Алхимик смиренно сидит за разбитыми колбами, опускает голову вниз и исподлобья наблюдает за гневом Белоса. В воздухе стоит запах мертвечины и сырости, а под ногами слизь, кровь и тухлое мясо. В стены укрытия летят сгнившие куски неудачных клонов, разорванные глифы и книги. Мальчик с трудом сдерживает смех. Какая жалость. Титан, какая же жалость, что колбы так ненадёжно стояли на краю каменного стола. Какая же жалость, что маленький мальчик не смог словить их и теперь вынужден собирать острые осколки, бесстрашно пачкая руки в едком зелье.

Какая же жалость, что он сделал это специально.

- Дядюшка Филип, - Алхимик жалобно кривит губы и всхлипывает, нарочно разрезая ладонь перепачканным грязью осколком. - Дядюшка Фил-

- Закрой рот!

Очередной сосуд разбивается у самых ног ребёнка, и осколки впиваются в голые колени. Мужчина резко разворачивается и заносит ладонь; звонкая пощечина отскакивает от костей черепа и оглушает. Щека болезненно горит. Алхимик рефлекторно сжимается и плачет, размазывая слёзы и грязь по бледному лицу. Хочется ударить в ответ. Со всей силы, не сдерживаясь из-за необходимости или страха провала, ударить так, чтобы разбить старую больную голову, снести её с плеч и ударить ещё раз, просто для подстраховки. Алхимик послушно душит в себе этот порыв и поднимает полные сожаления глаза на Белоса. Пусть и дальше думает, что это слёзы раскаяния, а не отчаянной злости.

- Дядюшка, мне так жаль, пожалуйста, прости. Я обещаю, что всё уберу. Ты не поранился? - человек скользит по ребёнку свирепым взглядом и раздражённо выдыхает, потирая ладонь.

- Какой бедняга, - думает про себя Алхимик и вздрагивает, замечая за спиной мужчины знакомую тень. - Коллекционер уже здесь?..

- Калеб, ты знаешь, что тебе запрещено прикасаться к моим инструментам, ты помнишь это? - мужчина получает кроткий кивок и с удовольствием глотает чужую покорность, сменяя гнев на милость. - Я не хочу, чтобы дикая магия навредила тебе. Убери все осколки и возвращайся к черчению глифов, которые я оставил на столе. Потребуется время, чтобы получить все материалы, необходимые для испорченного зелья, - он с отвращением смотрит на осколки и закатывает глаза, потирая кривой нос в приступе раздражения. Придётся идти в город, к ведьмам, чтобы выпросить ингредиенты. Тень за его спиной довольно хохочет, будто не замечая напряжённой атмосферы, и снова заливается дурной поэзией, от которой Алхимика, честно говоря, тошнит до помутнения.

- Дядюшка Филип.

- Да, Калеб?

- Тебе ведь не придётся уходить, правда? Без тебя здесь очень страшно, - "пожалуйста, убирайся отсюда", - думает про себя Алхимик и сжимает осколки в руках. - Я бы очень хотел выйти отсюда с тобой.

- Ты прекрасно знаешь, что снаружи опасно, Калеб. Я вернусь через несколько дней, постарайся ничего не испортить, ты меня понял? - мальчик дрожит и проглатывает слёзы, но послушно кивает и продолжает убирать осколки с остатками зелья. - Вот и умница. Я очень ценю твоё послушание.

Белос повязывает на плечах поношенную накидку и кривит лицо, хватаясь за руку. Вырезанные на теле глифы беспощадно прожигают кожу, вызывая неконтролируемый припадок. Алхимик молча наблюдает за тем, как мужчина кричит от боли и судорожно трясётся, а на стенах тем временем расползается язвительная тень Коллекционера.

Мальчик тихо вздыхает. Он подбегает к бедному дядюшке и помогает встать, бережно придерживает шатающееся тело и ненавязчиво хватает за больные руки, мельком рассматривая изображённые глифы.

- Ну понятно, старик снова возомнил себя самым умным. Будто не знает, что это смертельно опасно. Куда, по его мнению, должны уходить остатки от магической энергии, нежели в сердце, неприспособленное к ней? - Алхимик провожает Белоса до выхода и, убедившись, что Коллекционер исчез вместе с мужчиной, раздражённо ведёт плечами. Колени болят. И ладони тоже болят и продолжают надоедливо кровоточить, пачкая и без того измазанную грязью и пятнами рубашку.

