Следующим в зал ввели того самого целителя, который осматривал Кэйла на протяжении всей его болезни. Мужчина выглядел куда хуже, чем Ын Су, которая хоть и была растрепана и одета в грязное платье, но до определённого держалась весьма спокойно. Целитель же явно нервничал — Кэйл мог легко разглядеть покрывающую его лоб испарину и его слишком резкие прерывистые движения.

Ещё при первом знакомстве Кэйл заметил, что Пак Хун ужё достиг заката своей долгой жизни. Он выглядел лет на пятьдесят, что для жителей Кореи обозначало глубокую старость и скорую смерть, так что скорее всего целителю оставалось совсем недолго. Кэйл знал его недостаточно, чтобы предположить его мотив, но не думал, что целителя приговорят к высшей мере. В случае Ын Су это было оправдано, но Пак Хуна нельзя было обвинить в прямом воздействии… Его поведение было куда больше похоже на вопиющий непрофессионализм, но это было попросту невозможно. Никто не стал бы держать бездаря главным целителем Императорской семьи.

Суд над ним прошёл куда быстрее, чем над Ын Су. Пак Хун почти сразу же признался, что польстился на деньги, предложенные Чон Арым, поскольку нуждался в средствах для погашения своих карточных долгов. Он не знал, что за яд она использовала, но согласился утаить его действие и направить расследование по ложному следу ради взятки. Благодаря этому признанию Чхве Хан довольно быстро осудил его, приговорив к ста сорока годам за решёткой, что для Пак Хуна являлось билетом в один конец — он был стар и не прожил бы так долго — но всё же было лучше, чем незамедлительная казнь. По крайней мере, когда его уводили, Кэйл прочитал на его лице облегчение.

Оставалась лишь последняя обвиняемая — некая Чон Арым, имени которой Кэйл не слышал до сегодняшнего дня. Впрочем, когда её ввели, так же, как и предыдущих подсудимых, закованную в цепи, он понял, что где-то видел её лицо. Вероятно, она присутствовала на одном из праздников, но не подходила близко, иначе Кэйл непременно запомнил бы её куда лучше… впрочем, это сейчас не имело никакого особенного значения.

Чон Арым была невысокой девушкой лет шестнадцати на вид, с хорошеньким круглым лицом и длинной чёрной косой почти до пола. Одета она была в немного потрёпанный, видимо, из-за проведённых на допросах дней, зелёный ханбок, подвязанный светлой лентой, и носила большие круглые очки, из-за которых выглядывали широко распахнутые глаза, форма которых придавала девушке немного наивный вид. Она вообще не походила на преступницу — слишком много какой-то детской трогательности несли в себе её черты. Впрочем, в Корее обманываться внешностью было особенно опасно. Чон Арым могло быть как шестнадцать, так и под три сотни лет.

Мун Та Хён вышла вперёд и достала из своей папки очередную стопку листов, чтобы начать новое слушание.

— Чон Арым, дочь Чон Ын Ян, Вы обвиняетесь в покушении на убийство Благородного Императорского Жениха, покушении на убийство Его Императорского Величества, организации заговора против Императорской семьи и подкупе. Согласны ли Вы с этими обвинениями?

Чон Арым, с абсолютным спокойствием выслушавшая её речь, так же спокойно шагнула вперёд, отчего цепь, приковывающая её к полу, тихо звякнула, и произнесла звонким девичьим голоском:

— Нет, Мой Император!

Кэйл нахмурился. Что вообще это девушка несла? Судя по ропоту, прошедшемуся по залу, не один он размышлял подобным образом — он легко разобрал «Как она смеет что-то отрицать?» и нахмурился ещё сильнее.

Был ли у Чон Арым какой-то козырь в рукаве?

Мун Та Хён невозмутимо отметила что-то в своих бумагах и спросила:

— Что Вы имеете в виду?

И обвиняемая не замешкалась с ответом. Она стояла, спокойная и собранная, лишь её голос чуть дрожал от волнения, но Кэйл вдруг понял — эта девушка полностью уверена в своей правоте.

— Я никогда не пыталась организовать заговор! Я чту и уважаю священную семью Чхве! Всё, что я делала, было на благо Его Величества Императора!

Она произнесла это с такой горячностью, что Кэйл не совладал со своим лицом и в изумлении приподнял брови. Он бросил быстрый взгляд на Чхве Хана и увидел, как тот, нахмурившись, сделал быстрый жест пальцами, и Глас Императора тут же переспросила:

— Обвиняемая Чон Арым, что Вы имеете в виду? Разве не Вы были той, кто подкупил дворцового целителя и отравил книгу, предназначенную для Благородного Императорского Жениха?

