Голова раскалывается безбожно. Кэйа со страдальческим хрипом поднимается с кровати. В левую сторону перевязанного живота резко стреляет, и он почти ползёт к графину с водой, заботливо кем-то оставленным.

Перед глазами собирается пазл прошедшей ночи: вот он с Хоффманом и небольшим отрядом новичков выходят в ночной патруль на утёс Звездолова; вот они по чистой случайности сталкиваются с похитителями сокровищ, которых Кэйа выслеживал три с половиной месяца; вот он в приступе необъяснимой агрессии в одиночку вяжет главаря банды, пока рыцари разбираются с остальными ворами. Большинство ожидаемо сбегает. Что было после?

Альберих вспоминает плохо — из-за пробитого бока ножом он, словно в тумане, доводит этого ублюдка до ворот Мондштадта и отдает приказ взять под стражу. Джинн, скорее всего, опять будет недовольна его варварскими методами, но капитан уже привыкший. Она такая благородная — не любит шума, возни, криков и прочего насилия. Кэйа тоже не любит, но кто-то же должен брать на себя ответственность за другую сторону рыцарства. Но, чего греха таить, у них идеально настроенный баланс. Им подсознательно комфортно доверять друг другу неоднозначные рабочие моменты. Политика неоднозначная.

Дилюк?

Кэйа вспоминает, как они случайно пересеклись в городе. В тот момент капитан осознал, что ему осталось идти пару метров, прежде, чем боль станет невыносимой. Он, упрямец, отказывался от помощи взволновавшихся рыцарей, пока его самостоятельность не пресекли, грубо закинув руку на плечо и проворчав: «ещё не хватало, чтобы ты так нелепо подох на главной площади, придурок».

К этому времени Кэйа, видимо, потерял достаточно крови, себя начал подводить. Он словил крайне нездоровую и противную мысль — чтобы ещё раз понаблюдать за хрупким волнением, он готов кинуться хоть под ножевой обстрел. На трезвую голову ни за что бы не допустил подобной жалости. У него есть характер, есть гордость, в конце концов, но в тот момент всё так резко навалилось. Он себя отпустил побыть немного жертвой, осознавшей тихую мечту, чтобы одним движением ладони по волосам… просто пожалели? Притянули к груди, зарывшись пальцами в тёмные, местами поседевшие к двадцати, пряди. Сказали, что все будет в порядке.

Кэйю отнесли в таверну. Пустая и лишенная света она нравилась намного больше. Никакого постороннего шума, кроме тихого дыхания в его волосах, и никаких лишних запахов. Кроме…

Дерево, вино, мускат чужого тела, дерево, вино, дерево…

Дилюк шёл домой с работы. Таверна ещё не остыла.

Сердце невольно сжалось. Мастер Рангвиндр — не полуночный герой сегодня, а уставший рутинной горожанин. Он возвращался домой, а не творил правосудие под личиной. Никаких официальных «Сэр» или «Капитан», только протянутая бутылка вина и ты нахуя заморозил лезвие, я, когда его доставать буду, оно раскрошится к чертям собачьим, тебе в штабе последние мозги отбили что ли, я тебе врач, чтобы аккуратно его достать, молись Селестии на крупные осколки, пиздец ты тупой конечно, сейчас будет очень больно, пей, да, блядь, большими глотками, и только попробуй пошутить про счёт заведения, я тебя добью на месте, не беси меня сейчас.

Кэйа против воли до слез улыбался, наблюдая за взлохмаченными рыжими кудрями и чуть-чуть за тонкими запястьями. Мозги ему определенно отшибло.

Последнее, что он помнит — возмущённые попытки Дилюка снять с него верхнюю часть обмундирования.

А на утро, его окружают скучные серые стены, незашторенные окна и холодный пол, на котором хаотично разбросана одежда и чашки с кофейным налётом; только самые необходимые вещи — рабочая документация и стойка с оружием, — не принимают участие в массовом беспорядке. Кэйа умеет разводить его на любой жилой площади, будь это один из унаследованных им особняков, на который не находится сил продать, или предоставленная Орденом квартирка. Джинн говорит, что он весь бардак в голове проецирует на окружение и себе самом. Говорит, что его настроение можно угадать, посчитав количество надетых ювелирных украшений. Обычно, чем больше, тем хуже. Кэйа в свою очередь никогда не молчит и, принимая достаточно взвешенную взрослую позицию, просит не копаться в его детских травмах. Там такие дебри поджидают. Он сам предпочитает лишний раз туда не заглядывать.

Если Дилюк поиграл в воспитанного мальчика и донёс его тело ровно до кровати, а не передал на руки одному из охранников Ордена, то неодобрительно покачал бы головой на устроенный бардак.

Наверное? Или нет? Сохранил ли Рангвиндр свой нездоровый педантизм за годы странствий.

В дверь коротко стучат. Крикнув «минуту», Кэйа накидывает на обнаженную кожу атласный халат и, прошипев от боли из-за резких движений, смотрит на часы. Время совсем не утреннее. Он проспал отчёт Магистру о ночном патруле. Нехорошо.

