Мать сегодня работает в ночную смену, позволяя Юнги пробраться к холодильнику и вытащить из него практически всю жидкость, начиная с минеральной воды и заканчивая молоком. Он чувствует, что обезвоживание ещё успеет сыграть с ним злую шутку, но успешно игнорирует предупреждения организма и принимается за поиски всех потерянных за начало семестра материалов.

Память телефона не выдерживает объёма скачанных кратких конспектов. Юнги опять вынужден взять на рассмотрение ещё и эту мелочь, будто от неё он перестанет крутиться точно юла или веретено, десять лет проработавшее без передышки, до которого дотронешься твёрдой рукой — вконец развалится.

От жара в комнате пот проступает на лбу, и Мин стягивает с запястья строительную резинку, завязывая на голове кривой хвостик. Даёт себе передышку в несколько минут, не переодевается, падает на стул, чуть не доламывая ему хлипкую ножку. И устало бьётся головой об стол.

Закрывает глаза на, кажется, на минуту — а из-под носа сбегают два часа. Он опять не оставил в голове ни капли знаний: тетради остались нетронутыми, старые записи — ненайденными. Однако кое-что мягкое, далёкое и такое знакомое оказывается услышанным — щебетание птиц.

На негнущихся ногах подскакивая к окну, Мин распахивает его и полузакрытыми глазами выискивает крошечных пташек, чьё пение так мягко чарует его сознание вместе с дурманом опавших листьев. Эти маленькие создания точно сошли с ума, оставшись в осенние холода веселиться прямо на крыше дома.

А вот главного вокалиста сегодня нет.

Отстающим от реальности и всё ещё расплывающимся мозгом он пытается проанализировать ситуацию, но плюёт на жалкие попытки и идёт досыпать оставшиеся часы. В районе грудной клетки нечто щемит, посылая нервные импульсы к кончикам пальцев, однако остаётся забытым.

И всё вертится опять: лекции, семинары, но найденный помятый листочек с ручкой; галдёж, окруживший со всех сторон, толпы студентов, длинные очереди в буфете на перерывах; общественный транспорт и режущее тупым ножом желание оказаться одному в электричке, чтобы она сошла с рельс и вспыхнула. Юнги, скорее всего, только в этом случае сможет выспаться.

Хотя бы дождь, что ли, оросил своими слезами землю под стать концу ноября. Однако только пар от станков и двигателей пригревает спину в рабочем комбинезоне, и Мину хочется затеряться среди широкоплечих мужчин, слиться с коробками и отправиться путешествовать на украденном тарахтящем грузовике. Пропитанный с ног до головы потом и усталостью, Юнги вытирает испачканным в машинном масле полотенцем шею и отправляется к начальнику, чтобы получить свою долю. Выданный на руки конверт согревает не то душу, не то всё тело, но сменённые замки на двери в его каморку разочаровывают до одури и сиплых вздохов. К тому времени, как он добирается до неё с рюкзаком наперевес, каждое помещение уже пустует, поэтому приходится скрипя сердце тащиться сквозь безлюдные проспекты, прижимать к себе вещи, чтобы было теплее, и переставлять зудящие ноги.

Юнги всё-таки спотыкается прямо на пешеходном переходе, проезжается подбородком по асфальту. Шипит на самого себя, начиная пропитываться ненавистью к этому дню, кое-как привстаёт на локтях и хочет лечь обратно, потому что сил не остаётся никаких. Крохи некой надежды подмывают содрать себя с дороги, но Мин так и сидит согнувшись, не обращая внимания на гул машин, что уже стремятся проехать на свой законный зелёный. А Юнги, собирая лицом красное свечение, засматривается на ладони. Со шрамов, мозолей и ещё незаживших ожогов считывая собственную историю, он понимает, что не встанет. Молит и небо, и землю, чтобы кто-нибудь предложил ему свою помощь, уволок бы, вытянул бы из-под капотов злобно смотрящих автомобилей, дав ему тот самый необходимый знак: опускать руки ещё слишком рано.

Рёв двигателей и сигналов скорее сваливать с чужого пути прибивает к земле. Мин смыкает веки и сжимает кулаки, понимая, что никому он, чёрт возьми, кроме самого себя, не нужен: никакой вселенной и никакой жизни.

Глубокий вдох и выдох.

Он поднимается. Вешает на плечо рюкзак и стряхивает с себя последние остатки веры. Не оборачиваясь, продолжает брести к своему единственному дому — кровати. Весь путь смазывается, размывается то ли на леденящем ветру, то ли в высыхающих из-за него слезах, которым Юнги не даёт просочиться наружу. Он впервые игнорирует объятия парка, выруливая сразу на проезжую часть и подтягиваясь к подъездам, чтобы следом отыскать на дне рюкзака ключи и ждать грохочущий лифт. Потом выбраться из него, подойти к незамкнутой двери квартиры и приготовиться к новой порции криков в лицо.

В тусклом коридорном свечении Юнги проплывает мимо матери и повисшего у потолка запаха алкоголя. Стаскивает тяжёлый рюкзак с плеча прямо в коридоре, потому что больше не может терпеть зуд, и бредёт в сторону комнаты, пока не получает оплеуху.