Чон Арым внезапно стушевалась. Её поведение вообще было странным — она была скорее смущена, чем напугана, и явно ощущала себя в безопасности, даже будучи закованной в цепи. Если бы Кэйл оказался в подобной ситуации… Он бы точно не был так спокоен.

— Ну, — Чон Арым как-то совсем по-детски пожала плечами и неловко улыбнулась. — Это правда. То есть, я правда отравила словарь, и уговорила сестричку Ын Су и дядюшку Пак Хуна помочь, но… Я делала это всё ради Его Императорского Величества!

Теперь в возгласах из зала всё чётче можно было различить «Что она вообще несёт?!».

Судя по всему, этот вопрос мучил и Чхве Хана.

— Объяснись, Арым, — строго, но при этом довольно мягко произнёс он, словно общался с неразумным ребёнком, и Кэйл с изумлением заметил, что Арым покраснела и часто закивала, а её улыбка на миг стала ярче.

Погодите, эта девушка?..

— М-мой Император, — запнувшись, начала она и покраснела ещё сильнее, — Понимаете, всем ведь известно, что Вы не хотели этого брака! Роун ведь надавил на Вас, верно? Они хотели захватить нашу Империю с помощью своих подлых интриг!

Кэйл изумлённо распахнул глаза. Роун сделал… что? Слова Арым звучали почти как насмешка, но в них было слишком много наивной убеждённости, чтобы считаться таковой. Судя по всему, она даже не поняла, что только что нанесла своему Императору серьезное оскорбление, заявив, что он подчинился воле правителей другой страны. Она явно понятия не имела, что именно Чхве Хан предложил закрепление мира Императорским Браком, и уж точно совершенно не знала его, раз так уверенно заявила, что кто-то мог заставить его пойти на этот шаг. Кэйл сам знал Чхве Хана едва ли месяц, но уже успел понять, каким человеком тот на самом деле был. Чхве Хан не потерпел бы, если бы кто-то начал диктовать ему свои условия.

К тому же… переговоры о мире длились не месяц и даже не год. Кэйл знал об этом, потому что отец много раз делился с семьёй своими переживаниями и надеждами по этому поводу во время трапез. На время переговоров почти все стычки на море были прекращены, и корабли лишь изредка припугивали друг друга предупреждающими залпами орудий, если другая сторона рисковала пересекать условную границу между флотилий. На суше стычки всё ещё происходили, но их количество сильно сократилось — сама новость о том, что главы Империй начали переговоры, вселяла в сердца солдат надежду на скорое прекращение войны и сильно снижала их боевой дух. Конечно, всегда находились идиоты, готовые рвать врагу глотки невзирая ни на что, но со временем их становилось все меньше.

Обе страны устали от этой войны, унесшей жизни многих поколений. Обеим странам одинаково был выгоден мир.

— Арым, — после продолжительного молчания выдохнул Чхве Хан, явно припомнивший примерно то же, о чём подумал Кэйл. — С чего ты вообще решила это?

Девушка опять смутилась.

— А разве это не так? — как-то даже немного обиженно спросила она, и Кэйлу захотелось прикрыть глаза рукой. — Все ведь знают, что Вы, ну, эм… — она запнулась и выдохнула, прежде чем продолжить. — Что Вы очень любили предыдущего Хвангу. Разве стали бы вы жениться снова, если бы Вас не заставили?

При этом она посмотрела на Чхве Хана таким наивным взглядом, что Кэйл всё же не удержался и прикрыл глаза рукой. Чёрт подери. Эта девушка походила на ребёнка, внезапно попавшего в мир взрослых и абсолютно не понимающего, как в нём жить.

Лицо Чхве Хана застыло от её слов, а потом он, явно не сдержавшись, помассировал пальцами переносицу. Кэйл расслышал приглушённые смешки со всех сторон, а вот обвиняемая, кажется, не обратила на них никакого внимания, продолжив так же смущённо смотреть на Императора.

— Я понял тебя, — в конце концов кивнул он и сделал Мун Та Хён жест продолжать. Та невозмутимо перехватила свои бумаги и снова вышла вперёд.