Обычно собранная и серьёзная Ноэлль предстаёт взволнованной, держит поднос в руках. На нём бинты, ножницы и спирт. Запах стерильности вбивается в нос, заставляя поморщится.

— Доброе утро, Капитан! Позволите? — она бегло осматривает его, словно лекарь.

Ох, если о травме знает Ноэлль, то и Джинн в курсе. Это объясняет, почему его ещё не обыскались. Каким бы «свободным» не был график Кэйи, но утренние отчеты — святая обязанность. Так однажды пошутил Магистр Варка, и Кэйа посмеялся, вскоре получив с щедрой начальской руки невидимых увесистых лещей за дедлайны. С тех пор он старается быть пунктуальным.

— Позволю, — горничная, залетев в квартиру, принимается быстро расставлять принесенные вещи на прикроватную тумбочку.

— Как Ваша рана? Я надеюсь, что за ночь швы не разошлись, иначе придётся вызывать сестёр… Вы можете присесть? Вам требуется перевязка, я, как и каждый новобранец, проходила курсы по оказанию первой помощи, не стоит беспокоиться. А ещё я заказала на вынос — Вам нельзя сейчас перенапрягаться, — заказала завтрак, через двадцать минут должны доставить…

— Ноэлль, — Кэйа, аккуратно присев на кровать, подставляет палец к губам и шепчет, — чуть медленнее. И потише.

— Прошу прощения!

— Ноэлль.

— Извините, — она, обрабатывая руки, смущенно косится на его открытые ключицы, — эм, не могли бы Вы…?

— Хорошо, — Кэйа без лишней мысли стягивает ткань, оголяя верхнюю часть тела. Только, когда замечает насколько Ноэлль смущенна, он вспоминает о существование чувства, с давних пор лишенного — чувства стыда, — Ноэлль, если тебе некомфортно, то лучше позови кого-нибудь другого. Или не зови, я в состоянии справиться.

— Не думайте, что в этом есть проблема, — девушка принимается аккуратно перевязывать раненый бок, — просто… Вы сейчас такой человечный.

— А обычно я божественно недосягаем? — Кэйа коротко улыбается, — Я готов составить конкуренцию какому-нибудь Архонту красоты.

Она заливается краской. Нежные верующие мондштадтские сердца никак не могут привыкнуть к богохульству их Капитана. Хорошо, что многих, как Ноэлль, это веселит.

— Я захватила для Вас корреспонденцию, — девушка, покончив с бинтами, достаёт из кармана платья пару писем.

К удивлению на одном из них Кэйа замечает эмблему Фатуи. Все официальные запросы организации из Снежной обычно проходят в первую очередь через Магистра, а до Кэйи осведомлением «сверху». Если он, конечно, их не успевает перехватить. Видеть адресованный лично конверт… Подозрительно.

— Спасибо, — он подальше откладывает письма, неосознанно оберегая Ноэлль от воздействия содержимого, — и за то, что подлатала. Позволишь задать вопрос?

— Конечно!

— Я не совсем помню, как ночью добрался до кровати.

— Это не совсем ночью было, — Ноэлль неосознанно начинает прибирать бардак на рабочем столе. Сила привычки, — в пять сорок утра Мастер, кхм, Мастер Рангвиндр под дверьми штаба шум поднял. Он весь в крови, и Вы без сознания. Тоже в крови. Ну, знаете, что могли подумать рыцари. И ходили разговоры о вашей ссоре, — Кэйа недовольно закатывает глаза. Если бы он с Дилюком действительно поссорился, то от них мало, что осталось бы. Они всего лишь подразнили друг друга в таверне, вполне буднично, но люди, которым очевидно не хватало работы, раздули сплетни до Селестии, — уже собрались арестовывать, но Хоффман рассказал про Ваше ранение. Произошло, мягко говоря, недоразумение, которое не должно перерасти в какой-нибудь ненужный скандал. И ему позволили лично… сопроводить Вас.

Кэйа довольно улыбается, словно сытый кот, и ловит на себе вопросительный взгляд. Оставляя без ответа, он отпускает Ноэлль на службу, поблагодарив за помощь.

Одно из писем от Итэра. Кэйа завёл с прославленным путешественником странную дружбу.

Причин переступить порог «просто полезных знакомых» не было, думал Кэйа до тех пор, пока они не провели пару дней после Луди Гарпастума за хорошим вином (не превосходным, потому что вино было из Ли Юэ). Тогда Кэйа подхватил немалый диссонанс — в картину мира никак не вписывался факт существования настолько безвозмездно доброй души. Искатели приключений в большинстве своём алчные дурачками с шилом в заднице, но Итэр другой. По своему естеству он отличается от окружающих.

Даже успел заскучать по его милой мордашке — Итэр действует как природный анестетик. У этого юноши поразительные способности, но свои уважаемые для неразглашения тайны.

