Солнце только начинает озарять горные вершины обители Адептов, как на полигоне раздается лязг клинков. Сражение — бездушный танец, что технически идеален, но лишен той кровожадности, которую помнит почва под их ногами. Сухой летний ветер мешает, некстати поднимая слепившую пыль, и парень, ведомый непогодой, пропускает удар. В следующее мгновение остаётся безоружен, падая на охлажденную землю. Яркий наконечник копья, прижатый к вспотевшее шее, горит ярче бездушной небесной звезды. Поговаривают, это оружие много веков назад пронзило саму радугу, спасая людей от свирепствующего демонического смерча, но, каким бы искусным не было копье, самое важное — кому оно принадлежит.

— Будь внимательней, — мужчина, казавшийся совершенно не разгоряченным битвой, присаживается рядом и подает, неизвестно откуда взявшуюся, флягу с водой.

Тарталья молча продолжает лежать, расслабляя тело. Жажда после трёхчасового спарринга сушит горло, но он заставляет себя перетерпеть. Подставляя поцелованное веснушками лицо под утренние лучи, он, впервые за долгое время, чувствует себя удовлетворенно.

— Спасибо, сяншень, — голос хрипит, подводит, и Чайльд раскрывает глаза, натыкаясь на внимательный янтарный взгляд Чжун Ли, — кости целы. Наверное.

Если бы Тарталье ещё год назад сказали, что сможет сойтись в схватке с самим Гео Архонтом, он бы, конечно, поверил, но с тем учётом, что насмерть. Теперь, его отношение к этому существу описать нельзя и в трёх томах плотной книги, не раскрыть самой проницательной на свете Царицей, не выпытать под страхом гибели всего человечества. Он встретил Божество, прославленное в истории своей жестокостью и беспощадностью, умывшееся в крови ради блага и достойной жизни целого народа. На войне ты играешь по правилам, диктуемой битвой — уничтожать, подчинять, лишать. Шеститысячелетний Бог не застал и столетия спокойного неба, а мирная жизнь Аякса закончилась ровно в четырнадцать — тогда он понял, что, будучи в мире стоящим на пороховой бочке, нужно стать самой большой опасностью.

Чжун Ли сказал, что Чайльд напомнил его молодость, и немного времени спустя предал гордость Предвестника в Банке Северного Королевства. Тогда Тарталья открыл в себе поразительную силу, способную прощать в одно мгновение. Ведь, какое дело Богам до чувств смертных? Враждовать из-за обиды с ними сложно.

Гораздо проще, после четырёхмесячной командировки в Инадзуму, вернуться и развести это Божество на дружественный бой.

Моракс возвышается над ним во всех смыслах. Полы его темного ханьфу подхватываются ветром, донося терпкий аромат шелковицы, и Чайльд позволяет себе рассмотреть на нем вышитые золотыми нитями мотивы. К своему удивлению различает лотос — символ восхождения от темного к цветущему просветлению.

— Мы заключили с тобой контракт, — глубокий голос неволей заставляет вспомнить, что это случилось одним тихим вечером, когда Чжун Ли еще был очеловечен в чужих глазах. Они сходили на оперу и долго обсуждали рассказы певицы о героических поступках воинов. Тогда мужчина между строчек бросил непринужденное: «я неплохо владею навыками боя». 

— Вы могли сказать «я просто пообещал, что однажды прополощу твое лицо по всем горам Ли Юэ», а не твоё дедовское «мы-ты-я-контракт», — Тарталья бессовестно передразнивает, не получая никакой реакции, — Царица, а ведь тогда я хотел вас поцеловать.

Чайлд готов поклясться родиной, что заметил, промелькнувшую на секунду, драконью улыбку.

Конечно, Чжун Ли и тогда, и сейчас знает обо всем. Скрыть от него что-то подобно вранью пятилетнего ребёнка своему родителю.

— Теперь боишься?

— У нас в Снежной есть сказка, о том, как одна девчушка влюбилась в Правителя — покойного Царя, — а он, не сдержавшись от ответных чувств, не смог проконтролировать поток элементальной энергии. Заморозил на собственном ложе. Поэтому, кто вас, Архонтов, знает, вдруг вы меня в булыжник замаринуете, а мне домой, вообще-то, хочется вернуться.

Не отказавшись от протянутой руки, Тарталья встаёт на ноги, игнорируя дрожь в коленях. Мышцы тянут обратно на землю, но…

— Тебе следует немного размяться. Резкое снижение активности после долгой тренировки может негативно сказаться на состоянии твоего организма.

