Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит

1 Коринфянам 13: 4-7

Сегодня на Сакуре было чёрное.

Привычную красную с белой отделкой безрукавку, которую Сакура носила ежедневно, сегодня она спрятала в шкафу и надела чёрную рубашку с длинным рукавом, скрывшим запястья и часть кистей рук. Обыкновенную розовую юбку заменили просторные чёрные штаны. Они неплохо смотрелись с рубашкой. Если бы под сандалиями были носки, те тоже непременно были бы чёрными. Единственное, что в этот день не омрачало облик Сакуры, — это её изумрудные глаза и нежно-розовые — цвета лепесткового цветочного растения — волосы, подвязанные красной лентой налобного протектора.

Она направлялась на работу в больницу, где ей предстояло провести очередной день, оттачивая навыки, которым её обучила Пятая Хокаге, Цунаде. По пути Сакура с готовностью улыбалась и приветственно махала знакомым. Наряд разглядывали все без исключения, но никто не мог подобрать нужных слов, чтобы тактично затронуть тему её сегодняшнего выбора одежды. Сакура была не против — даже рада, что никто не задавал вопросы. Объяснять, почему на ней чёрное, не хотелось. Мысли об этом доводили до отчаяния.

Несмотря на весёлые приветствия и улыбки, которые Сакура дарила прохожим по пути в больницу, она чувствовала, как на плечи опускается уныние. В тот день у неё была веская причина надеть траурный наряд — приближался тот самый…

— Сакура-чан! — послышался восторженный возглас позади. Сакура слегка покачала головой, и её губы тронула полуулыбка. Возможно, порции бодрости от Наруто будет достаточно, чтобы не уйти с концами в невесёлые размышления.

Наруто мчался к ней на всех парах, энергично размахивая рукой. Его лисье лицо светилось улыбкой. Второй рукой Наруто тащил за собой сильно раскрасневшуюся Хинату. Когда он попытался остановиться, то чуть не врезался в прохожих, что больше встревожило Сакуру, чем его самого. На лице Наруто не отразилось ни капли беспокойства, или он попросту никого не заметил.

— Охайо, Сакура-чан! — широко улыбнулся он.

— Доброе утро, Наруто, Хината, — тоже с улыбкой ответила она обоим. — Куда летите в такую рань?

— Да нет… Не то чтобы… — Наруто задумчиво почесал затылок. — Я тут встретил Неджи, Хинату и Тен-Тен и решил угостить их раменом. Думал, может, и ты не откажешься, Сакура-чан. Ты в последнее время какая-то… как бы это… потерянная, что ли.

От взгляда Сакуры не укрылось, что стоявшая чуть позади Хината краснела, не переставая. Никак не могла поверить, что Наруто пригласил её на рамен, и теперь не отрывала взгляда от их переплетённых пальцев. Сакура едва заметно улыбнулась. Похоже, у ребят намечалось двойное свидание, хоть Наруто и не хватало ума догадаться о чувствах Хинаты.

— Прости, — покачала головой Сакура. — В больнице сегодня очень много работы. Вряд ли со всем управлюсь.

Не говоря уже о том, что если она единственная придёт без молодого человека, то будет чувствовать себя не к месту. Да и потом, именно в этот день она ни с кем не искала компании.

— Ну же, Сакура-чан! — упрашивал Наруто. — Будет весело!

— Спасибо за предложение. — Она твёрже покачала головой, зная, что если даст слабину, тот от своего не отступится. — Может, в другой раз. Очень много дел. Мне правда жаль, что не получается пойти, хотя я бы с большим удовольствием.

— Сакура-чан, брось эту работу хотя бы на денёчек?

— Нет и ещё раз нет, — твёрдо заявила та. — Людям нужна моя помощь. Вам и без меня будет нескучно. Вас четверо — справитесь сами.

— Са… Сакура-сан, — застенчиво подала голос Хината, — говорят, чем больше, тем лучше.