Уиллоу тем временем в ярости сжимает кулаки и кусает губы, злость подступает к горлу болезненным комом, который так просто проглотить и забыть не получается. Чужое воспоминание въедается в неё, словно кислота, разъедая любые остатки благих побуждений.

Он бил его.

Он обманывал его.

Он оставлял его в скелете титана наедине с трупами и опасными зельями, не возвращаясь днями, а может и неделями.

Алхимик переводит на ведьму сердитый взгляд и шикает, вытирая изрезанные ладони о рубашку.

- Воспоминание фактически закончилось, помогай искать ключ.

- То, что ты заново переживаешь все эти издевательства действительно является необходимостью? - Уиллоу подходит ближе и пытается исцелить порезы на коленях и руках, но Алхимик отскакивает будто от огня и снова шикает. - Ты чего?..

- Не меняй воспоминание. Я буду в порядке, когда мы покинем его, однако оно запустится заново, стоит нам внести изменения. Сейчас Белоса и Коллекционера нет, поэтому менять остаётся только моё состояние. Не факт, конечно, что ключ находится именно здесь, но лучше всё осмотреть, чтобы не возвращаться сюда снова, - ребёнок делает несколько шагов назад и рыщет по полкам, высматривая ключ.

Парк обречённо вздыхает. За то короткое время, что она здесь пробыла, факт безмерной упрямости Алхимика стал для неё очевидным. Упрямость, вынужденная фальшь, хитрость и безграничная гениальность - ребёнок на своё же несчастье излишне одарён, за что и вынужден выносить холодную оценивающую подозрительность безумного создателя. За любое отклонение от нормы следовали проверки Белоса, порой выходящие за рамки человечного, и это не могло не вызвать у ведьмы злость.

Шаг вправо - расстрел.

Шаг влево - тоже.

Хочешь остаться в живых - стой на месте и пляши под чужую дудку и раздражающие стихи, словно шут в цирке уродов. Но Алхимик ведь не шут. Вовсе нет. Разве можно назвать шутом кого-то столь изворотливого? Хитрости хоть отбавляй, а про умение приспосабливаться лучше и не заикаться вовсе. Уиллоу переводит взгляд на задумчивого ребёнка и старается не думать о том, было ли ему страшно, когда до него дошёл ужас всей той ситуации, в которой он оказался.

Конечно же было, - всё же думает она про себя и присоединяется к поискам. Всё перемазано в крови и грязи, девушка с трудом убеждает себя дотронуться до выдвижного ящика. Запах стоит мерзкий, тяжёлый и жуткий. Она невольно задерживает дыхание. Внешний вид ключа, как ни странно, для неё все ещё является загадкой.

- На что он похож? - Уиллоу достаёт из ящика свёрток из пергаментной бумаги и, к своему удивлению, натыкается на что-то очень мягкое и плотное. Почти живое. Открывать свёрток она так и не решается.

- На пивную бочку с козлиной бородкой и манией величия, - Алхимик встряхивает мешок с костями и устало закатывает глаза. Опять пусто. Ничего, что было бы хотя бы отдалённо похоже на ключ.

- Прости?

- Прощаю.

- Я про ключ, - ведьма возвращает свёрток на место и переводит взгляд на ребёнка.

- А я про Филипа, - ребёнок складывает кости обратно в мешок и переводит взгляд на ведьму.

В укрытии раздаётся заливистый смех. Алхимик, довольный удачной шуткой, гордо вздёргивает подбородок и складывает руки на груди, рассматривая смеющуюся Уиллоу. На её щеках и кончиках ушей пляшет мягкий румянец, а плечи мелко дрожат от искреннего смеха. Клон ловит себя на мысли, что смех Уиллоу нравится ему намного больше, чем ехидная усмешка Коллекционера или Белоса. Он даже думает о том, что был бы рад слышать его почаще.

- Думаю, нам стоит перейти к другому воспоминанию, - Алхимик протягивает Уиллоу порезанную ладонь и ждёт, пока девушка решится принять её.

Парк послушно берёт его за руку. Их встречает уже привычный коридор, обросший засохшими колючками и старыми высокими деревьями. В их очертаниях Уиллоу узнает стволы платана и не сдерживает тихого смешка.

Гениальность, в чистом её проявлении. Настолько присущая Алхимику, что коридор не посмел выбрать что-то другое, подчинившись одарённому подсознанию первенца Белоса.

