Пальцы нервно теребили зажигалку, на которой было выгравировано аккуратное «Pimp»; хотелось курить до срывного покусывания нижней губы. Машина с визгом остановилась, смазанный неоновыми вывесками ночной пейзаж Майами кончился — они оказались у пляжа. Водитель, зная, что разборки всегда длятся довольно долго, закурил, открыв окошко — внутрь салона задул прохладный ветерок. Пимпу вообще всё это было неприятно, разбираться из-за такого дерьма — верх глупости, хотя Босс никогда бы не потерпел ни единого высказывания в свою сторону, ну, а в данном случае, в сторону своего мальчика.

Этот парень что-то ляпнул несколько дней назад в адрес Пимпа, мол, он сидит на шее у Босса, мешает его карьере и бизнесу, да и вообще его трахают только за ебабельные скулы и глубокую глотку. Откуда ему, первому попавшемуся человеку, известно, какая у него глотка и какие скулы — Пимп постоянно был в маске по наставлению любовника, — парень не знал. Да и не хотел знать, просто прошел мимо, не обращая на это ни малейшего внимания — зато вот сопровождающие амбалы, коих приставил к любимому цветочку папочка, всё прекрасно слышали. Парень и не ожидал, что телохранители распиздят всё Боссу, а тот в свою очередь нехило взбесится из-за какого-то торчка в толпе.

И уж подавно никто не ожидал, что спустя три дня Большой Русский Босс будет лично вбивать в голову того парня, что Пимп заслуживает не меньшего уважения, что и Величайший.

Парень недовольно заерзал на сидении, кутаясь в красную шубу папочки — от меха пахло одеколоном любовника, от чего по спине бежали мурашки. Шуба щекотала бледные ключицы, рукава были слегка большеваты парню, но снимать ее никто не собирался — напротив, прижимать к себе дорогие меха, несмотря на тепло вечеров в Майами, было чертовски приятно. Из-за затемненного окна можно было разглядеть ровный ряд пальм, сверкающий в сумраке песок и океан — к музыке, доносящейся из колонок, примешивался тихий шум волн.

Босс громко разбирался с тем оленем — настолько, что в какой-то момент послышалось, как он ударил по капоту кулаком. Хотя нет, он всегда громко выяснял отношения: рычал, хрипел, кричал. Пимп привык к этому, чувствовал себя уже вполне спокойно, прижимаясь к боку любовника, наслаждаясь властной ладонью на своей талии, когда папочка возражал во весь голос в переговорах с поставщиками. Однако, в этот раз парень ощущал дискомфорт, понимая, что разборки из ничего. Кому какое дело? Боссу есть дело, в отличие от него, конечно же.

Со вдохом, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, Пимп сам вышел из машины, доставая из кармана толстовки сигареты. Принцесса часто курит, когда нервничает — принцессе неприятно, когда папочка надрывается, отпинывая все почки какому-то ноунейму. Шуба в приглушенном свете фонаря казалась бордовой, а тонкие пальцы, достающие никотиновую палочку, и вовсе белыми, словно в кокаине. В нос ударил запах крови, отчего его хотелось перебить хотя бы своими ментоловыми сигаретами.

Величайший стоял в трех метрах, стряхивая кровь с кастета — в кармане шубы звенели его перстни при каждом ударе. Он бил наотмашь и что-то рычал уже стонущему от боли парню под ногами, наступая объемным носком эксклюзивных кроссовок на разбитое ебало того оленя. Пимп нервно закурил, устало фыркая, чувствуя подступающее к горлу отвращение. Не то чтобы он редко видел, как папочка разбирался с кем-то — нет, он даже как-то раз разрешил ему выстрелить в какого-то обмудка, что задолжал деньги. Руки слегка подрагивали, парень отводил взгляд — их, наверняка, ждут более важные дела, чем этот ебанутый торчок. Большой Босс в очередной раз пнул его поддых, дожидаясь, пока тот сплюнет кровь.

В сумраке Пимп едва смог разглядеть — читай, узнать — лицо того самого ноунейма, спизданувшего что-то под снегом про него: белок глаз заплыл в лопнувших капиллярах, фингалы под глазами чернели, кровь с разбитых губ смешивалась со слезами. Каким бы Пимп не был человечным в каких-то делах, в этот раз ему было действительно мерзко. Мерзко одновременно от вида торчка и от того, на что готов был пойти его любовник, чтобы защитить какой-никакой авторитет своего мальчика. Босс сейчас был в ярости, судя по дрожи, тяжелому дыханию и надрывному с рычанием голосу — скорее всего, он просто вмазан.

