыбку.

— Потому что иногда осенью листья коричневые?

Гарри легонько пинает его под столом.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Черт. Может, я смогу изменить цвет заклинанием, когда он будет закончен.

— Я уверен, что некоторым детям нравятся коричневые джемперы, — абсолютно не уверенно говорит Драко, а затем улыбается. — Тем не менее это очень впечатляет. Я понятия не имею, как ты машешь спицами, и это получается.

— Это немного сложнее, чем просто махать спицами, — замечает Гарри, но все равно решает принять это за комплимент. Поддержка Драко всегда была немного необычной, но Гарри считает, что это предпочтительнее вежливому «вышло хорошо» или неопределенному кивку от кого-то, кому на самом деле неинтересно. Драко говорит комплименты, и ему всегда интересно. Он всегда уделяет Гарри внимание, как делает это сейчас: его глаза напряженно вглядываются в полотно, а пальцы скользят по стежкам, которые стали намного аккуратнее после вмешательства Молли.

— Это впечатляет, — повторяет Драко, и Гарри улыбается.

— Спасибо.

— Вот так ты справляешься, значит? — уточняет Драко, оглядывая шерстяные клубки, недавно купленные бутылки с растительной подкормкой, смешную одноглазую кошку. Заявление без прикрас, искреннее, и оно застает Гарри врасплох.

Он кивает. Пожимает плечами.

— Ты должен найти себе занятие. Ты не можешь просто сидеть в постели и пялиться на стены… поверь, я пробовал. А потом попробовал все остальное. Вязание, фотографии, живопись…

— Растениеводство? — предполагает Драко, и что-то услужливо постукивает и стонет в оранжерее.

Гарри смеется.

— Да. Я даже пробовал печь, но это так чертовски скрупулезно.

— А это нет? — спрашивает Драко, приподнимая бровь и показывая на наполовину готовый джемпер.

— Я позволяю себе много вольностей, — признается он. — Иногда это срабатывает, иногда нет. Выпечка — это как наука… как варка зелий. Я почти могу, если сильно надо, но это не мое.

Драко подпирает подбородок рукой и вздыхает.

— Гарри, единственное, что я делаю вне работы, это варю зелья. Надеюсь, я делаю это, потому что мне нравится, но я больше ничего не умею. У меня есть один интерес, но даже он чаще используется для работы. Боже милостивый, я самый скучный человек в мире.

Застрявший где-то между весельем и печалью, Гарри понятия не имеет, как реагировать. Драко абсолютно не скучный, но под самоуничижительной улыбкой скрывается разочарование, и приходится бороться с очень реальным желанием отодвинуть доску для игры в Эрудит, схватить Драко за воротник и показать ему, каким интересным Гарри его находит. Спустя мгновение, не обращая внимания на румянец, ползущий вверх по шее, Гарри поднимается и ставит чайник, потому что это то, что он всегда делает.

— С тобой не скучно, — заверяет он. — Ты немного трудоголик, и тебе, вероятно, не помешало бы хобби, но ты не скучный.

Драко улыбается, потягивается и подходит, чтобы опереться на стойку рядом. Он теплый и пахнет чаем и цитрусовыми. Он обхватывает руками край стойки, привлекая внимание Гарри к своим предплечьям и запястьям, от которых тот всегда чувствовал слабость в коленях. В этот момент он думает, что если когда-нибудь увидит Драко без одежды, то может просто вспыхнуть.

— В общем, — говорит Драко, напоминая, что они все еще разговаривают. — Нет смысла беспокоиться о хобби, когда я даже не могу нормально постирать одежду. Ты знаешь, как трудно навести порядок без магии?

Гарри фыркает.

— Да, Драко. Как ни странно, я знаю.

Драко хмурится.

— Ну, мне не нравится, это все, что я могу сказать. Я могу справиться с невозможностью аппарировать. Я даже могу справиться с тем, что мне не разрешают вернуться к работе. Но что сводит с ума, так это то, насколько я, видимо, полагаюсь на магию, чтобы делать… все. Обычные дела. Это… невыносимо.

Гарри ухмыляется.

— Что я могу сделать?

— Бог его знает, — вздыхает Драко, и Гарри вспоминает милую кудрявую викарию и ее уютную маленькую церковь. Он не уверен, какой совет она дала бы Драко, но знает, что должен сказать сам.

— А если подумать? — предлагает он, наливая горячую воду в чашки.

— Ты знаешь, как отстирать кофе с белой рубашки?

— Драко, я вырос в семье маглов. Я не был частью этой семьи, но узнал много нового об уборке дома без магии. Через две улицы есть прачечная самообслуживания — мы могли бы устроить тебе экскурсию.

Драко мгновение смотрит на него с опаской, а затем пожимает плечами.

— Можно.

— Конечно, можно, — кивает Гарри, а вернувшись к игре, рад видеть, что Драко выглядит счастливее, чем за последние несколько дней.

Он забыл о папках, и Гарри решает не напоминать. Когда Гарри возвращается после прогулки несколько часов спустя, он понимает, что папки все еще лежат на столе, и, что само собой разумеющееся, Каллиопа сидит на них и чистит свои усы. Заинтригованный, Гарри прогоняет ее и уже открывает грубую бумажную обложку, но что-то останавливает его. «Не сейчас», — говорит он себе, давая папке закрыться. Прямо сейчас ему нужно подкормить растения и сделать несколько заметок для Невилла о последних испытуемых. Прямо сейчас ему нужно накормить себя и Каллиопу и подумать о чем-то другом, кроме Драко. Попытаться подумать о чем-то другом, кроме Драко.

С новоприобретенным чувством решимости он берет бутылки с подкормкой и направляется в оранжерею, сопровождаемый Каллиопой и Патриком. Зеленые колышущиеся массы голодны, и у него есть дела, которым нужно посвятить время.