Их окружают картины. Некоторые Уиллоу способна разглядеть лишь издалека - они надёжно скрыты от её глаз, и она даже не пытается убедить себя в том, что это не работа Алхимика. Воспоминания выглядят блекло, почти позабыто, словно отголоски давно минувших времён, которые хочется, но не получается забыть. На некоторых из них Уиллоу отчетливо различает первое успешное зелье, а на другом правильно начерченный глиф. Во всех этих воспоминаниях Алхимик один. Без Белоса. Там, где он есть, Уиллоу не видит ничего хорошего, только боль и беспощадный контроль, от которого не избавиться. Что хуже всего - она не видит даже намёка на спокойствие. Коридор буквально пронизан нескончаемой тревогой и паранойей, желанием сбежать и не возвращаться, найти новый дом и остаться в безопасности, чего бы эта безопасность ни стоила. Эти эмоции душат, тянут её на самое дно в бездумных попытках утопить.

Неужели клон чувствовал это постоянно?

Ведьма всматривается в Алхимика, и осознание разгорячённой плетью пронзает её сердце. Стоящий перед ней ребёнок выглядит намного болезненнее, чем ей казалось ранее. Его руки истерзаны шрамами, глубокими и уродливыми, кожа исполосована и стянута. Неоправданно быстро повзрослевший, но так и не познавший радости жизни вне заточения, ребёнок смотрел на неё молча, почти не шевелясь, давая девушке возможность изучить отметины на теле. Больше всего завораживал и пугал шрам на шее - длинная изрезанная полоса от тупого ножа, очевидно оставленная наскоро. Уиллоу мягко кладёт пальцы на тонкую шею. Алхимик крупно вздрагивает, но остаётся на месте. Лёгкая дрожь нервирует тело. Парк старательно оглаживает шрам и сдерживает всхлипы, чувства ярости и несправедливости смешиваются и поглощают её. Из глаз текут горькие слёзы. Хочется кричать, вырвать из себя всю злость и обратить её против Белоса, заставить его страдать так же, как пришлось настрадаться Алхимику.

Ребёнок испуганно отскакивает. В глазах читается пристыженная вина.

- Прости, - тихо и печально, словно голос виновника, пойманного на вынужденном преступлении. - Не стоило показывать тебе эти воспоминания. Следовало самому поискать ключ.

- Может ли ключ оказаться в том самом воспоминании, когда ты получил шрам на шее? Это ведь твоя смерть, не так-

- Туда ты не пойдешь, - Алхимик напряжённо ведет плечами и хмурится, в коридоре медленно гаснет свет. - Это окончательное решение, я не могу пустить тебя. Посмотри на себя сейчас. Ты уже дрожишь и плачешь, а ведь Белос даже не навредил мне толком, просто покричал и швырнул перепачканной склянкой. Я не могу предугадать твою реакцию на смерть, Уиллоу.

- Но ведь это необходимость, - она стыдливо вытирает слёзы и просящим взглядом устремляется в Алхимика.

- Я... я тоже не смогу туда пойти. Это... это смерть, Уиллоу. Я не готов снова встретиться с ней, понимаешь? Картины со смертями клонов под запретом, ты должна- Уиллоу, стой! - ребёнок почти мгновенно реагирует, но незаметная задержка оборачивается пропастью, и между ними вырастает непреодолимая стена из колючих лоз. Ведьма укрепляет заклинание, и лозы прорастают дальше, полностью преграждая проход от одной части коридора к другой. С той стороны она слышит крики Алхимика, нервные и испуганные, к горлу подступает чувство вины. Парк тихо извиняется, и крики прекращаются. Слышатся лишь просьбы не идти дальше.

- Мне ужасно жаль, но я не могу просто развернуться и сдаться, - голос дрожит, но ведьма решительно продолжает поиски ключа, двигаясь к концу коридора. Воздух тем временем становится всё холоднее. По коже пробежал табун мурашек, и ладони болезненно покалывало, но внутри всё горело, словно ведьминское пламя, зажжённое для жертвенного шабаша. Уиллоу делает глубокий вдох и останавливается напротив последней картины.

Ей страшно, ужасно страшно, хочется вытащить свиток и дать сигнал о возвращении, но вместо этого ведьма чертит защитный глиф и смело шагает вперёд. Воспоминание бесшумно поглощает её, и раздаётся первый крик о помощи.

Картинная рама успевает бесследно исчезнуть до того, как её настигает Алхимик.