Они нечасто общались письмами — буквально пару раз. Последняя весточка приходила перед отплытием в Инадзуму. Итэр тогда пообещал посетить надвигающийся праздник в Мондштадте, при удачном сложении обстоятельств. С тех пор прошло много времени. Чуть больше пяти месяцев? Почти полгода.

«Кэйа, я все ещё, на удивление, жив. Это тебе вместо приветствия от самого знаменитого путешественника Тейвата. Понял, да.

В злоебучей Инадзуме я стал пособником в революционных движениях против, мать её, Электро Архонта, почти совершил государственный переворот, и ну её пока нахуй эту Сумеру, мне срочно нужен отдых, поэтому я ухожу в заоблачный предел, пить чай и слушать тысячебуквенные рассказы старого-доброго (не совсем доброго) Моракса. Потом, наверное, отправлюсь с ним же в мини-путешествие. Пейзажи Ли Юэ — самая лучшая терапия от тревожности. Организуй себе отпуск там, полезно будет. 

Приеду ли я на Луди Гарпастум в этом году — не знаю. Я не уверен, что хочу оказаться среди толпы людей. Хотя, у меня есть некоторые мысли, с кем могу в теории хочу восстановить свою социализацию. Без людской суеты, но чтобы не совсем без них.

Он такой затворник.

В общем, такие дела. 

А еще, когда я приеду, я хочу с тобой поговорить. На серьезную тему. Как серьёзные люди. По серьёзному. Понял? Без этих твоих увиливаний и несмешных отговорок. Это действительно важная вещь. Мне стоит ее немного устаканить в своей голове. Я узнал то, что, наверное, не должны знать даже Боги. Кто естественно, если, блядь, не я. И у меня появились некоторые… назовём их предположениями. Наверное поэтому я хочу отдыха. Нет, черт, он мне просто необходим.

Если же ты не захочешь говорить об этом, мы поведём себя как взрослые — я пойму и мы забудем.

P.S. перечитав письмо, я понял, что пропалил Моракса, но знаешь что? Это совершенно не имеет значения, ибо его народ — такой же хитровыебистый, как и эта древняя змея — явно считает его живее всех живых. А мне лень переписывать. Да и стоят чернила в этой душниловке, как три обеда в Глазурном Павильоне.

Беспредел.

Итэр.»

— Что же с тобой произошло, друг мой, — зачем-то вслух произносит. От письма становится тревожно на фоне остальных внезапных событий, и Кэйя подумывает этот пергамент сжечь. Он косится на свечку, — к черту, — шепчет и ищет спички.

Открывая окно, чтобы выветрить дым, Кэйа думает, что он в шаге от курения. Хорошо оставаться в разуме для понимания бесполезности очередной иллюзии, обеспечивающей мнимое спокойствие.

Он смотрит на конверт от Фатуи и ловит себя на мысли а нужно ли мне это все. Может послушать умного человека и уехать в внеплановый отпуск? В Заоблачный предел попить чайку с Гео Архонтом его вряд ли пустят, но на несколько дней рвануть в Гавань, взять с собой рыжую язву, — это конечно уже предел мечтаний — временно забить на то, что он уже взрослый мальчик в свои двадцать четыре.

А ещё ему нужно поговорить с Альбедо. Как только он позавтракает и выпьет чашечку бодрящего кофе, решит этот вопрос.

После прочтения письма от Фатуи, а точнее от одного из Предвестников, Кэйа понимает, что точно когда-нибудь закурит.

Работы заметно прибавилось.

***

Уговорить Лизу устроить Магистру внеплановые выходные посередине рабочей недели долго не пришлось. Поймав ведьму в библиотеке — что удивительно — и подлизавшись коробкой сладостей, Кэйа с радостью блаженной свахи проводил двух коллег до ворот Мондштадта. Джинн слепила своей нежной красотой и отсутствием синяков под глазами. На прощание она, взяв свою спутницу под руку, улыбнулась так, что на мгновение Кэйа увидел снова зелёного курсанта Гуннхилдр, которую заботило одна сдача промежуточных экзаменов, а не вот это вся серая документация и грязная политика. Они оба рано повзрослели для подобной рутины, оба не смогли адекватно адаптироваться, что стало причиной у Джинн страдать от трудоголизма, а у Кэйи заставлять страдать других, но себя все же в первую очередь.

Влюбленность между ней и Минчи похожа на молодость — неловкую, неопытную, но до конца искреннюю. Для Кэйи немного чуждо осознавать, что такое чувство способно приносить что-то помимо страданий и преждевременной седины.

День прошёл среди бумажек и разгребания будничных дел Джинн, которые в его смену не включали мелкие поручений от горожан — что-что, а искать сбежавшую кошку или разбираться с накладными в местном ларьке Кэйа желания не имел. Пару раз приходила Ноэлль для перевязки раны и донесения новостей извне, принося печенья причудливых форм и вкусный чай. Она, как пожалуй никто другой, знает загруженность своего Капитана в такие дни. Обязательно подкинет парочку очков на вступительном экзамене. Возможно, больше, чем парочку.