Разворачивается в попытке уловить фокус на шатающейся фигуре.

— Если не собир…аешься жить дома, проваливай отсюда. Чего прип…ёрся? Катись!

В спину прилетает кулак.

Безразличием и вселенской отрешённостью пронизывая каждый уголок этой проклятой квартиры, Мин смотрит прямо в лицо напротив. Пронзительно, выворачивая всю свою коробку испепелённых эмоций перед родителем, но не находя и толики понимания в чужой.

— Катись отсюда! И как тв…ой папашка, и сестра-блядюга, умотавшая на другой конец континента! Проваливай к чёртовой матери!

— Я уже у неё, — хрипит в ответ Юнги и разворачивается, пытаясь добраться до своей комнаты, но не успевает. Вовремя заметив замахнувшуюся тень, Мин уходит из-под удара.

Бутылка с оглушительным звоном разбивается об стену рядом с головой. До дрожи знакомый звук накалывает сердце на вилы. Юнги прирастает к полу. Неожиданно возвратившись на несколько лет назад, когда всё только начиналось, Мин абсолютно не понимает, что нужно делать. Бежать в комнату? Или нестись к входной двери?

В глазах резко темнеет, и Юнги уже из-за собственного сдающегося организма летит в стену. Еле успевает подставить под лицо ладони. Цепкая хватка чужих пальцев в волосах холодит внутренности, которые, кажутся, сейчас окажутся прямо на полу. Однако вместо них на полу оказывается Мин, врезавшись в злосчастный косяк двери носом.

Чувствуя кровь, льющуюся прямо в горло, Юнги ползёт в гостиную, понимая, что движется в противоположную от своей комнаты сторону. Плечи ноют, поясница вопит из-за переработки.

Страх того, что в арсенале Мина лишь секунды, заставляет его сжаться в комок и ждать, пока всё прекратится. Но Юнги, игнорируя тремор, валунами прибивающий к земле, собирает последние крохи сил.

Больше ничего не осталось: ни времени, ни шанса на его остановку. Всё в его руках.

Он вновь обязан подняться. Ради самого себя обязан.

Опираясь о подлокотник дивана, Мин давится кровью и слезами от вспышек боли, поднимается и как можно скорее бежит прочь. Выхватывает из кармана ключ, вставляет в замочную скважину — и видит чужую руку прямо со своей головой. Дёргается, не даёт схватить себя и, присев, вваливается в свою каморку, тут же захлопывая дверь.

Ледяные руки заходятся в треморе, когда Мин толкает комод к двери, пересекая им все попытки вломиться. И, стоит эфемерному чувству безопасности заменить глубинный страх, Юнги позволяет себе осесть на пол.

Сон исчезает вместе с достигшими пика эмоциями. Не поддаваясь тошноте, Мин внимательно следит за дверью, подставив под себя руки, чтобы не распластаться на полу прямо сейчас. Ещё нельзя.

Созерцает бегающие перед взором блики и засветы, глубоко дышит, периодически задерживая дыхание. Шепчет самому себе о том, что скоро съедет именно он, а не его крыша; что он не раз проходил через эти мучения и драки, скандалы и побои; что через несколько месяцев всё точно получится.

Запоздало понимает: рюкзак остался в коридоре. Хватается испачканными в кровь ладонями за волосы, громко выругиваясь.

Он устал.

Сколько бы раз Мин ни повторял себе, что справится, на самообмане держаться невероятно сложно. Практически невозможно, но приходится каждый раз бороться с отчаянием, представляя себе будущее, пока настоящее пылает необъятным пламенем.

Пусть и ложь, но он сможет. Когда-нибудь. Не сегодня, но когда-нибудь. Через месяцы, может, годы. Скоро. 

Выпотрошенное сердце огрызком выкатывается из грудной клетки. Юнги смотрит на него, такое покорёженное, рваное, грязное, и понимает, что терять больше нечего. Не прекращает сглатывать кровь.

Бредёт к подоконнику, чуть не разбивает себе лоб, поскальзываясь из-за крови на ладони, и берёт в них пачку сигарет. Распахивает окно, забираясь на выступ, прислоняется саднящим носом к холодным ставням и поджигает сигарету. Суждено ему захлебнуться в собственной крови или умереть от рака лёгких — пусть, однако сейчас иллюзии лёгкости окутывают нуждающуюся душу. 

Цвет крови солнца — фиолетовый, располосовавший чёрное небо. Горизонт кажется вертикальной полосой; свет фонарей сверкающими бликами пляшет перед глазами, медленно усиливая головокружение. От металлического вкуса тошнит, поэтому Юнги сильнее тянет дым в лёгкие и вдруг усмехается. Выплёвывает кровь, упирается локтями в колени и усмехается, разглядывая землю далеко под ступнями: этот грязный асфальт, нагретый днём, эти бетонные коробки, где жужжат сотни людей, эти вековые деревья, повидавшие слишком много судеб, разбившихся об твёрдую землю.

Собственная мать желает, чтобы он оказался там, внизу, опоясанный одиноким ветром и переломанными костями.

Смех распирает грудную клетку.

Чёрта с два.