— Ах, когда вы говорите таким учительским тоном, так хочется вас ослушаться, — парень театрально подносит руку ко лбу, заваливается обратно на землю, но его удерживает крепкая хватка чуть выше локтя, — а правда, что давным-давно Рекс Ляпис вёл закон, в котором говорилось отрубать руки ворам?

— Да, в этом законе было много условностей, конечно, за мелкие хищения лишать человека целой руки несправедливо. Чаще всего это были пальцы…

— Тогда, рубите, — парень кивает на собственную руку. Кожу сквозь ткань жгло от прикосновения тонких ладоней.

— Прости? — на лице Чжун Ли искреннее непонимание, Аякс не может скрыть лукавую улыбку.

— Рубите, говорю. Потому что я собирался украсть ваше Сердце.

— Селестия, Тарталья….

Мелодичный смех, подхватываемый ветром, разносится по горе. Парень смотрит вниз на склон и видит пропасть, чувствуя забытое желание прыгнуть вниз. Моракс не стал бы его спасать, и Аякс до глубины души ценит это. Хоть с кем-то уверен, что жизнь принадлежит полностью ему.

Отношение Тартальи к Божеству — это свобода, что смотрит на него в ответ кор ляписом во взгляде, где плещется вековая мудрость и — совсем немного! — весёлая искорка. На самом деле, в чужих глазах Аякс нашёл бы себя, конец света и ответы на мировые тайны. Ему спокойно, что Моракс дорожит властью над ним. Как, впрочем, и над каждым смертным.

— Я влюблён в вас до самого дна Бездны, — ироничную молитву произносит, смеется, прекрасно осознавая насколько он открыт, — но упаси Царица полюбить вас, сяншень!

— Почему же ты ищешь спасения от меня? — Чжун ли, принимая правила незатейливой игры, теплеет и ведет в сторону одинокого дома. Руку так и не отпускает.

— Как минимум потому, что мне нужно вновь покинуть Гавань на долгое время. Ведь, знаете, что для вас года — торопливо уходящие часы, для нас — целая жизнь.

В скромной обители принимает ванну, разрешая себе дольше приличного времени отмокнуть в контрастной воде. Он много думает о том, что когда-то ему кто-то рассказывал: раньше у Властелина Камня был величественный дворец, служивший храмом для него и гостей. Днем он проводил свободное время, купаясь в мореРечь о денежной единице, как самый тщеславный дракон, а ночью слушал все вознесенные молитвы в окружении нефритовых стен.

Для Аякса дом — это смех младших братьев, сестры и витающий запах маминого обеда. Важно не содержание, а суть. Что же для Чжун Ли дом? Понимает ли он, или Богам это чуждо?

Тарталья застаёт мужчину, сидящим за низким столиком. Он неторопливо, придерживая тонкими пальцами крышку от чахуЧайник , разливает ароматный чай в стеклянные пиалы и, замечая присутствие, жестом приглашает присоединиться.

— Как твои дела, Аякс? — спрашивает с неподдельным интересом и смотрит, выворачивая душу. Раньше они всегда затевали так диалог. Избавившись от оков лукавства, хочет ответить искренне. Будто на исповеди.

И он рассказывает. Про то, что, вернувшись обратно в Снежную, его ждала щедрая награда — Чайльд Тарталья сработал ровно так, как все от него и ожидали. Он скучал по родным краям, по живописным заснеженным долинам, по морозу, по вечно хмурым, грубым лицам, по простому человеческому «семья». Ему, конечно же, не дали разбаловаться.

«Выходные?» — строго вопрошал Пьеро в Заполярном Дворце. «Вот на корабле по пути в Инадзуму и отдохнёшь.»

Ему отдали приказ доставить 

сбежавшего Шестого Предвестника живым или мёртвым, главное с Гнозисом. Учитывая, какой бардак натворили Фатуи внутри закрытой страны с деспотичным Архонтом, он не был удивлён смерти Синьоры. По большому счёту, ему было всё равно. Он не питал к ней никаких чувств, кроме легкого раздражения.

Тарталья опустил тот ад, через который пришлось пройти на границах. Если бы не дипломатическая делегация, которая в основном разруливала все вопросы и принимала косые взгляды, он вряд ли сдержал себя от битья лиц инадзумских пограничников. Человек учится всю жизнь, вот и Чайльд открыл для себя систему более тормознутую, чем у него на родине.