Ближе к вечеру посетил Хоффман, доставив по просьбе личные дела детей, в один миг оставшиеся без единственного родителя. Двух мальчиков Кэйа поручил пристроить на ферме, а девочку, которой исполнялось всего одиннадцать оставил в Соборе Барбатоса.

За всеми заботами Кэйа позабыл о важном, но оно настигло его самого, когда солнце успело зайти за горизонт двумя часами ранее. Расслабленно откинувшись на спинку кресла, мужчина устало разминает кисти рук. Тишину в кабинете Магистра нарушает перезвон тонких золотых браслетов и шаги по ту сторону двери. Шаги, которые упорно направляются к нему.

Альбедо, наверное, удивляется, когда застаёт на месте Джинн Кэйю, облюбовавшего её рабочее пространство своими вещами. Его лицо остаётся невозмутим — одни глаза в прищуре бегло осматривают комнату и на пару секунд цепляются за чёрный пиджак, висящий по-хозяйски на спинке кресла. Алхимик, не задавая вопросов, проходит к Кэйе и усаживается напротив стола, полностью копируя позу Капитана.

— Вам идёт, — подмечает Альбедо.

— Не стоит так говорить при живом Магистре.

— Вы не поняли. Я обобщенно. Уверенно выглядите на кресле управляющего.

Кэйе становится немного жутко от красивого лица напротив, его живого спокойствия. Последний раз они виделись, когда ему не было и десяти — с тех пор Альбедо сменил только свой гардероб и не заимел ни единой морщинки. Даже мимической. Селестия, ему с натяжкой можно дать двадцать! Лиза же не глупая женщина, неужели она не придала значение, что её ровесники так не могут выглядеть в сколько-он-ей-там-наплел лет.

— Я не думал, что вы пришли сюда с целью это обсудить.

— А я не думал, что после открытой угрозы смертью, прошу заметить не обоснованной со-вер-шен-но, продолжают обращаться на «Вы». Получается, Господин Альберих вырос воспитанным убийцей.

— Считаете интересным наблюдением?

— Ироничным, не более.

В кабинет, постучавшись, заходит рыцарь. В отличие от Джинн, Кэйе хватает одного взгляда недовольно блеснувших звёзд, чтобы развернуть безмолвно в сторону выхода. Брови Альбедо взлетают вверх, но он предпочитает не комментировать.

— К слову, я пришёл отнести Магистру Джинн это, — алхимик протягивает папку документов лично в руки, — план работы лаборатории на ближайший месяц, — Кэйа листает страницу за страницей, вчитываясь в строчки, но ничего подозрительного не находит, — она долго будет отсутствовать?

— До конца недели, возможно.

— Может задержаться?

— Нет, наоборот, — их ответственная Джинн с большой вероятностью до запланированного конца выходных успеет несколько раз вернуться. Совсем без работы жить разучилась, — если у Вас есть неотложное дело к ней, возможно, я смогу помочь.

— Было бы замечательно, хоть моя просьба не ограниченна временными рамками. Я лишь хотел уточнить, как могу связаться с… — Альбедо выдерживает паузу, вероятно вспоминая что-то, — Тимеем и Сахорозой?

— Магистр Джинн выделила их Вам в ассистенты?

— Да.

— Хорошо, — Кэйа понимающе качает головой, отворачивается в сторону окна, выдерживая паузу, потом бросает документы на стол, тяжело выдохнув, — Альбедо, ты меня за придурка держишь?

— У меня нет достаточно данных о работе Ваших нейронных связей, чтобы делать поспешные выводы …

— Что. Ты. Здесь. Забыл.

— Сэр Альберих, — делает глубокий вдох, — я проделал ужасно долгий, томительный, выматывающий путь буквально двое суток назад, — кидает взгляд на настенные тикающие часы, — ровно в это время я стоял у ворот Мондштадта с чемоданами…

— Ты лукавишь, Альбедо, — Капитан чувствует, что начинает закипать. Он владеет в идеале искусством вешать лапшу на уши, в обратную сторону этот трюк не пройдёт, — мне донесли, что ты пришёл не один. Ты пришёл вместе с мужчиной в чёрном плаще, у которого за пазухой была катана.

Кэйа встречает леденящий душу взгляд спокойных, невероятно голубых глаз, но в то же время наполненных каким-то безжизненным, но очень тихим безумием. Альбедо прикрывает лицо ладонью, опираясь локтями о колени, словно в приступе резкой головной боли, а потом поднимается и выглядит самым уставшим существом в мире.

— Вы хотите какой-то конкретики от меня? Славно. Но вы её не дождётесь. Не потому что мне есть, что скрывать — на самом деле есть, но ничего, что принесет Вам вред, — а потому, что я обывательно нахожусь на пороге кризиса знаний, являющие не целью, а сутью моего существования. Кризис учёного, исследователя, называйте как хотите, впервые за много лет я оказываюсь в уродливом треугольном тупике, в котором любой сделанный вывод, ударяясь об один угол, следует к другому и так бесконечное количество раз. Вы не поверите, как это утомляет, — алхимик переводит дыхание.