Не выдерживая, Мин с булькающим звуком надрывно смеётся, крепко уцепившись за подоконник. В попытке не подавиться кашлем вытирает губы, оставляя разводы.

Черта с два его увидят распластанной звездой. Он настрадается, насытится проблемами, но будет жить. Волочиться по земле, сопротивляться давлению тех, кто был близким, давлению жизни и смерти, но никогда не пойдёт лёгким путем. Он не для него. Для него — влетать в косяки двери, жить на копейки и пытаться сдерживать размышления, но не сдаваться.

Когда-нибудь он сможет всё поменять.

Какое же это отвратительное слово: «когда-нибудь».

Последний пепел ссыпается под ноги, и Юнги вышвыривает бычок, начиная дымить заново.

Атмосфера полыхающей осени заменяет тревогу в груди, пока взгляд скользит по карминовой шевелюре деревьев внизу. Мёртвые взоры с горящей оболочкой — сколько ещё людей не могут оторваться от своих зависимостей, чтобы прочертить в жизни собственный путь? Точно старые растения, они вгрызаются корнями в землю, боятся оторваться от стабильности. Дышат одними и теми же выхлопными газами одинаковых машин, проносящихся мимо. Провожают глазами тот самый выверенный их предшественниками путь.

Противно. От самого себя противно. 

Вдруг два огненно-карих глаза прорезают тень, в которой спрятался Мин, и от неожиданности появления чужого силуэта Юнги чуть не слетает с подоконника.

— Чего не спишь? — произносит он в ответ на пристальный взгляд с соседнего балкона, втягивает в лёгкие дым, выдыхает, вновь втягивает — и от сигареты остаётся уже половина. Боль не прекращает терроризировать всю поверхность лица.

Чимин молчит около минуты, а потом тихо отвечает:

— Не хочу.

— Я бы на твоём месте… — нечаянно прерывается Юнги, проглатывая кровь, и краем глаза замечает, как по чёрной футболке расплывается ещё более тёмное пятно, — …не разбрасывался такой ценностью.

Мин несколько секунд проверяет, может ли спокойно дышать носом, и с облегчением признаёт, что никаких страшных повреждений всё-таки не будет.

— Я бы на твоём месте не давал тех советов, которым ты сам не следуешь, — своим привычным отчитывающим тоном бубнит Пак, на что Юнги лишь пожимает плечами.

— Я, в отличие от тебя, душу бы продал, чтобы остановить время и выспаться.

Юнги немного выползает на свет, чтобы лучше видеть одногруппника сбоку, и не замечает в чужом взгляде никаких изменений. Значит, конспираторские способности ещё остались, чтобы прекрасно разглядывать своего собеседника и не давать ему видеть себя.

— О чём я и говорю. Сам почему не спишь? — внезапно вопрошает Чимин и кладёт руки на перила, а голову — на руки. Взирает заинтересованно. Щурясь, Мин пытается высмотреть обыденную притворность во взгляде Пака, но не получается. Выдыхает дым, выбрасывая сигарету. Начинает ещё одну, постепенно успокаиваясь. Еле попадает фильтром в сухие губы.

Хочется повредничать и в той же манере ответить «не хочу», однако Юнги отводит взгляд к вернувшемуся в адекватное положение горизонту.

— Ну, как сказать… — Вспоминать нет желания. Выбросить бы этот день из головы, сжечь его, чтобы безмолвно полыхал и горел, горел, горел как ворох листьев у подъезда.

Чимин не торопит: терпеливо ждёт ответа даже тогда, когда Мин делает вид, что забывает вопрос, и поправляет встрёпанные волосы. Ветер приятно холодит переносицу, а Юнги рассматривает чужой столь аккуратный разрез глаз, чистую кожу и небольшую россыпь веснушек на скулах. От его яркости и резкости не остаётся и следа, являя реальности ту сторону парня, с которой Мин столкнулся лишь однажды.

От Чимина веет началом прекрасной золотой осени. В его спутанных волосах будто бы затерялись пожелтевшие листья, ещё свежие, такие живые, а сентябрьский дождь тоскливо орошает плечи парня, отражаясь грустью во взгляде. Уходит осень — уходят и его силы. 

Промахиваясь фильтром мимо губ, Юнги зависает, сортируя в сознании вереницу оправданий, но почему-то останавливается на том, что твердят его чувства:

— Я устал.

— Люди обычно спят, когда устают.

Весомо. Мин вновь пожимает плечами, обжигаясь о слетевший на ладонь пепел.

— Если бы я мог.

Пак было открывает рот, чтобы выпалить нечто, прорвавшееся из его груди, но смыкает зубы, продолжая всматриваться в тень на чужом балконе. Чимин словно невидимым силуэтом находится рядом, почему-то не вызывает желания отстраниться, закрыть рот и скрыться в комнате. Головокружение вновь атакует, отчего Юнги подаётся вперёд, разглядывая Пака, что сидит весь на иголках, нетерпеливо перебирает вязь старого изумрудного свитера, но почему-то успокаивает одним лишь видом.

В который раз пересчитав окна высоких многоэтажек, которых подкосило время, Юнги выбрасывает окурок и не может удержаться ещё от одной сигареты, потому что пальцы до сих пор заходятся.

