Сакура не помнила, как всё началось: Саске лёг к ней в постель или она к нему, но потом это больше не имело значения. Она думала, что вина — та отчаянная боль, которая сдавила грудь, когда они сидели с чаем и сливами, — тяжёлым грузом ляжет на её плечи. Но боль прошла. Ей на смену пришло только… счастье.

«‎Саске, — думала она, — тоже был счастлив, хотя почти никак это не показывал». Он чаще доставал мечи. Сакура привыкла к скрежету рисовой бумаги о металлическое лезвие. Комплект был красивый. Он состоял из длинных и коротких мечей. Гарду цуба украшал герб клана Учиха с тремя томоэ. «Моя душа», — назвал Саске те мечи. Он натирал их в её присутствии. Когда Сакуре делали комплимент, она замечала.

Только свечи догорали, Саске убирал мечи, а Сакура — письма. Они не сговаривались, но по негласному соглашению шли в его или её покои. Сакура не посылала за служанкой.

— У вас сильные руки? — лукаво спросила она, и в лунном свете Саске слегка улыбнулся.

Он потянулся к её одеждам, слой за слоем снимал бесконечный шёлк, какой подобало носить жене даймё. Весил он и правда много.

Сбросив верхнюю одежду, Сакура вдохнула поглубже и расправила плечи. В море ярких шелков Саске выглядел растерянным. Сакура рассмеялась, подошла к нему и помогла развесить одежду.

Настала его очередь. Тут было куда проще: Сакура выправила его кимоно из-под хакама и потянулась к завязкам на поясе. Пока она теребила узел ленты, Саске смотрел на неё тёмным взглядом. Узел поддался, и хакама скользнуло на пол. Они остались в исподнем.

— Не такую порочную страсть обещали мне песни, — заметила Сакура, подняв хакама и встряхнув, чтобы расправить складки. Она аккуратно свернула штаны и отложила в сторону. Саске вытащил футон и расстелил одеяла. Его дзюбан был сшит из тончайшей ткани, поэтому Сакура смогла рассмотреть перекаты мышц и очерченные мягкими тенями лопатки.

— Госпожа, — сказал Саске, — вы сняли с меня штаны, но ещё не поцеловали.

— Господин, — ответила она, — вы сняли с меня восемь слоёв шёлка и до сих пор зовёте так холодно: «Госпожа». Если вы пострадали из-за моей недоброжелательности, то что прикажете делать с вашим…

— Сакура, — сказал Саске и обхватил её запястье. Его глаза ярко блестели, а рука грела теплом, и Сакуре стало интересно, чувствовал ли он, как яростно бьётся жилка на запястье. Потом Саске наклонился, и ей показалось, что, целуя её, он улыбался. Рот у него тоже был тёплый. Как и ладонь, как и, быть может, взгляд. Сакура притянула его за затылок и долго целовала, пока не затекла шея.

— Ты такой высокий, — пожаловалась Сакура, но это была не жалоба. Они сели. Она распоясала его дзюбан и стянула одеяние с плеч — таких широких плеч… Саске с отточенной годами ловкостью размотал фундоси и оказался перед ней полностью обнажённый. Сакура тихо охнула. Она коснулась его мягких губ, крепкой выструганной груди, спустилась к бледной впалости живота и ниже — туда, где он был горячим, твёрдым и томился желанием.

— Сакура, — повторил он надломленным голосом.

Она улыбнулась. На конце он был влажным, скользким. Кожа по всей длине ощущалась мягкой и тонкой, но когда Сакура сжала его в ладони, мысли о хрупкости покинули голову. Всё это было странно, до сих пор непривычно, а в особенности — мужская сущность. Сакура и представить не могла, что трогать его будет так увлекательно.

Некоторое время Саске мужественно терпел. А когда потерял терпение — нет, он не заскучал, но, должно быть, распалился желанием, — тогда он подался вперёд, прижавшись к ней, пока они не повалились на покрывала. Он придавил её собой, и Сакура залилась смехом.

— Саске! — сказала она. Её руки нерешительно забегали по его плечам, шее, волосам, спине. Так много, где можно было касаться.

— М-м? — он прижался губами чуть ниже подбородка, затем — к нежной шее. Провёл кончиком носа по ямке между ключиц. Тяжесть его тела была приятной и успокаивала. Обычно Саске бродил по дому бесплотным злым духом, но вот так нависнув над ней, предстал горой мышц с длинными руками и ногами. Он был человеком, плотью — не выдумкой.

— Поцелуй ещё раз, — прошептала она, и он поцеловал. Он целовал её губы, вталкивал в рот язык, прикусывал зубами. Целовал глубоко и страстно, как будто вне её не существовало ничего. Когда получалось думать, Сакура мысленно ахала. Между бёдер сосредоточилась странная боль, которая была не боль вовсе. Безымянность чувства сотрясала тело…

Саске прижал ладонь к её бедру. Сакура ощущала тепло прикосновения через ткань исподнего. Он провёл рукой по её талии, вверх по животу к открытому вороту её дзюбана…

— Да, — сказала она. И когда он стянул с плеч дзюбан: — да, — сказала она. И когда он очертил большим пальцем округлость груди, и когда наклонился, чтобы взять сосок в обжигающе горячий рот: — да, — сказала она. — Саске. — Он поднял голову и снял с Сакуры нижнее, чтобы она лежала под ним обнажённая, чтобы прикасаться кожей к коже.