— А ещё говорят, лучше меньше, да лучше, — в ответ улыбнулась Сакура. — Кто этих людей разберёт? Ладно, если не потороплюсь, то опоздаю. Спасибо за приглашение. В следующий раз, если буду свободна, обязательно присоединюсь. Дзя нэ!

Наруто недовольно надул щёки, а Хината понимающе кивнула. Сакура улыбнулась и помахала на прощание, прежде чем развернуться и бодро зашагать по улице. Она потратила слишком много времени. Цунаде была очень строга, когда дело касалось пунктуальности. «Придёшь хоть на пару минут раньше и, может, спасёшь чью-то жизнь», — всегда подчёркивала она. Интересно, как Цунаде удавалось справляться с Какаши, который ни разу не упустил возможности опоздать.

Сакура толкнула двери в больницу, и её тут же передёрнуло от неприятного запаха дезинфицирующих средств и стерильности. Ненавистный запах. Ощущать его изо дня в день было почти невыносимо. Она полагала, что для тех, кто по воле случая оказывался в больнице, готовясь встретить смерть, и кто вскоре приходил в себя, обнаружив этот стойкий запах в носу, — он сулил покой и облегчение. Сакура к числу таких людей не принадлежала. Для неё больница источала смрад. Мысленно сетуя на запах, но не желая больше терять ни минуты, Сакура подбежала к стойке регистратуры.

— Доброе утро, — с улыбкой поприветствовала её сотрудница. — Цунаде-сама с пациентом ждут тебя на четвёртом этаже. Палата 4-83.

— Огромное спасибо! — ответила Сакура, подлетая к лифту.

Она бросила взгляд на наручные часы и пискнула, предчувствуя нехорошее. Оставалось три минуты, чтобы добраться до четвёртого этажа. Казалось, что лифт никогда не спустится, и Сакура в нетерпении едва не раздавила кнопку вызова. Похоже, прошла целая вечность, прежде чем двери лифта открылись, и она, рывком бросившись внутрь, нажала кнопку четвёртого этажа. Когда лифт тронулся вверх, Сакура выдохнула с облегчением. Может, ещё успеет.

***

Повсюду было сыро. Вечно сыро. Невыносимо. Обладая техниками огня, он был вынужден терпеть гнетущую промозглость и не знал, почему мысль об этом так удручала. Не то чтобы укрытие сильно отличалось от предыдущих: такое же затхлое со спертым воздухом подземелье, которое Орочимару использовал в качестве убежища. Казалось бы, за все три года, сменяя убежища одно за другим, он должен был привыкнуть. Однако сколько бы времени ни прошло, Саске по-прежнему горячо ненавидел сырость.

Верно, запах и странное присутствие в воздухе раздражали больше обычного из-за овладевшей им тревоги. Накануне Орочимару вызвал Саске к себе — сказал, что им нужно обсудить кое-какое обстоятельство. Саске тихо усмехнулся. Дураком он не был, и Орочимару знал, что пытаться провести его — пустая затея. По этой причине покои Саске тщательно охранялись дни и ночи напролёт. Расправиться со стражей ему не составило бы труда, однако доставило бы неудобство: из-за поднявшейся шумихи в погоню непременно бы отправили не меньше десятка ниндзя из Деревни Звука, а после их вмешательства о побеге можно было забыть.

Саске впечатал кулак в бетонную стену, рядом с которой стояла кровать. Место удара треснуло, посыпались мелкие крошки. Не могло всё так закончиться! Орочимару обещал ему силу и даровал её, но не обучил и половине того, что знал сам. Орочимару опасался и потому не давал ему силы больше, чем мог бы контролировать. По всей видимости, он собирался сперва завладеть телом Саске, а после - наполнить новый сосуд доверху.

Сукин сын.

Конечно, Саске подготовил план: к этому времени, спустя три года после ухода из Конохи, он должен был обладать достаточной силой и сноровкой, чтобы превзойти и убить Орочимару. Затем он бы пошёл своей дорогой: используя в странствиях шаринган, собрал бы техники, способные помочь в бою против брата, а потом — что очевидно — отомстил бы за клан.