Повисает молчание. Кэйа сочувствующие поджимает губы, встает с кресла, подходит к алхимику и, облокачиваясь о стол, ловит взгляд Альбедо неожиданно мягко. Слегка наклонившись, произносит тихо и нежно:

— Мне похуй. Отвечай на вопрос.

Альбедо на пару секунд безмолвно впивается тем взглядом, которым сдирают кожу с людей. С его лица резко спадает маска той показной вселенской усталости, и он начинает смотреть твёрдо.

— Я не буду клясться на иконе Барбатоса, что пришёл не навредить, что моя совесть кристально чиста, как капля росы после тумана. И я не обязан оправдываться за то, чего не совершался. И я не достоин получать подкидные письма с угрозой расправы. Тем более от Вас. Презумпция невиновности, верно? Вы, как госслужащий, должны знать основополагающие принципы.

— Я, как госслужащий, не дам тебе жизни в Мондштадте, — его слова за детский лепет воспринимают, — Послушай, Альбедо. Я не вижу тебя злом в последней инстанции, я не хочу питать к тебе исключительно негативные чувства, не хочу становиться тебе врагом, не хочу наживать себе проблем ещё больше, чем имею сейчас. Я не прошу заставить меня довериться в твои чистые-как-капля-росы мотивы или что там тобой движет? Я понимаю, что то, чем ты… ты с ней занимались… в корне неоднозначное. Единственное, что меня заботит — безопасность города. Я знаю про положение Мондштадта, знаю, какая сила хочет отомстить. И тут появляешься ты, Господин Альбедо, и не хочешь отвечать на один простой вопрос. Как мне строить с тобой диалог?

— Как не с преступником, пожалуй, будет замечательно.

Алхимик встаёт с кресла, поправляя полы лабораторного халата, и зажимает папку принесённых документов под рукой. Он задумчиво очерчивает взглядом высокую фигуру Капитана, превосходно возвышающуюся на добрую голову, и собирается что-то сказать, но его перебивает стук в дверь.

— Капитан! — рыцарь отдаёт честь и чеканит, — недавно прибывший вор попытался повеситься. Сказали послать за Вами!

Кэйа закатывает глаз. Повеситься, ага, как же. Он накидывает на плечи пиджак, перекидывая длинную прядь волос поверх одежды.

— Удачно?

— Его успели снять. На рубахе хотел…

— Неважно, — перебивает Кейа, — вольно.

Альбедо следит за взмахом руки, украшенной браслетами и кольцами. Потом за тем, как Кэйа неторопливо собирает бумаги на рабочем столе, складывая их в одну ровную стопку, откладывает кувшин и недопитую чашку чая на край, тушит наколдованными снежинками свечки.

— Ты не против продолжить разговор в менее официальной обстановке? — спрашивает в образовавшимся полумраке, замечая на себе странный продолжительный взгляд, — я предлагаю завершить этот непростой день в одном знаковом месте для Мондштадта. Где-то через полчаса.

— Вы предлагаете мне выпить в «Доле ангелов»?

— Я предлагаю тебе. Верно, — они вместе выходят из кабинета, — Альбедо, обращайся ко мне на «ты», пожалуйста.

— Вы сын человека, которого я глубоко уважаю. Я не могу себе позволить это, прошу простить мои убеждения. Вы так похожи, — голос Альбедо эхом разносится по пустому коридору штаба. — До встречи, но спешу предупредить, что я не употребляю алкоголь.

Кэйа заставляет себя вдохнуть воздух.

Рано или поздно это все равно бы случилось.

***

В темнице сыро и темно. Едва слышный писк мышей да крыс прерывает звук торопливого шага. Охранник, лениво считавший трещинки на потолке, моментально взбадривается, завидя перед собой Капитана. Сэр Кэйа, попросив в привычной вежливой манере разместить свободный стул напротив камеры суицидника, направляется вглубь. Охранник кивает и провожает его взглядом, мысленно жалея заключённого бедолагу. Капитан редко навещает их скромную обитель, но, как говорится, метко.

Мрак скрывает чуть сгорбленный силуэт, придерживающий ровную походку благодаря каменным, заплесневевшим стенам. Дойдя до нужного заключённого, Кэйа делает глубокий вдох, в надежде, что это снимет подлую ноющую боль в боку, но нет. Ожидаемо.

— Вылезай.

В ответ молчание. Кэйа про себя отсчитывает до трёх. Иногда его поражает смелость некоторых личностей.

— Мужик, зря ты это… — слышится приглушённый мужской хрип из соседней камеры.

Тюрьмы в Мондштадте наполовину пустые благодаря отлаженной работе Ордо Фавониус, сидят либо бездомные пьяницы, либо совершенно конченные отморозки, но даже их Кэйа смог перевоспитать. Наученные горьким опытом лишний раз предпочитают вести себя прилично. Насколько для маргиналов возможно.