На протяжении долгих дней, которые перетекали в недели, а недели — в месяцы, Тарталья чувствовал себя цепным псом, выслеживающим добычу для хозяйки. Правда не так далеко.

Дезертира поймать не удалось, но Тарталья откопал много ценной информации. Кто бы мог подумать, что он служил бок о бок с выброшенной игрушкой Электро Архонта? Это объяснило, почему Скарамучча сбежал с Сердцем Бога.

— Сёгун Райден наделила его такой природой — хранить и беречь. Лишённый важного каждый разум сходит с ума и впадает в отчаяние, — Моракс изучает золотистым взглядом сменяемые эмоции на молодом лице.

— Природой? В школьных учебниках написано — биологической задачей человечества является размножение, но, как видите, я что-то не бегу стругать детишек при первой возможности. Существуют принципы, мораль, отделяющие разум от инстинктов. Если Скарамучча не способен подавить первородную потребность, позабыл, что дал Присягу моей стране, значит в моих глазах он — скот, которое не жалко забить.

— Тогда тебе стоит поторопиться. Не один ты за ним ведёшь охоту.

— Доставить им такое удовольствие? Ну уж нет. Я смогу его из-под земли достать.

— Поэтому послали именно тебя, Чайльд Тарталья, — редкие довольные нотки гордости слышатся в голосе Моракса, — Царица редко ошибается в своём выборе. Впрочем, не будем говорить о непростом, ты ведь посетил меня, чтобы отвлечься от работы?

— Я скучал по вашим нудным рассказам, сяншень. Имеем — не ценим, а потерявши плачем, да?

Тарталья облокачивается щекой о собственную ладонь и смотрит в чужие глаза прямо. Его мёртвую синеву никто не может вынести — подчиненных Предвестник любит пытать своим взглядом, родные всегда смотрят куда-то в щеки или на переносицу, даже прославленный Итэр, способный одолеть весь мир, смотрит в ответ цепко, но коротко. Чжун Ли же рассматривает в них все оттенки и полутона, как ювелир огранённый камень.

— А заметил, что вы выращиваете цинсинь на заднем дворе.

— Они не прихотливы в уходе, однако расцветают только на горных вершинах….

Неподъемный груз пережитого проявляется в те мгновения, когда Чжун Ли, смакуя заваренные листья, распускает длинные волосы, позволяя каштану растечься по плечам, покрытые шелком, и начинает разговаривать, никогда не повышая тон. Размеренно, степенно. Его человеческая оболочка исчезает и не становится никого, кроме опытного правителя Ли Юэ, путь к богатой жизнь которого он прокладывал веками и до сих пор из тени защищает. Аякс чувствует трепет. Единственное существо, способное заземлить напрочь выбитое сознание, что стремиться только к смерти и бою, перед ним тянет ленивую клыкастую ухмылку.

Они сидят друг напротив друга, один — бессмертный грозный Бог, другой — живое оружие своей страны, и разговаривают о разведение цветов и удобрениях к ним. Правду говорят, что люди разбудят в друг друге, то и будет бодрствовать.

За бесчисленными разговорами уходит целый день. Сумерки успевают поглотить Гавань, когда Аякс возвращается обратно. Он с Мораксом не попрощался — увидеться ведь.

Пересекая улицы, он чувствует на себе десятки взглядов — презрительных, испуганных, настороженных. Миллелиты следуют толпой по пятам — а как же, охраняют под протекторатом Цисин от угрозы, возомнившее уничтожить их любимую страну. Никому не интересно, что Аякс не любит ненужных жертв — был уверен, что спрятавшийся Архонт-врунишка вылезет из драконьей берлоги, не даст свершиться катастрофе. Архонт же оказался хитрее. Почему он позволяет продолжать находиться в своём обществе? И смотрит так хитро, но тепло, почти по-отечески. Неужели не соврал, когда…?

Тарталье нравится, что стоит ему переступить порог Банка Северного Королевства, окружающая обстановка резко накаляется: охранники возле входа выпрямляют спины и кланяются, а секретари за стойкой регистрации внезапно начинают заполнять бумаги. Одна дипломатическая делегация не обращает внимание и продолжает между собой переговариваться, после коротко кивка. Чайлд прощает им эту вольность — за командировку они изрядно друг от друга устали. А впереди их ждёт ещё половина Тейвата.