— Обвиняемая Чон Арым, пожалуйста, дайте ответы на следующие вопросы. Где Вы получили яд, которым была отравлена книга «Путь от древности к нашим дням: Ханмун и Хангыль», которую впоследствии вы передали служанке в Павильоне Плачущей Иве, Ын Су, для передачи Благородному Императорскому Жениху, Кэйлу Хенитьюзу?

Чон Арым как-то неопределённо пожала плечами и отвела глаза. Глас Императора подождала примерно минуту и особенно веско произнесла:

— Обвиняемая Чон Арым, Ваш Император требует ответа. Вы отказываетесь говорить даже перед лицом своего Императора?

— Нет! — тут же вскинулась девушка и как-то смущённо двинула ногой. — Просто… эм, никто не давал мне этот яд. Я… я сделала его сама!

Бровь Кэйла непроизвольно дёрнулась вверх. Сама сделала яд, который не смогли обезвредить лучшие роунские противоядия? Эта девушка должна была быть гением, чтобы сотворить подобное.

Мун Та Хён чуть склонила голову вбок и попросила:

— Объяснитесь.

Обвиняемая как-то печально вздохнула и вдруг повернулась к ближайшему к ней стражнику.

— Извините, Вы не могли бы мне помочь? — дождавшись, пока мужчина удивлённо взглянет на неё, она пояснила. — Ожерелье на моей шее, пожалуйста, снимите его.

Стражник бросил вопросительный взгляд в сторону трона и, уловив едва заметный кивок Мун Та Хён, осторожно приблизился и отвел в сторону ворот одежд Арым. На её тонкой шее действительно обнаружилось ожерелье из крупных зеленоватых бусин, в свете ламп поблёскивающих перламутром. Кэйл прищурился, чтобы лучше рассмотреть их, пока стражник аккуратно расцеплял застёжку и снимал ожерелье с тонкой шеи. Все бусины были неправильной формы и походили на жемчужины, но их цвет был по-настоящему необычным. К тому же, насколько Кэйл мог судить, жемчужины не были просверлены и закреплены на нити, а связаны вместе в золотых гнёздах, некоторые из которых, по краям, были пусты.

Стражник с поклоном передал ожерелье Мун Та Хён, а та, быстро осмотрев его, осторожно вложила его в руку Императора. Чхве Хан приподнял его и нахмурился.

Арым заговорила.

— Это ожерелье очень старое, мой Император. Оно досталось мне от матери, а той от её матери… и, недавно, когда я, как обычно, прибиралась в библиотеке, я нашла одну книгу… в неё был вложен листок, и я подумала, что кто-то забыл убрать закладку, но, когда я открыла книгу, на той странице были нарисованы эти самые жемчужины… совсем как в моем ожерелье! И… описание, как из них изготовить яд.

Почему-то после её сбивчивой речи в зале стало так тихо, словно в нём никого не было.

— Арым, — тихо произнёс Чхве Хан с какой-то странной интонацией, от которой у Кэйла по коже пробежали мурашки. — Скажи, ты помнишь, в той книге было название яда, который ты изготовила?

Девушка задумчиво нахмурила лоб, как будто пыталась припомнить, абсолютно не заметив этой странной интонации, а потом её лицо озарилось улыбкой.

— Кажется, «Жемчужная пыль»!

Всё замерло на миг, а потом Чхве Хан резко вскочил со своего трона и метнулся в сторону подсудимой, но замер на полпути. Кэйл заметил, как от его лица отхлынули все краски, и в следующий момент он закашлялся, прикрыв лицо рукой. Мун Та Хён тут же кинулась к нему, поддерживая под локоть, бросив свои бумаги на пол. Некоторые чиновники повскакивали со своих мест, кто-то приказал позвать врача, но Чхве Хан выпрямился и махнул рукой. С его бледных губ, окрасившихся алым, медленно капала кровь.

Кэйл не заметил, как его собственные руки судорожно стиснули подлокотники кресла.

— Арым, — медленно сказал Чхве Хан, и Кэйл кожей почувствовал силу, вложенную в это слово. Что уж говорить о перепуганной девушке, в шоке замершей напротив Императора. Её губы дрожали, а глаза были широко распахнуты, словно… она не знала, что Чхве Хан тоже пострадал. — Скажи мне, где сейчас книга, в которой ты нашла рецепт яда?

Девушка замерла и беспомощно хватанула воздух губами.