Кэйа призывает ледяной кинжал и запускает его в камеру. Слышится разрезающий плоть звук — возможно он попал им в ногу, — а затем оглушительный крик и ругательства.

— В левую или в правую? — ехидно интересуется, прищурившись в надежде разглядеть своё творение.

— Когда вынешь член из-за рта, тогда и поговорим! — доносится басистый, очень злой, но испуганный рёв. Показываться на свет так и не хочет.

— Буду занят для этого, — лживо-сочувствующие отвечает капитан и тянет белоснежную улыбку, прекрасно зная, что его-то видно прекрасно, — очень много времени занимает поиск нового дома для детей, чей отец сидит в обезьяньей клетке.

— Сукин ты сын! — отвратительная избитая морда в миг прижимается к ржавым железным прутьям, а руки гневно дергаются в сторону рыцаря, желая придушить, — смелый такой, да?! Так заходи, проверим твой острый язычок, гнида, я тебе и его прирежу, тварь!

— Раздумываю отправить их в Снежную. Армия Фатуи как раз подыскивает пушечное мясо для Предвестников, — как ни в чем ни бывало продолжает Кэйа, получая за это плевок в лицо, — зря ты так, — не меняя настрой, продолжает, вытерев слюну, — хотя девочка у тебя на лицо милая. Её можно пристроить в один элитный публичный дом. Не подскажешь, сколько лет исполнилось ей? Одиннадцать? Местные клиенты как раз ориентированы на её возраст.

— Что тебе нужно?! — в полопанных капиллярах Кэйа видит настоящий животный страх, — я клянусь, если ты их тронешь, я тебя, блядь, из преисподней достану и прополощу твою слащавую рожу по всей Бездне!

— Что мне нужно? — Кэйа разворачивается в сторону выхода, пожимая плечами, — я посчитал неправильным не поделиться будущей судьбой крошек с их родителем. Бывай.

Совершенно не отреагировав на гневные угрозы и последующие мольбы «что ты хочешь узнать, бездушная скотина, я всё расскажу!» Кэйа собирается покинуть темницу, но его останавливает солдат, несущий стул в указанное место. Повезло.

Когда Кэйа возвращается с рыцарем, его встречает, безнадежно прислонившаяся к железным прутьям камеры, спина. Заключённый сидит на каменном, отвратительно грязном полу, зарывшись в сальные пряди волос. Один Барбатос знает, когда в последний раз этот пол мыли от всевозможной биологической грязи. Кэйа морщит нос и тяжело опускается на ветхий стул, про себя шипя из-за резкой боли в боку. Ублюдок.

Вор отпрыгивает от решётки, словно обжегшись. Технически, так и случилось — Кэйа, применив свою элементальную силу, остудил температуру железа до критического минимума. Ощущения, должно быть, не самые приятные.

— Не стоит сидеть ко мне спиной, — холодно чеканит Капитан, — у меня нет желания наблюдать за очереднойживотрепещущей сценой и потными следами на твоей импровизированной гильотине. Что за представление?

— Захотел перед судом посмотреть на твой уродский одинокий глаз, — мужчина, сгибаясь от боли, ложится, схватившись за ногу. За правую.

— Нет, ты захотел меня уговорить пристроить своих бесхозных детей. Сделка выгодная, но все зависит от того, сколько информации ты способен предоставить.

— Может позовёшь лекаря? Я сдохну в этой помойке от заражения крови.

— … и способ, до которого ты додумался оказался крайне дерьмовым. Я ожидал большего от контрабандиста, скрывавшегося от меня несколько месяцев.

— Капитан, ты вообще человек, нет? Я от потери крови загнусь быстрее, чем успею что-либо рассказать.

— Ну так приступай. У нас мало времени.

И нет желания вдыхать настолько яркие запахи местной фауны, что по ощущениям оседают на корне языка. Капитан, выглядевший чужеродно опрятно в дорогих одеждах среди темниц, прячет кончик носа в воротнике пиджака и, прикрыв глаз, свысока наблюдает за душевными метаниями бедолаги.

— Что тебе рассказать? Как я нелегально перевозил артефакты из Натлана в Мондштадт? Имя посредников? Точки сбыта? Знаешь, это может затянуться на часы, если…

— Нет, для меня это больше неактуально, — перебивает Кэйа, — по правде говоря, если бы не заинтересованное третье лицо в информации, которой ты, возможно, владеешь, я бы к тебе не пришёл даже на отпевание.

— Мне глубоко посрать, пришёл бы ты или нет.

— Ты состоишь в известной на чёрном рынке контрабанде, занимающейся перевозкой не только артефактов, но и людей. Беженцы, преступники, рабы и все остальные, кому нельзя светиться на границах документами.

— Возможно.

— Парень. На вид несовершеннолетний. Низкий, щуплый. Аметистовые волосы под каре. Похож на инадзумца…

— И ведет себя по-уебански?

Кэйа заинтересованно выгибает бровь, а заключённый мужчина заходится в приступе жуткого кашля. Рядом стоящий охранник подозрительно косится. Лекаря вызвать ему стоит.