— Здравствуйте, — темноволосая девушка за стойкой не Екатерина, и Чайлд сквозь маску старается вспомнить, знаком ли с ней, — к сожалению, Банк уже закрыт, приходите завтра с семи утра до восьми вечера!

Аякс замечает, как бледнеет другая, рядом находившаяся, сотрудница банка, и позволяет себе рассмеяться.

— Господин Одиннадцатый Предвестник, просим прощения! — вступается за коллегу женщина, — она новенькая, стажируется всего второй день…

— О, Святая Царица… — паника охватывает девицу. Она выглядит юной, чем-то напоминает Тоню. Сестра тоже, когда нервничает, прижимает ладони к лицу. И… Аякс не хочет, чтобы в один день она реагировала так же, полуобмороком, на своего брата, — п-простите…

Среди Фатуи, куда вступают люди невысокой морали, подвергаются определённой пропаганде, оправдывающей моменты насилия, Чайльда Тарталью опасаются. Если Предвестники, служащие Царице больше лет, чем самому Аяксу, считаются с его силой, что говорить о рядовых агентах? Ему не было и шестнадцати, когда он положил перед троном Крио Архонта целый отряд подготовленных солдатов… Аякс знает, что это, как и множество других событий, породило слухи о его личности по Тейвату. Что он монстр, нечеловек, убийца без чести и достоинства. Бездушный Авангард Царицы, её цепной пёс.

В дверь комнаты, куда он, окинув мёртвым взглядом присутствующих, молча ушёл отдыхать, робко стучат. Девушка, уже без маски, на пороге нервно дрожит, сжимая в руках конверт. На лицо совсем ребёнок.

— Я… я бы хотела принести извинения за доставленные неудобства, — храбрится, но Чайльд чужой страх чует, как акула кровь в океане, — и мне поручили передать Вам письмо, вот.

— Проходи.

Взгляд испуганного оленёнка застывает на фигуре Предвестника, потом на расстеленной кровати, снова на нем, и она оттягивает пониже юбку, сжимая кулачки. Тарталья красноречиво закатывает глаза. Неужели в представлениях окружающих он настолько конченный человек?

— Как тебя зовут? — спрашивает он, забирая из рук запечатанный конверт.

— Златослава, Господин…

— Мой тебе совет, Златослава: беги-ка ты быстрее из Фатуи с такой стрессоустойчивостью.

— Мой отец задолжал крупную сумму банку и… — она резко отстраняется, прижимная руки к груди, осознаёт, какому человеку жалуется, и тушуется. Но видит, что Предвестник ожидает продолжение, говорит, — он умер, а я единственная родственница. По закону долг перешёл мне в наследство, а таких денег у меня просто нет. Вот я уехала отрабатывать…

— Понятно, — Аякс напоследок окидывает девичью фигуру взглядом и, отвернувшись, хмурится. Тупая система, несправедливые законы. Как они собираются строить мир, когда жертвуют собственными детьми, перевешивая на них долги их родителей? Слабостью Чайльда всегда остаются беззащитные, когда-нибудь это станет его Ахиллесовой пятой, — можешь собирать завтра вещи, я решу этот вопрос.

— Но-но, Господин, как…

— Разговор окончен.

Он слышит хлопок двери, напряжённо выдыхает, собирая мысли в кучу. Не думать о семье, не думать о тысячи осиротевших детей, которых в лучшем случае пристраивают в детский дом, в худшем продают, кому как повезёт. Царица знает и, с подачки Первого Предвестника, одобряет. Фатуи борются за правое дело? Цель оправдывает средства? Правда ли они спасут больше жизней, чем загубят? Стремления, которыми руководствуются большинство Предвестников — жажда власти и мора. Остальное для них — средство для эксплуатации и нажива. Их скромный коллектив, уменьшившийся на две единицы, соревнуется по подлости, предательству и бесчестью. Кто умер — значит слаб, кто сбежал — силён до тех пор, пока его не поймают.

Аякс сжимает челюсть и вскрывает конверт. А сам же не лучше. Среди людей, которые не знают о добре, он, прекрасно осознающий мораль, умышленно выбирает зло.

«Твой сбежавший Шляпник засветился у нас, как ты и предполагал. Подробности при личной встрече. 

Жду до конца воскресения, пока я на замене. Если не успеешь, Действующий Магистр устроит бюрократический ад вашей дипломатической делегации. Слава бежит быстрее тебя.

Явишься без того лиюэйского чая — не пущу.»