— Куришь? — неожиданно тепло спрашивает Пак, пока Мин вспоминает, что тот его не видит: лишь крошечную горящую точку в темноте и всполохи зажигалки.

— Курю.

— Нравится?

Хороший вопрос, на самом деле, на который ответа у Юнги не предусмотрено: его ещё ему никто его не задавал. Приходится пораскинуть мозгом, завести мотор в организме, чтобы найти ответ.

— Я не знаю, — не придумывает ничего лучше. Затягивается.

— Я бы тоже хотел, — осторожно, но искренне тянет, в который раз вызывая у Мина подозрения.

— Не трави себя.

Повисает давящее молчание. Юнги кожей чувствует, как наступил на особо опасную зону чужой жизни одним своим предложением: неизвестно, каких демонов пробудил этот набор букв. Поэтому Мин благоразумно затихает, прислушиваясь к чужому дыханию. Сливается с темнотой ночи, даже не зная, когда ей придёт конец, потому что телефон остался лежать в рюкзаке. Надо бы составить план действий на очередной день, но ему становится совершенно плевать — и он принимает решение просто не двигаться.

— Не замёрз? — вдруг переводит тему парень, не донимая расспросами. Юнги нечаянно роняет сигарету, удивлённо провожая её полёт. Даже не попрощалась, чёрт её дери.

— Нет, — благодарно давит на выдохе, нащупывая в пачке ещё одну. Хочется спросить, по какой, собственно, причине Чимина так всё это интересует, однако Мин глушит эти вопросы, зная, что это просто вежливость.

Пальцы перестаёт бить тремор.

Они сидят, окутанные далёким стрёкотом насекомых, гулом автомобилей и затухающими красками ночного города. Их древнего, выдохшегося города, который бы замазать на карте вместе с его жителями и вычертить новый, современный. Обнадёживающая идея. Жаль, что невыполнимая.

— Хочешь досмотреть ту серию?

Ещё один вопрос, заставляющий Юнги встрять в абсолютном непонимании.

— Ту, которую мы смотрели. Тэхён-хён ещё был, — напоминает Пак, среагировав на молчание.

Мин пропускает мимо ушей корявую интерпретацию чужого имени, но вырывает из прогорклой памяти тот самый момент на вечеринке. Хочется вылезти на свет, чтобы обдать соседа твёрдым и резким взглядом, однако Юнги лишь спокойно выдаёт:

— И как ты себе это представляешь?

— Ну… — задумывается Чимин, отрываясь от перил и откидывая волосы со лба. — Я могу вынести ноутбук сюда…

— И куда ты его поставишь?

— Возьму стул из комнаты, — быстро находит решение всему Пак, вызывая в Мине лишь новые вопросы к деталям.

— А интернет потянет? В прошлый раз не вывез музыку, а тут целое видео.

И снова закуривает, наблюдая за тем, как уверенность вечно уверенного парня стремительно ползёт к нулю. Однако через мгновение пламя в Чимине вновь вспыхивает:

— Тогда путь через дверь.

— Не вариант. Мимо, — отчеканивает Юнги, даже не желая отодвигать комод от прохода хотя бы до рассвета.

Закусив нижнюю губу, Чимин активно крутится вокруг своей оси, а потом неожиданно перевешивается за перила, рассматривая широкий выступ под подоконником Юнги. Словно силуэт несостоявшегося балкона, эта маленькая площадка огорожена хлипкими металлическими прутьями.

Провожая взглядом чужие действия, Мин отрицательно качает головой.

— Тут два шага, — радостно говорит Пак и тянется ладонью прямо к кирпичной стене.

— Сдавай назад, сейчас вывалишься.

Пепел вновь марает ладони, отчего Мин отряхивает их и старается игнорировать раздражающую надежду, искренностью вспыхнувшую в чужом облике.

— Тут правда два шага, смотри: вот здесь можно держаться, потом поставить ногу на выступ и подтянуться. Я смогу.

— С ноутбуком — нет.

— Да.

— В моей комнате может не ловить сеть. 

— Она не ловит только вне дома, мой вай-фай дотянется. 

— Ко мне нельзя, — уже осознавший, что Чимин не отступит от цели, отрезает Юнги. Хмурится, когда тот не сдаётся.

— Тогда я помогу тебе.

— Слушай, я ёбнусь прямо туда. Всё, что может пойти не по плану, пойдёт не по плану.

Пытаясь оттереть застывшую на губах кровь, Юнги отдалённо понимает, насколько это опасно, но возвращаться в надоевшие четыре стены не хочется так же, как засыпать и вновь просыпаться. Входить в рутину, вертеться в цикличности будней, думать об одном и том же, пропуская через рационализм каждую идею. Нынешняя кажется такой же глупой и абсурдной, как взять гитару и подыгрывать воплям загрустившего одногруппника, но Юнги уже один раз поддался идиотизму, поддастся и второй.

В конце-концов он оказывает услугу не Паку, а себе.

— Ладно, — цедит Мин, взвешивая, сколько сил удалось скопить за этот короткий отдых. — Подожди минуту.

Разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, Юнги касается ногами пола и шагает к шкафу, выуживает оттуда чистую толстовку, а своей футболкой, вылив на неё половину воды из бутылки, стоявшей на тумбочке, вытирает лицо с ладонями. Бродит по тёмным углам, отыскивая хотя бы какие-нибудь чистые штаны, и натягивает на себя спортивные, вспоминая, что завтра пара по баскетболу.

Забывает про это уже через секунду, рассматривая свой образ мешка в зеркале, и забирается обратно на подоконник, где его всё так же ждёт сосед-полуночник.

— Какой там твой план действий был? — врывается в тишину с вопросом. Скребёт ногтями по оконной раме в попытках придумать стратегию.

— Левую ногу сюда, на выступ около стены, — подключается Чимин. — Там, где… Вот, да, — активно жестикулирует руками, стоит Юнги вылезти из окна и боком подобраться к кирпичной кладке. — Не смотри вниз, — окутывает мягким шёпотом и вытягивает руки, на которые Юнги смотрит с прищуром. Переводит взгляд вниз наперекор чужим словам.

— Нихуя не работает. Ты знал, что мозг не может воспринимать негативные команды? Если я скажу тебе не думать о слоне, ты тут же подумаешь о слоне.

Мин не знает, стоит ли того эта мизерная возможность изменить если не целый уклад его жизни, то хотя бы этот вечер. Он знает лишь то, что не боится ни высоты, ни возможности рухнуть с девятого этажа — боится только того, от чего он сейчас бежит прочь, но всё равно тараторит бессвязные вещи.

— Смотри на меня, — вкрадчиво заверяет парень. И Юнги, впиваясь ладонями в металл, ведётся на пропитанную мягкостью уверенность голоса. Готовится оттолкнуться.

— Если я сейчас сорвусь, забери мою гитару.

— Ты не сорвёшься. — Парень напротив возвращает твёрдость своего голоса и вверяет непоколебимость. — Просто сделай шаг, считай, с этой ступеньки на эту.

Мин понимает, почему за этим человеком следуют люди. Ведомый чужими наставлениями, Юнги смотрит себе под ноги и соглашается со словами парня: здесь убиться сложно. Мин не отрицает тот факт, что предпочтительнее было бы наоборот, однако в глазах Чимина искрится неподдельная радость и предвкушение от обыкновенной идеи просто досмотреть серию. Пак даже тащит незнакомца себе в дом, чтобы это сделать, а Юнги хочет сбежать из своего.

Шаг — и он не успевает заметить, как сильные руки подхватывают его, тянут на себя, позволяя с лёгкостью перелезть через перила. И вот Мин, вдохнувший и так и не выдохнувший уже от боли из-за гематом, цепляется за чужие локти, твёрдо стоит на ногах и не может обнаружить в памяти ту самую секунду, за которую он оказался здесь, окутанный тёплым свечением люстры в комнате Чимина. За высокими окнами балкона переливаются огоньки гирлянд. Юнги, словно заворожённый искрящимися оранжевыми, голубыми и изумрудными лампочками, ослабляет хватку. Они равномерно переливаются — каждая по очереди, — погружают атмосферу в тёплое умиротворение и навевают воспоминания о рождестве, подарках и полноценной семье. От свитера Чимина доносится аромат карамели, какао — и Мин додумывает запах корицы, яблок и еловых лапок, пока не сталкивается с обеспокоенным взглядом напротив.

— Господи, это ты так сейчас? — восклицает Пак и, отпустив Юнги, тянется пальцами к его лицу, давая понять, что всё-таки из него конспиратор никудышный.

— Каким образом? Это я раньше. Забей.

Ловко увернувшись от чужих ладоней, Мин делает шаг назад и поправляет толстовку, избегая зрительного контакта и дополнительных вопросов по поводу произошедшего. Однако Чимин лишь толкает балконную дверь и пропускает Юнги вперёд, на удивление быстро уносится куда-то, оставляя Мина созерцать уют комнаты. По сравнению с собственной, в которую входишь и получаешь табун мурашек по спине с ощущением заброшенности, комната Пака похоже на ту, где живёт человек. Человек, определённо захваченный искусством живописи и сбора непонятного хлама в виде газетных вырезок, раритетных книг и старинных вещиц: начиная музыкальными пластинками со сбитыми краями и заканчивая антикварными приспособлениями для науки. Никуда не сдвигаясь с того места, куда поставил его Чимин, Юнги вертится вокруг своей оси и борется с желанием закрыть глаза, погружаясь в чувство наступившей осени и убаюкивающее спокойствием свечение.

На стене еле слышно тикают часы. Кажется, что полотна на стенах вот-вот оживут, переплетутся друг с другом акварельными мазками и умчатся прямо в раскрытую дверь. Хочется приземлиться на пушистый плед шоколадного оттенка, которым укрыт разложенный диван-кровать, но перед этим сдвинуть ноутбук и кучу книг, тонущих в мягкой ткани. Платяной шкаф старой конструкции прячется в самом дальнем углу около кровати, а напротив расположился письменный стол, заваленный ещё несколькими стопками книг. Из них в огромных кипах и художественная литература, и пособия из университетской библиотеки. Щурясь и наклоняя корпус вперёд, Юнги высматривает даже ненавистный учебник по информационным технологиям, который он умудрился потерять ещё год назад.