План естественным образом рухнул сегодня, когда Орочимару вызвал Саске обсудить вышеупомянутое обстоятельство. Под «обстоятельством» следовало понимать переход загнивающей души Орочимару в его тело — то, чего Саске всеми силами старался избежать. Хоть и осознавал, что при текущем положении дел шансы одолеть Орочимару приравнивались к нулю. Саске мог рассчитывать на достойный бой, возможно, даже удалось бы серьёзно ранить учителя, но Саске понимал, что умрёт раньше. А этот пункт в планы никоим образом не вписывался.

Стиснув челюсти и нахмурившись, Саске запустил пальцы в смоляные волосы. Время почти пришло… Орочимару распорядится, чтобы Саске сопроводили к нему для их короткого «разговора», после которого тело Саске — и он был в этом уверен — больше не будет ему подчиняться. Орочимару плевать на его месть. Он не станет мстить за клан Учиха, даже если Саске этого потребует.

Вскочив с места, он принялся ходить по комнате. Должно быть решение. Саске из кожи вон лез, чтобы обрести силу. Он знал, что его используют, он знал это с самого начала, но рассчитывал расправиться с Орочимару до того, как тот осуществит задуманное. Больше всего на свете Саске раздражало играть по чужим правилам. Непоправимое нельзя допустить.

«Думай!» — мысленно одёргивал себя он. Кулаки то сжимались, то разжимались, пока он расхаживал из одного угла в другой. Надо найти такое решение, которое заставит Орочимару отказаться от идеи переселять душу в его тело.

Он остановился и посмотрел на свои руки, слегка согнув пальцы. Должен быть способ… Саске закрыл глаза, прокручивая в голове причины, по которым Орочимару хотел именно его тело. Если хорошо подумать, причин было немного. Помимо боевого навыка и скорости, Орочимару нужен его шаринган. Других причин оставлять Саске в живых нет.

Медленно опустившись на колени на бетонном полу, он вновь закрыл глаза и сделал вдох. Единственное, что пришло на ум, не укладывалось в голове. Если Саске сделает это, велик шанс, что ему никогда не удастся поквитаться с Итачи. При необходимости он переломал бы себе кости, но это лишь отсрочит переселение Орочимару. Да и подонок Кабуто залечит любую рану, что бы Саске с собой ни сотворил. Было неприятно признавать, но Кабуто стал большим мастером своего дела. Любая повреждённая кость, любой сустав после его исцеления были как новенькие. Никакая травма не влияла на скорость или боевой навык исцелённого. Саске зарычал от злости: мысли путались, и на ум больше ничего не шло.

Он вернулся к первому варианту. План казался слишком ненадёжным. Жить свободным от Орочимару без возможности отомстить Итачи. Или отдать Орочимару тело, не получив гарантии. Обе ситуации — безвыходные. Тревога цепкими пальцами сдавила внутренности, когда неизбежное обрушилось на него всей силой. Решаться нужно сейчас.

Саске обдумал последствия. С любой трудностью всегда можно было справиться или, по крайней мере, её обойти, однако Саске не верил, что после содеянного получится восстановиться полностью. Повреждение должно быть таким, чтобы даже Кабуто не смог его исцелить, ведь, если будет хоть малейший шанс выздороветь, Орочимару обязательно дождётся и исполнит задуманное.

Саске вынул кунай из набедренного кармана и крутанул его в руке. Опасно блестнул тёмный металл. Саске на секунду прикрыл глаза, глубоко задумавшись о единственном на тот момент верном решении: лучше так, чем стать марионеткой. Против его воли перед глазами возник образ горячо ненавистного брата — он обращался к Саске тихим мрачным голосом.

Возненавидь.

Презирай меня.

Беги. Выживи любой ценой.

Саске распахнул глаза, крепко сжимая кунай и не замечая, что лезвие врезается в кожу пальцев.

Выживи любой ценой.