— М-мой Император, Вы… Вы же не должны были пострадать! — она воскликнула это с какой-то отчаянной горячностью, дёрнувшись ему навстречу, но цепи не позволили ей приблизиться к Чхве Хану. — Только роунский принц должен был…

— Ваш Император задал Вам вопрос, — ледяным голосом произнесла Мун Та Хён, всё ещё поддерживающая Чхве Хана под руку, и её голос прозвучал подобно удару хлыста, от чего Чон Арым вздрогнула и сжалась.

— В моих покоях, — тихо призналась она. — Под п-подушкой…

Глас Императора тут же подала знак стражникам, охраняющим зал по периметру. Двое из них тут же, поклонившись, вышли из зала, а сама девушка наклонилась к Чхве Хану и что-то прошептала ему. Он несколько минут смотрел на неё, но в конце концов коротко кивнул и вернулся обратно на трон, медленно опустившись на него. Кто-то тут же поднёс ему платок, чтобы вытереть с лица и ладони кровь.

На несколько минут всё стихло. Кэйл оторвал свой взгляд от Чхве Хана, чьему лицу начала медленно возвращаться краска, и перевел его на Арым. Она стояла, съежившись, в центре зала и, кажется, всхлипывала — Кэйл видел, как дрожали её плечи. Он смотрел на неё сквозь отверстия в стене и испытывал странное чувство где-то глубоко внутри. Он не сочувствовал ей и не собирался её прощать, но…

Она казалась просто глупой наивной девочкой, которая только сейчас поняла, что совершила что-то неправильное.

Глядя на неё, Кэйл испытывал лёгкие отголоски грусти.

Скоро стражники вернулись. За ними зашёл молодой мужчина в зелёном ханбоке, какой носил Пак Хун — видимо, вызванный целитель. Он быстро направился к Императору, но тот жестом остановил его, и целитель замер около трона в лёгком замешательстве, а потом, поклонившись, отошел в сторону и опустился рядом с одним из чиновников, вероятно, каким-то своим знакомым. Стражники же приблизились и, так же глубоко поклонившись, протянули Мун Та Хён аккуратно завернутую в ткань книгу.

Кэйл внимательно следил за ней. Глас Императора осторожно открыла книгу, держа её на определённом отдалении от своего лица и прикрыв пальцы тканью, чтобы не касаться страниц. Её глаза медленно пробежались по строчкам, и глубокая складка залегла между её бровями, прежде чем она протянула книгу Чхве Хану, чтобы он тоже мог прочесть написанное. Кэйл следил, как изменялось выражение его лица, становясь всё мрачнее и мрачнее, а после он коротко кивнул, и Мун Та Хён убрала улику куда-то за его трон. Она склонилась к Императору и что-то у него спросила, но он качнул головой, и тогда, быстро поклонившись, она отступила в сторону.

— Чон Арым, — произнёс Чхве Хан, и его голос прозвучал так холодно, что Кэйл едва подавил порыв поёжиться. Обвиняемая, всё ещё дрожа, подняла глаза. — Я вынес приговор. Да будут все присутствующие свидетелями! — он ударил ладонью по подлокотнику, и девушка дёрнулась от этого звука. — Я признаю тебя виновной в изготовлении и применении «Жемчужной пыли», а также в государственной измене! За твои преступления ты будешь казнена через четвертование, а прах твой будет захоронен в Овраге Осуждённых.

Чон Арым застыла. Кэйл увидел, как задрожали её губы, а в краешках глаз собралась влага. Она судорожно всхлипнула, и крупная дрожь пробила её тело.

— К-казнь?.. — неверяще проговорила она. — Как же так… Я ведь всё делала ради Вас, Мой Император!

Её голос сорвался на крик. Она дёрнула руками, словно пытаясь всплеснуть ими, и цепи, сковывающие её, зазвенели. Этот звук до странного громко разнёсся по всему залу, но через миг потонул в тихом гуле голосов. «Какая глупая девчонка», «Как она только посмела применить Жемчужную Пыль к будущему члену Императорской Семьи?», «Глупая овечка в шкуре волчицы».

Чхве Хан проигнорировал как крик осужденной, так и эти шепотки.

— Уведите осуждённую, — приказала Мун Та Хён, и стражники тут же подхватили обессилевшую Чон Арым под руки и выволокли без зала. Совсем у дверей она снова что-то закричала, но Кэйл не разобрал слов.

Задумчиво подперев рукой подбородок, он погрузился в размышления.

Воинственная Ын Су, жадный до денег Пак Хун, глупая Чон Арым, где-то добывшая рецепт смертельного яда… всё не могло было быть так просто.

За ними всеми явно стоял кто-то ещё.