Мин давит в себе просящуюся на лицо улыбку: маленькая комната становится огромной из-за тысячи деталей, живёт своей жизнью и неожиданно принимает в себя Юнги. И в момент, когда он решает сделать шаг к висящим на стене холстам, появляется их хозяин с антисептиком, ватными дисками и ещё какими-то склянками в руках.

Захлопывая дверь одной ногой, Чимин вываливает добро на кровать и кивает головой затихшему Юнги, который гипнотизирует баночки на покрывале и удивляется, как этот парень ещё шприцы не притащил.

— Я принёс обезболивающее, выпей.

— Оно мне не помогает.

— Ты в курсе, что у тебя гематома на носу? — с неподдельной серьёзностью отчеканивает сосед и смачивает ватный диск хлоргексидином, чтобы стереть чужую кровь.

— Главное, что не опухло. Не привыкать, — как ни в чём ни бывало выпаливает Юнги и пытается перехватить ватный диск, но Пак не даёт. — Спасибо, но… тебе знакомо понятие личного пространства? Дай сюда.

Впиваясь глазами в чужой силуэт, Мин вытягивает руку и следит за чужим бездействием.

— Не делай такой убийственный взгляд, не поможет, — в ответ дерзит Чимин и терпеливо дожидается, пока чужая рука устанет находиться на весу.

Проходит несколько долгих минут перед тем, как Юнги вновь предпринимает попытку выхватить ватный диск, но снова терпит неудачу. Мгновенно реагируя, хватает с пледа бутылочку хлоргексидина, но не успевает даже дотронуться до пачки ватных дисков, как они оказываются у Чимина. Оба валятся на кровать.

Вот же непробиваемый.

— Пак Чимин, уйми свою потребность старосты заботиться обо всех и вся, — находит выход в словесной атаке Юнги.

— Мин Юнги, я не дам тебе окочуриться в моей комнате. Когда я приглашал тебя, я подразумевал человека, а не ходячий труп.

— Не преувеличивай. — Вместо того, чтобы встать и выйти, Юнги цепляется за первую фразу и не подумав выпаливает: — Знаешь моё имя?

— Я же староста, — пожимает плечами Пак, упираясь локтями в кровать. 

Вдруг, не дав Мину опомниться, Чимин выпрямляется и ладонью касается его лба. Следом убирает упавшие волосы, другой рукой стирая с переносицы засохшую кровь. Так резко и молниеносно, что Юнги не успевает даже дёрнуться, как оказывается во владении чужих рук. Чимин замечает то, с какой силой тот жмурится и сжимает зубы, поэтому максимально плавно двигает руками и практически не дышит.

То ли из-за слабости, то ли из-за странного нежелания, Юнги удерживает кулаки на месте, чтобы неожиданный помощник не получил промеж глаз, и позволяет атаковать своё лицо. Отчего-то устраивается удобнее и даже расслабляет затёкшие плечи, но затем распахивает веки — и замирает.

Давно утерянное чувство принятия заботы раскатистыми волнами поднимается со дна сознания, вытягивая за собой затонувшие теплоходы безопасности и парусники доверия. Вовремя себя одёргивая, Мин созерцает глубину чужих глаз, обрамлённых густыми ресницами, и заглядывает дальше: туда, куда в свете дня не посмотришь. Туда, где пересекаются множество личностей одного человека, что сейчас сосредоточенно трёт подбородок Юнги. Последний не знает, зачем, но по тоскливому взгляду и странной просьбе начинает догадываться.

— Что ты делал своим лицом вообще, — тянет сосед по несчастью, чтобы заполнить пустоту, и Мин не сопротивляется его попытке. — Ты же уже пытался оттереть кровь? Нос, подбородок, щёки, даже ухо зацепил.

— Стены вычищал.

Не контролируя ошмётки после эмоционального взрыва, Юнги осознаёт, что выложил почти всю правду, но не улавливает в чужих движениях и толики изменений. Руки Пака всё такие же уверенные, непоколебимые, заставляющие опустить взгляд на собственные, которые периодически пробивает трясучка на нервной почве. Напоминание о старых ссадинах не вызывает такое безразличное отношение, какое хотелось бы.

— Можешь пока взять ноутбук, — кивает Пак на устройство сбоку Юнги и на секунду его выпускает.

Ощущая приятный освежающий ветерок, Мин затаскивает ноутбук к себе на колени, впервые встречаясь с таким монстром. Раньше у него был тарахтящий, словно старая «Вольво» Намджуна, а потом сгоревший компьютер — и с тех пор остался только телефон.

— Без пароля? — вопрошает, нажав на кнопку включения и щурясь из-за антисептика, стекающего по шее, но жаловаться себе не позволяет. Терпит, чувствуя, как капли неприятно ползут под ворот толстовки.

— Сейчас нет нужды скрываться.

Юнги так привык к отсутствию семьи, что забывает про потенциальных родителей этого парня, но, отмечая потухший взгляд и отрешённый вид, не задаёт никаких вопросов. Услуга за услугу: Чимин тоже не мучал его.