— Он представился длинным странным именем, при всем желании с первого раза хрен запомнишь, а повторяться этот паренёк явно не любил. Больше ничего про себя не рассказал, хотя пиздел он частенько долго и ни о чем, но красиво. Почти стихами. Из Инадзумы сбежал — оно не удивительно, — не пойми как доплыл до Хребта, оттуда смог добраться до окрестностей Мондштадта, а дальше, — он переводит тяжелое дыхание, — дальше вышел на нас. Не знаю как. По началу он выглядел потерянным. Шарахался от любого звука. Потом его пчела какая-та укусила, и он стал вести себя неадекватно, нападал на моих людей — сколько силёнок у этого юнца! — огрызался, требовал относиться к нему исключительно, как к королевской особе — не менее. Платил очень много. Но оно того совершенно не стоило.

— Ты хочешь сказать, что вас, здоровенных бугаев с багажом многолетнего опыта по ту сторону закона, умудрился утомить мальчишка?

— Утомить? — заключённый приподнимается на локтях, усмехаясь, — да он нас всех просто заебал. Ты не представляешь, о каком исчадье ада я говорю.

— О, нет, как раз представляю и очень хорошо, — Кэйа понимает, что они имеют ввиду одного и того же человека и мысленно ликует, — в итоге-то что? Куда перевезли?

— Должны были в Сумеру, но за ночь до срока он… — мужчина прикрывает рот, загибаясь в очередном приступе кашляя. Будто что-то не даёт ему продолжить говорить.

Слушая на протяжение долгих секунд его хрипы, Кэйа напрягается.

— Свен, позови кого-нибудь из девочек.

***

Когда из камеры выходит наспех собранная Барбара, по ее грустному выражению лица уже знает, что…

-… заключённый мёртв, — она скорбно складывает ладони в молитве, — упокой Барбатос его грешную душу.

***

— На нем метка, — заключает Альбедо после быстрого осмотра тела, — я не врач, чтобы подтвердить официально причину смерти, но тут даже вскрытие не понадобится.

Алхимик подносит руку к голове умершего. Его ладонь слабо светится золотом — Кэйа только сейчас замечает у него Гео Глаз Бога, — и вокруг горла заключённого проявляется фиолетовое зыбкое кольцо.

— Предполагаю, что оно сначала спазмировало его мышцы шеи, — не брезгуя, парень проводит пальцами по коже, благо в перчатках, — потом пережало сонные или затылочные артерии. Кровь перестала поступать по сосудам, что привело к быстрой потере сознания и гипоксии мозга, — поймав на себе вопросительные взгляды, Альбедо заключает, — мучительная, но быстрая смерть.

Кэйа в успокоительном жесте проводит ладонями по волосам, внимательно наблюдая за действиями и словами алхимика. В грязной темнице он смотрится более вызывающие, чем сам Капитан, в своём белом идеально выглаженном халате.

Альбедо поднимается с колен и взглядом показывает Кэйе отойти подальше от окружавших рыцарей и взволновавшийся монашки.

— Я сталкивался с подобной магией, — полушёпотом произносит, — я почувствовал следы использования сил останков Архонтов ещё подходя к темнице.

Кэйа рассматривает трещины на стене, думая о том, что писать в рапорте Магистру. У Фатуи удивительная способность доставлять проблемы без их непосредственного участия. Джинн, узнав обо всем, поднимет шум, и Кэйа мог бы замять произошедшее, если бы она задержалась в импровизируемом мини-отпуске ещё на неделю, но этой недели просто нет.

— Вы не кажетесь удивленным этой информацией.

Альберих переводит взгляд на Альбедо, натыкаясь на проницательную голубизну глаз. Если бы Свен не поднял шум — его хоть в разведку посылай, Святой Барбатос, — алхимик, ведомый любопытством, вряд ли бы спустился в подземелье штаба. Если бы не Альбедо, местные лекари, разводя руками, поставили бы печать «несчастный случай», и слухи о далеко неангельский репутации окрестили бы его мародёром, замучившего заключённого до смерти. Такое вполне могло бы быть.

Кэйю особо не волнует, что о нем подумают. В отличие от того, какая молва пойдёт о самом Ордо Фавониус — ведь люди не могут во время допроса просто взять и упасть замертво. От удушья. Особенно если этот самый допрос вёл никто иной, как Кэйа Альберих. Грозило бы это официальным расследованием — определённо. Что бы подумал о компетенции рыцарей народ — кристально ясно.

С другой стороны, начальство в лице Джинн подозревало бы Кэйю в последнюю очередь. К тому же Свен — свидетель — полностью оправдал бы своего Капитана, но, зная его талант приукрашивать истории, без сомнения, в таверне рассказал бы сослуживцам искаженную версию событий. Что-то из разряда «Сэр Кэйа, конечно, мужик хороший, но…».

Спасает ли Альбедо от новых проблем, или доставляет новые…

— Как бы он ни умер, это произошло, — Капитан, отдав распоряжения, направляется к выходу, а Альбедо за ним, — о причине я догадываюсь.