Он сделал глубокий вдох, успокаивая себя и расслабляя руки. Колени больно упирались в бетонный пол. Холод камня отрезвлял. Чувства обострились до предела.

Выживи любой ценой.

И тут он услышал — поначалу отдалённо, но совершенно безошибочно — звук шагов в коридоре. Кто-то направлялся в его сторону. Саске бросил взгляд через плечо, посмотрел на кунай. Сердце гулко забилось в груди, лоб покрылся испариной, а ладони взмокли. Саске прикусил губу и ощутил вкус крови. Звук шагов приближался Левая рука безвольно упала, правая — скованная дрожью — крепко сжала рукоять клинка.

Шаги стихли прямо за дверью. Саске услышал, как Кабуто отдаёт приказ страже отпереть. Звякнули ключи. Ручка двери повернулась, и до слуха Саске донёсся лёгкий скрип.

Любой ценой.

В отчаянной решимости Саске занёс кунай над головой и с силой полоснул по глазам. Вскоре сырую затхлость подземелья выел запах крови. Истошный вопль разрезал тишину.

***

— Ты молодец, Сакура, — похвалила ученицу Цунаде, отходя от пациента. — С каждым днём всё лучше. Ты очень талантливая.

— Иэ, Цунаде-сама, — покачала головой Сакура. — Без вашей помощи я бы ничего не добилась.

Цунаде усмехнулась и опустила руку на плечо ученицы. Сакура улыбнулась в ответ, внутренне ликуя от похвалы.

— Ты заслужила отдых, — сказала Цунаде. — Пошли в буфет, угощу обедом.

Сакура смущённо покачала головой.

— Что вы, я не могу. Я всего лишь выполняю свою работу.

В действительности ей хотелось побыть одной.

— Что за ерунда, — возразила Цунаде, прежде чем развернуться к выходу. — Ты заслужила поощрение. Пошли, пока перерыв не закончился.

Привычный убедительный тон, которым она озвучила приглашение, отметал дальнейшие попытки отговориться. Сакура улыбнулась вслед уходящей наставнице.

Услышать похвалу в свой адрес от такого строгого учителя многого стоило. Сакура искренне радовалась тому, что смогла исцелить серьёзные раны ниндзя, но уныние никуда не делось. Та Сакура, что сидела внутри и совсем недавно ликовала от похвалы учителя, вернулась в дальний тёмный угол и села, свернувшись в той же удручённой позе, в которой просидела до этого весь день.

Сакура не спеша последовала за учителем, не позволяя показаться своему второму «я». Цунаде придержала для ученицы двери лифта и после того, как та юркнула внутрь, пустилась в рассуждения:

— Ты лечишь не так, как я. Может, эффективнее, — говорила наставница. — У тебя интересная техника, я раньше такую не встречала. Мне и в голову не приходило, что форму потока можно менять. Твоя техника чуточку сложнее, но если чакру ты настраиваешь быстро, то никаких замечаний.

— Вы мне льстите, шишо, — ответила Сакура, хотя слова учителя едва касались её сознания. Сейчас мыслями она была с той, другой Сакурой, что сидела в углу.

Учитель и ученица лениво беседовали по пути в буфет. Вопреки распространённому мнению, кормили тут лучше, чем в обычной столовой, поэтому Сакура неизменно питалась здесь.

Они с Цунаде обедали в тишине. Мысли Сакуры где-то уныло блуждали. Хоть она и видела снующих туда-сюда людей — без конца носящихся медсестёр и их уставших пациентов — осмысление происходящего вокруг не наступало.

— Сакура.

Отвлёкшись от невесёлых мыслей, та Сакура, что имела дело с внешним миром, сосредоточила внимание на Цунаде, которая изучала свою ученицу проницательным взглядом.

— Да, Цунаде-сама?

— Скажи, — произнесла та, накалывая вилкой салат, — почему ты сегодня в чёрном.

Это был не вопрос, а приказ. По тону было ясно, что Сакура не имела права его проигнорировать. Она моргнула и открыла рот, тщательно подбирая слова:

— Повседневная одежда быстро пачкается во время работы. Я подумала, что на чёрном будет не так заметно, и я перестану переживать за свой внешний вид.