Папочка всегда подчинял: взглядом, тоном, небрежным движением ладони — одним словом, всем. Он всегда был нежен с цветочком, любуясь, покупая ему всё новые игрушки вроде приставок и игр, обеспечивая полнейшую безопасность и тепло, поэтому слова о том, что Пимп с ним исключительно из-за ебли, раздраконили Босса не на шутку.

Становилось не по себе, когда взгляд случайно падал на огромную лужу крови, что медленно становилась всё больше и больше с каждым ударом мужчины. Затянувшись, Пимп заметил, что лужа уже доходила до бордюра — благо, здесь нелюдное место. Казалось, парень уже замертво лежал на асфальте. А нет, всё же дышал.

 — Может не надо? — подал голос парень, выдыхая дым в прохладный влажный воздух, поджимая сухие губы в бледную полоску. Он и сам не знал, чего ему «не надо»: то ли извинений, то ли продолжения избиения этого болтливого долбоеба.

 — Реще, я сказал, — рявкнул рэпер торчку, повысив голос, от чего даже сам малыш неосознанно вздрогнул.

Пимп сглотнул, напряженно сведя брови к переносице, глядя на то, как парень, пересиливая боль, полз на четвереньках, отхаркивая кровь куда-то в сторону — он был больше похож на отбивную, а не на человека. Снизу послышалось какое-то бормотание, и, прислушавшись, цветочек расслышал, что это были извинения. Извинения на коленях, извинения полушепотом из-за надрывного дыхания и слез, извинения за то, что назвал его «ебабельным».

 — Громче, — Величайший подошел ближе, сжимая ладони в кулаки.

Тот факт, что он решил сам разобраться с «обидчиком», действительно трогал. Правда, и то, что этот самый обидчик сейчас еле живой и навряд ли сможет подняться, больше напрягал, чем трогал. Пимпу была уж больно дискомфортна эта ситуация, и он поскорее бы хотел с ней разобраться. Когда торчок начал вымаливать прощение, целуя носы его обуви по очереди, того передернуло то ли от ужаса, то ли от бурлящего в горле горьким привкусом омерзения. Этот без пяти минут мешок с костями чертовски раздражал — раздражал даже больше, чем пугала ярость папочки.

 — Хватит, — брезгливо прозвучал голос Пимпа, он вдохнул дым, отводя взгляд. Даже сам малыш не ожидал от себя подобной реакции. — Он замарал мне кроссовки.

Босс хотел что-то ещё сказать, однако, его перебила трель мобильного — мужчина недовольно чертыхнулся, увидя адресата, отошел на несколько метров. Видимо, ему звонил кто-то важный, раз сбросить папочка не смог. Как только он отошел, Пимп отдернул ногу от заплывшего в крови лица парня, сглотнув. Противно.

 — Скажи спасибо, — тихо произнес он, давя тошноту от вони, — иначе твоё тело нашли бы в карьере, олень.

Обидчик всё же услышал слова Пимпа, раз вздрогнул, заскулив от страха. Парень отстранился, выдохнув засевший в легких дым — папочка уже возвращался обратно, вытирая руки о внутреннюю сторону красной шубы. Он недовольно поджал губы, кусая нижнюю, щелкая пальцами. Видимо, что-то серьезное, раз даже Босс разнервничался.

 — Пошли, малыш. У меня ещё остались неоконченные дела. Докуришь в салоне, — проговорив это скороговоркой, мужчина ещё раз бросил взгляд на парня, хмыкая.

Парень всё ещё корчился, не двигаясь. Пимп кивнул, обойдя парня, проходя в салон машины перед любовником. Шуба всё ещё грела, музыка отдавалась вибрацией в перстнях папочки, дым от тонких ментоловых сигарет продолжал витать в салоне на задних местах, от рэпера несло кровью, а машина пустила пыль в глаза какому-то оленю, не следящему за своим языком.

Однако, Босс всё равно был доволен — никто не смеет обижать его мальчика. Никто.