Наступает тишина, иногда прерываемая шумом работающего ноутбука и ещё реже — стуком клавиш, когда Мин набирает в поисковике название аниме и дёргается из-за касаний к волосам. Они ощущаются предательскими, словно Юнги зазевается — и они воткнут в него свои обжигающие стрелы, вновь выставляя за слабовольного идиота. Мнимое спокойствие очаровывает, заставляя держать уши востро, — приходится избавляться от желания сбежать.

— Запястья, — на выдохе произносит Чимин и отрывает чужие руки от клавиатуры. Закатывает рукава толстовки, словно не видя на внутренней стороне ладони ожоги и шрамы. Непривычно до дрожи, до неприятного покалывания. Из-под ткани выглядывает выцветшая татуировка.

Юнги ждёт вопросов. Ощущает их загривком, думает, что только чужие губы распахнутся — он выдернет запястья и больше не позволит до себя дотронуться.

Однако Чимин молчит. Трёт старые царапины, по которым Мин растёр кровь из носа, закатывает чужие рукава, чтобы было удобнее. И молчит, будто бы ничего не замечая.

Тревога медленно отступает. Выдох.

Юнги открывает рот сам:

— Я мог бы просто наведаться в ванную.

— Не думаю, что ты бы пошёл, — выдыхает Пак и, вновь откидывая чужие волосы со лба, рассматривает Юнги: он замер, так и не дотронувшись до клавиатуры. Чимин берёт небольшой кулёк с покрывала и прикладывает к носу Мина, который от изумительной прохлады чуть не перекатывается вперёд. Юнги с благодарностью забирает компресс. — Вот правду говорят про твой взгляд, — неожиданно выпаливает и вызывает со стороны лишь недоумение. — Тяжёлый. Пронзительный.

Впервые Юнги слышит слухи о себе. Посмотрел бы Чимин на свой, завешанный покрывалами иллюзий и испаряющихся надежд, сняв с лица яркую поддельную улыбку. Мин уверен, что его собственный не выражает ничего, кроме желания просто выспаться.

— Есть на то основания, — неизвестно зачем оправдывается Юнги и не успевает среагировать, как Чимин, перевесившись через колено Мина к ноутбуку, закрывает своей головой пол-экрана.

— Ну что, нашёл?

Одной рукой держа около лица компресс, а другой разворачивая технику к её хозяину, Юнги показывает результаты поиска.

— Субтитры или озвучка?

— Озвучку давай. Зрение ни к чёрту.

— Дед, — тянет Юнги и глядит на всё ещё утыкающегося в экран Пака. Хочется протянуть руку, отодвинув чужие волосы, чтобы хотя бы так отплатить за помощь, однако пальцы замирают. — Какая серия?

Чимин глубоко задумывается, поправляя растянутую вязь свитера, скатившуюся на ладони. Видно, как что-то старательно формулирует у себя в голове, пока Юнги из последних сил борется со сном и старается не закрывать глаза.

— А ты смотрел «Наруто» раньше?

— Да, — мгновенно просыпается. — Немного, на самом деле, когда по телевизору ещё крутили. Серия… двухсотая? Или около того, я помню обрывками, — хмурится, стоит столкнуться с чужими проницательными глазами. — Ты уже всё успел посмотреть, что ли?

— Ага, — легко кивает головой Пак и поднимается с покрывала. — Выбирай тогда ту, где остановился, или любую вообще, какую захочешь, я пока принесу чем похрустеть.

В том, что предложение «досмотреть серию» было только предлогом не находиться в скверном одиночестве, Юнги убеждается ещё раз, но почему-то нажимает на видеоплеер, чтобы в раскрывшемся списке серий выбрать какую-нибудь наугад ровно до того момента, пока Чимин не появляется на пороге теперь уже с пачкой чипсов, какими-то конфетами в упаковке и наполовину полной бутылкой колы. Только Пак сваливает это на плед, кивая соседу головой, чтобы включил серию, как Юнги замечает пачки разноцветных мармеладок, которые так и хочется скорее закинуть в рот. Освобождает ладонь, отняв холодный компресс от переносицы, и нацеливается на сладости.

Чимин ставит ноутбук практически на край кровати, выключает настольную лампу, погружая комнату лишь в свечение гирлянды, и забирается обратно. Юнги берёт с парня пример, облокачиваясь спиной о стенку и, только серия начинается, прибавляет звук.

На их лица с громким рёвом падает кроваво-красный оттенок чакры: не выдержав избиения подруги Наруто одним из антагонистов — Пейном, — Узумаки сломал печать и позволил девятихвостому взять над собой контроль. Резко меняющиеся кадры стопорятся в сознании Юнги, который складывает руки на груди и пытается погрузиться в картинку на экране.

— О! Ты не попал на филлеры. Отлично, — звучит сбоку.

— Ты бы всё равно перемотал на серию без них.

— Зато сэкономили время. 

Заталкивая поглубже все веские аргументы в собственную пользу, Юнги возвращается к просмотру. Аниме кажется ему в разы реалистичней, чем та ситуация, в которой он оказался. Мягкий ворс пледа убаюкивает; парень рядом, от волнения за главного героя вцепившийся в свои колени, не отрывается от ноутбука. А Юнги, окидывая чужую комнату взглядом, возвращается к себе и отчего-то не может вспомнить, в какой конкретный момент его привычный вечер свернул не туда.