— Понятно, — скептически отозвалась Цунаде. Она сделала глоток из стакана с водой, на покупке которой настояла Сакура, пресекая намерение учителя сходить за саке. — Значит, сегодня ты надела чёрное, чтобы не испачкаться?

— Ну, я…

— Сакура, — предостерегающим тоном сказала Цунаде. Она терпеть не могла, когда ей врут.

Изучая взглядом недоеденный обед, Сакура опустила голову. Когда она всё же смогла совладать с собой и открыть рот, слова прозвучали едва слышно. Складывалось впечатление, что их вытягивают клещами:

— Прошло три года с тех пор, как я услышала, что Орочимару выбрал себе другой сосуд вместо Саске. В этом году… он может поменять свой старый сосуд… В этом году Саске… Саске-кун…

Слова замерли на губах. Понимая, что будет не в силах закончить мысль, Сакура даже не пыталась.

— Ясно.

Цунаде отправила в рот салат, пожевала с чавкающим звуком и проглотила.

— Сакура, ты же знаешь, что шансы на возвращение Саске в Коноху приравнялись к нулю почти сразу, как только он ушёл. Уже тогда было ясно, что он не вернётся, и ты это понимала. Что уж теперь говорить.

— Я знаю… — пробормотала Сакура. — Просто… ему ведь совсем не безразличны другие, пусть он никогда этого не показывал.

— Были, — резко ответила Цунаде. — Ему были не безразличны. Только мне кажется, что ему стало плевать на всех ещё в деревне.

— Цунаде-сама, пожалуйста, не надо так о Саске-куне, — тихо сказала Сакура. — Я ведь встретила его на пути из деревни и с тех пор знаю, что крошечная надежда ещё есть.

— Крошечной надежды недостаточно, — парировала Цунаде. — От нас мало что зависело, да и времени уже прошло много. Я советую тебе побыстрее покончить с трауром. Чем оплакивать товарищей, сосредоточься лучше на работе.

— Да, Цунаде-сама, — одними губами ответила Сакура. Несмотря на совет наставницы, ей претила мысль забывать о Саске. Он был её первой, последней и единственной любовью.

Не желая пересекаться взглядом с Цунаде, Сакура перебирала в голове темы на которые можно было поговорить и которые не касались Саске. Говорить оказалось не о чем — разум был отягощён. Тишина показалась неловкой, хоть и продлилась всего пару секунд.

К счастью, словно благодаря неведомой силе, будто из ниоткуда, перед ними образовалась Шизуне. Она трясла внушительной кипой бумаг перед носом учителя.

— Цунаде-сама! Наконец-то я вас нашла! — с упрёком проговорила взбудораженная Шизуне.

Сакура бросила взгляд в её сторону. Казалось, что та прочесала всю деревню как минимум дважды, прежде чем найти непутёвую Хокаге.

— Почему вы сидите здесь, если у вас ещё столько документов?!

— Тише, Шизуне. Я собиралась ими заняться как раз…

— Завтра, если не позже, — недовольно закончила фразу та. — Цунаде-сама, пожалуйста, пойдёмте в ваш кабинет. Просмотрите сегодня как можно больше бумаг. Пожалуйста.

Цунаде поднялась с тяжёлым вздохом.

— Ладно, ладно! Не изводи меня! — Она повернулась к Сакуре: — Доедай и жду тебя после обеда. Выбрось Саске из головы. Ты-то его вспоминаешь, а вот он о тебе, поди, давно и думать забыл.

Сакура молча кивнула, без энтузиазма отправляя в рот салат. Очень взволнованная Шизуне утащила наставницу из буфета.

Слова Цунаде сильно задели. Сакура сердцем чувствовала, что ей не суждено исполнить волю учителя. Саске она не забудет никогда.