Саске на миг остановился. Он уткнулся лбом в её плечо и выдохнул. Смоченный слюной сосок затвердел от холода. Саске, горячий и тяжёлый, вжимался в её бедро, а когда перенёс вес на один локоть, её виду открылся перекат мускулистых плеч. Но его лицо в лунном свете казалось… поразительно молодым. Да, он был немногим старше её, но сейчас мягкость губ и взгляд таких больших глаз делали его уязвимым и неуверенным.

Сердце заныло. Ей вдруг безумно захотелось заключить его в объятия и уберечь от всех горестей и невзгод.

— Родной.

Он судорожно вдохнул и в следующую секунду поцеловал в уголок рта, потом в щеку — неожиданно целомудренно.

— Да, — сказал он и резко выдохнул. — Дело не в том… Не в… порочности… Ты ведь знаешь? Не только в ней. Я… Мне не надо песен… Сакура…

— Что? — нахмурилась она, тщетно пытаясь сосредоточиться.

Но Саске едва заметно покачал головой, скользнул рукой между её ног и проник двумя пальцами туда, где она была влажной и горела желанием. Сакура застонала и шире развела ноги.

Когда Саске наконец прекратил и взял её за руку, переплетая свои ещё влажные пальцы с её, Сакура недовольно захныкала.

— Потерпи, — сказал он, задыхаясь, и бесстыдно прижался горячей плотью к её лону. Его раскрасневшееся лицо оказалось над ней. Краска заливала щёки и шею, губы были искусаны, волосы на висках взмокли от пота — крепость рушилась красиво.

— Ну же, — просила его Сакура. — Пожалуйста…

Саске издал низкий гортанный звук, как от боли, но Сакура думала, это не боль. Он медленно вошёл в неё. У него дрожали руки.

— Стой… — задохнулась Сакура, потому что он был куда крупнее её и внутри болезненно растягивал. Она подвигала бёдрами, и через некоторое время резь прекратилась, хотя осталась ноющая пульсация, которая, впрочем, была почти приятной.

— Ты сможешь… — спросила Сакура, — медленно?

Он мог и медленно. А когда она потеряла терпение, сгорая от того безымянного чувства, когда медленно оказалось недостаточно — тогда Саске мог и быстрее. На его лице отразилась едва ли не гримаса боли: он закусил губу и склонил голову. Задышал чаще и встретился с ней взглядом. Сакура так его желала, что не знала, куда девать переполнявшую сердце нежность. Она потянулась и поцеловала его искусанные губы: небрежно, смазано…

Он сдавленно застонал. Ритм сбился, и Саске тут же задал новый: жёсткий и быстрый. Он стиснул её ладонь. Под глазами залегла полудикая темнота.

— Сакура. Сакура, — говорил он низко, полушёпотом, как будто делился сокровенной тайной. — Сакура, — он вмял её в подушку, целуя, и кончил.

Она прижимала его к себе, пока его тело сотрясала дрожь. Тихонько похлопывала по спине, когда он лежал на ней, тяжело дыша, как загнанная лошадь. Затем он вышел. Его тёплое семя вытекало из неё, оставляя на коже мокрый след.

Саске слегка нахмурился.

— Ты не…

— Что ты имел в виду, когда сказал: «Дело не только в ней»? — спросила Сакура.

Он скользнул пальцем внутрь неё: там было широко и мокро — от её влаги и его семени. Палец вошёл легко.

— Хочешь?..

— Саске.

— Я… — он нахмурился, сжав губы в упрямую линию. Потом склонился над Сакурой, прикусил ключицу и пару мгновений спустя сказал: — У меня нет двух тысяч коку. И вряд ли когда-нибудь будет.

— Что?

Она хоть и спросила — знала: две тысячи коку была цена её свадебного выкупа.

Сакура взяла его свободную руку и погладила костяшки пальцев, затем мозоли на ладони.

— С тобой мне было бы плевать на выкуп, — тихо сказала она ему. — Нищим бы ты был или феодалом — я бы вышла за тебя. Даже если бы ты позорно выиграл меня на поле боя, я была бы рада.

Напряжение почти незримо покинуло его плечи. Сакура заметила это, только когда оно исчезло. Она вспомнила, как поддразнивала Саске «порочной связью», но к нему эти слова никак не относились. Даже в шутку.

— Сакура, — он не привык выражаться словами и плохо с ними обращался. Но она встретила его взгляд, и ей показалось, что слова излишни.

Саске двинулся вниз, покрывая поцелуями её рёбра, живот, округлость бедра и ниже. Сакура ойкнула, когда он припал губами к её лону и с непристойным звуком вобрал в рот что-то невыносимо приятное. В ней двигались два пальца, затем три.

Много времени это не заняло. Внутри всё напряглось, поднялось на гребень, а потом тепло и протяжно схлынуло. По рукам и ногам разлилась зыбкая лёгкость. Саске подтянулся к ней. Щёки и подбородок блестели влагой. Сакура рассмеялась и попыталась вытереть их, потом сказала, что пора спать. Саске не пошевелился, да она и не хотела.

— Как на вкус? — наконец поинтересовалась Сакура.

Саске по-мальчишески сморщил нос.

— Необычно, — ответил он и вдруг поцеловал её с хитрым блеском в глазах. — Вот так, — сказал он.

— Как некультурно! — заявила Сакура. — Господин, я протестую! Очень некрасиво!

Смех сотрясал его плечи. Полнясь теплом, покоем и радостью в душе, Сакура тоже смеялась.