Лежащие на пледе сладости гипнотизируют. Багровые тона сменяются бледным жёлтым, перетягивая на себя внимание парней.

Мин всё ещё пытается. Задаёт себе вопросы о том, что он здесь делает, а потом в кои-то веки плюёт на происходящее и расслабляется. По крайней мере, сейчас он не в своей комнате, крепко сжимающий одеяло в ожидании ужасающего треска двери. Сейчас он в призрачной безопасности. Юнги старосту своего факультета едва знает, они почти не пересекались и, скорее всего, за два года даже не здоровались. Но Мин смотрит вместе с этим парнем японские мультики и незаметно укутывается в край пледа. Абсурд.

Взгляд улавливает на лице одногруппника неподдельное удивление, отчего Юнги смотрит на экран и наблюдает, как Наруто путает собственную мать с настоящим обличием девятихвостого. Они видятся впервые за долгие-долгие годы после того, как родители Узумаки, спасая деревню от лиса, запечатали его в своём новорождённом сыне, потому что другого выхода не было. Защита на печати, которая проявилась в виде отдельного мира, овеянного светом, позволила им встретиться, чтобы Наруто смог успокоиться. Смог понять свою историю, вспомнить детство, простить родителей и горько плакать, обнимая свою мать. Она рассказывает ему всё: начиная от знакомства с отцом и заканчивая нападением девятихвостого демона на деревню.

Юнги не замечает, как мармеладки всё-таки оказываются в его рту и как пролетают две серии. Чимин, в третий раз потянувшись, чтобы включить следующую, в полнейшей пленённости пьёт газировку и падает обратно на своё место.

На кровати неизвестно когда и неизвестно откуда появляется ещё один плед. Юнги как можно незаметнее тянет его к себе, пока Пак увлечённо наблюдает за боем отца Наруто со злодеем.

В момент, когда мама Наруто, защищая своего сына, бросается под удар от демона, только потом замечая, что отец сделал то же самое, Юнги внезапно вспоминает, где он прекратил смотреть это аниме.

Прямо здесь.

Он помнит, как резко нажал на паузу и закрыл браузер, замирая от боли, прорезавшей сердце. Помнит, как поднялся с кровати и встал посередине комнаты, смотря на замок, висевший на двери. Помнит напутственные для Наруто слова, сказанные умирающими родителями, помнит крики за дверью собственной комнаты. Тогда он не смог сдержать режущий горло ком. Не выдержал смотреть, как на экране отец и мать погибают ради их сына, не прожив с ним больше дня, но держатся и со слезами на глазах желают такие ничтожные мелочи, которые Юнги в свой адрес никогда не слышал. Они любили его уже просто за то, что он родился, что был их кровью, их семьёй. Юнги же даже не ждали дома, затем приложив его лбом об порог.

Глаза предательски жжёт, и Мин, впиваясь пальцами в предплечья, медленно отводит взгляд от экрана, но всё ещё слышит надрывный голос персонажей. Он так похож на Наруто и так ему, чёрт возьми, завидует. До крика, до боли, до смерти завидует иметь семью, друзей, пусть и иметь такую тяжелую судьбу.

Трагедия, разворачивающаяся прямо перед носом, давит на грудь; заставляет вспоминать вкус крови, к которому Мин успел привыкнуть за все эти годы, и то, что значит сдерживать эмоции. Осознание одиночества, полностью пропитавшего жизнь, снова возвращается. Однако если Наруто силой воли смог бороться, не сдался и отыскал замечательных людей, Юнги расшибётся о землю, но семью не вернёт: её не было с самого рождения.

— Ох, пиздец, — мягкий голос разрезает оковы тоски. Чимин, дотянувшись до ноутбука, ставит серию на паузу и смеётся. — Аж глаза щиплет. Каждый раз на этом моменте попадаюсь.

Чуть ли не до хруста сжимая зубы, чтобы не разреветься к чёртовой матери, Юнги впивается взглядом в чужой и не замечает даже намёка на слёзы. Пока недоумение топит их в ответ, Пак вновь прикладывается к газировке, а Мин колотящейся рукой загребает несколько мармеладок и кидает их в рот. 

Чимин может подделывать не только широкую улыбку, полную напущенной радости, но ещё и грусть. Юнги догадывается, зачем он притворяется рядом с ним, но не даёт себе забрести вглубь чужих мыслей. Может, компании Пака и нужно его лживое счастье, но Мину — нет.

Щурясь, Юнги раздражённо забирает пачку мармелада к себе и проклинает свою интуицию выбрать именно тот момент в аниме, где он действительно остановился. Уцепившись глазами за огоньки гирлянды, Мин абстрагируется от кадров и реальности, и памяти, и аниме, отстранённо наблюдая за тем, как Пак отматывает серию вперёд и только потом нажимает на кнопку воспроизведения.

Зелёный мармеладный бегемотик падает на покрывало, стоит Юнги взять целую жменю таких животных и безжалостно их съесть. Хочется разложить их прямо на коленях, разглядеть каждого и даже, вполне возможно, создать собственную армию из крошечных солдатиков, чтобы истреблять нежелательные эмоции у себя в сердце.