***

По затхлому коридору его тащил не кто иной, как Кабуто, окончательно вышедший из себя. Больше ни о чём судить Саске не мог: глаза раздирала нестерпимая боль, будто кто-то жёг их адским пламенем. Лишь однажды он испытывал боль сильнее этой — в тот момент, когда Орочимару поставил проклятую печать и наделил его силой.

Кровь заливала лицо и, судя по отличительному вкусу, затекала в рот. Саске кричал от боли и не отдавал себе в этом отчёта. Он слышал собственные вопли будто со стороны. Почти не сопротивлялся: из-за жжения в глазах и большой потери крови о сражении не могло идти речи. Саске не знал, что теперь с ним станет. Лишиться зрения он решил сам. Его бы так или иначе убили, но шанс выжить оставался.

Послышался жалостливый скрип двери в покои сенсея, и Саске бесцеремонно швырнули на пол, насколько он мог судить — к ногам Орочимару.

— Орочимару-сама, — деловым тоном начал Кабуто, хотя в его голосе Саске уловил слабую дрожь. Трус несомненно знал, что будет держать ответ за то, что произошло с новым сосудом его господина. — Возникла трудность.

Послышались возня и шорох одежды. Саске ощутил, как его подбородок приподняла босая ступня. Орочимару явно хотел лучше рассмотреть лицо. Саске сильно зажмурился, хотя боль не отступала ни на секунду. Темнота была привычнее с закрытыми глазами, нежели с открытыми. Ступня, поддерживающая подбородок, куда-то делась, и в следующую секунду она же с силой ударила Саске в плечо. Он лишь поморщился — по сравнению со жжением в глазах это даже болью было назвать трудно.

— Саске-кун, зачем? — бархатистый голос — мягкий, но в то же время пропитанный, как змеиным ядом, гневом и отвращением — прошелестел рядом с головой. — Что ты натворил, Саске-кун?

Саске только стонал от боли, крепко стиснув челюсти. Он не отвечал, потому что знал: чтобы выбраться отсюда живым, нужно действовать с осторожностью. Орочимару прошуршал одеждами сначала с одной, потом с другой стороны, обойдя вокруг.

— Кабуто, — убийственным голосом прошипел он, — его можно вылечить?

Кто-то — по всей видимости, Кабуто — пнул его, опрокинув на спину. Судя по тёплому дыханию, которое Саске ощутил на лице, его осматривали. Чужие руки грубо схватили за подбородок, удерживая безвольно склонившуюся голову в одном положении. Последовала пауза. Чужое дыхание исчезло, и в то же время отстранилась рука. Саске клубком свернулся на полу.

— Я могу залечить рану, но зрение к нему вряд ли вернётся, не говоря уже о возможности использовать шаринган, — ответил Кабуто. В его голос неуверенно вклинились нервные нотки.

В помещении воцарилась тишина настолько тяжёлая и напряжённая, что её можно было разрезать кунаем.

— Понятно.

— Что прикажете делать? — спросил Кабуто, когда шуршание ткани отдалилось от изувеченного Саске.

И вновь надолго повисла тишина.

— Убедись, чтобы его наказали должным образом, тело выбрось в лес.

— Убить? — поинтересовался Кабуто.

— Не имеет значения. Он уже потерял много крови. Скоро сам умрёт, — ответил Орочимару. — Проследи, чтобы в свои последние секунды он выл от боли.

— Память стереть?

Снова тишина.

— Вряд ли он выживет. Но если так, сотри только важную информацию.

— Есть, Орочимару-сама. — Послышался шорох одежды Кабуто, склонившегося перед господином, затем возня. Кабуто заговорил снова, обращаясь к кому-то: — В камеру его. Я скоро приду.

— Что до тебя, Кабуто, — шипение Орочимару слышалось слабее по мере того, как Саске, смутно осознающего, что происходит вокруг, всё дальше от покоев волокли чьи-то руки. — Нам нужно обсудить твою халатность, по которой малыш Саске получил страшное увечье.

Саске не смог разобрать слова Кабуто. Его разум заволокло туманом, и он провалился в беспамятство.