— Поделитесь мыслями?

— Вот ещё, а если ты сотрудничаешь с теми, кто промышляет подобной магией, а я возьму и расскажу всё, что об этом думаю? А думаю я об этом крайне негативно, но, — пожимает плечами, — такова природа находчивости человечества. Ты этим занимался?

Альбедо резко останавливается и выглядит несколько оскорбленным.

— Я работаю над жизнью. Преобразую, творю, а не разрушаю.

— Разрушение — форма создания.

— Только в том случае, если существует условие для возведения нового. В природе истребляется абсолютно всё эрозией, паразитами, катаклизмами, мир в естественном порядке циклично уничтожается и заново возрождается с Архонтами, людьми или без. Порча же — тупое явление, одностороннее, с единственным исходом — смерть. Оно забирает, пожирает и выплевывает, ненасытевшись, потому что дна не имеет. Оно неинтересное.

— Стало быть, ты ее изучал?

Они продолжают идти по штабу, негласно согласившись перенести встречу в таверне. Обстоятельства. Альбедо — в сторону лаборатории, а Кэйа провожает.

— Конечно, я ее изучал, — отвечает тем самым тоном, когда задают очевидные вопросы, — и много лет. Сначала я хотел узнать, как можно работать с Порчей, потом понял, что неверно поставил вопрос — не «как можно», а «можно ли». Нельзя. До тех пор, пока не найдётся сила, способная бороться с ней. Поглотить то, что по своей природе поглощает.

— Как свет тьму?

— Я думаю, это должна быть пустота. Или то, что является квинтэссенцией всех элементов — хаос.

Перед Альберихом раскрываются двери лаборатории. Последний раз он посещал её, когда сдавал вступительный экзамен в Ордо Фавониус. По уставу базовыми навыками владения алхимией все рыцари владеть обязаны, а зачем, если за все годы службы ни разу не пригодилось это, он так и не узнал.

Лаборатория запомнилась мрачной, пустующей, где витал неприятный запах необъяснимого, что отбивало желание заглядывать туда. Спустя время он приятно удивлён. Альбедо обосновался здесь меньше суток назад, но приятно скрасил помещение. Несмотря на десяток нераскрытых коробок и пару сумок — виден след переезда, — большинство высоких, доходящих до потолка, стеллажей занимают книги в толстых переплетах, вряд ли художественного содержания; бездушные белые стены мягко подсвечиваются лиловыми колбами вместо тусклых свечей; по всей комнате разбросано множество специфичных инструментов, названия которых узнавать не приходилось; стоящий возле окна…мольберт? И рядом полка с красками и множествами кистей.

Определённо уютненько.

Кэйе стало интересно, как выглядели рабочие пространства Альбедо в других местах, например, в той же Академии Сумеру. Он представлял себе алхимические лаборатории загадочно маленькими подвальными пространствами, где вся отделка — одна сплошная старая древесина, на стенах, помимо жутких картин, растительность, а все полки в небрежных записях на неизвестных языках.

В стерильной лаборатории Ордо Фавониус, которая больше походит на медицинский кабинет, Альбедо в белоснежных одеждах выглядит… гармонично.

Альбедо подходит к рабочему столу, по пути снимая перчатки и распуская светлые волосы, находит очки в квадратной оправе, надевая их. Недолго стоит молча, прожигая взглядом лицо и его торс. Безошибочно то место, где рану скрывают бинты.

Кэйа собирается прощаться, прерывая неловко затянувшуюся паузу, ибо самого дела не ждут, но…

— Я слышал, что у Вас проблемы со здоровьем, — произносит, — рыцари крайне… озабоченны этим и болтливы. Я не лекарь, но мне хорошо известны некоторые рецепты. Прошу, подождите, — Альбедо подходит к одной из своих сумок, принимаясь копаться в ней, — одна мазь ни раз выручала в долгих походах, где ранения были частым явлением…

— Оу, волшебный тюбик?

— Он был бы волшебным, если бы исцелял за мгновение. К сожалению, я смог довести эффект до пяти часов. — он отдаёт маленькую коробочку, мимолётно допуская касание. Кэйа подмечает, что руки у него тёплые, почти горячие, — что же, на этом я прощаюсь.

Кэйа с улыбкой благодарит за мазь, убирая во внутренний карман пиджака, и откланивается. Вряд ли он ей воспользуется. Абсурдно предполагать, что ему подсунули яд: во-перых, это не имеет никакого смысла, а во-вторых… это же Альбедо. Но Кэйа параноик, а ещё у него проблемы с доверием даже в таких маленьких жестах.

Сила детских воспоминаний огромна. Тем не менее, улыбка с лица испаряется моментально, стоит ему отвернуться.

— Капитан! — слышится голос одного из его рыцарей, — а что делать с телом-то?

Бок в тысячный раз стреляет болью, в тысячный раз Кэйа пропускает воздух сквозь сжатые зубы.

Его ждет долгая неоплачиваемая переработка.