Люба смотрит на нее нервно, кусает губы, едва уловимо хмурит брови — вообще говоря, ее обычное выражение лица. Она бы больше беспокоилась, если бы та улыбалась. Но кое-что ее все-таки тревожит — взгляд то и дело мечется в сторону лежащего на барной стойке — Сережина прихоть декора ради — телефона экраном вниз.

      — Василиса пока так и не позвонила после приезда, — наконец выдыхает Люба, на пальце блистает забавное детское пластиковое колечко — китай-китаем, что совершенно не вяжется с ее строгим костюмом, от которого так и веет — я только с работы и через пару минут обратно.

      — Ну, Люб, — Маша наконец отпивает небольшой глоток своего вермута с тоником. — Она хочет почувствовать себя взрослой и самостоятельной. Ей ведь уже… сколько? Восемнадцать?..

      — Девятнадцать, — выдыхает подруга, беря с нее пример и наконец прикасаясь к своему бокалу.

      — Вот, — слово падает камнем в разговоре, ставя, нет, не точку — вмятину в асфальте Любиного самоистязания. — Брось ты себя накручивать. Лучше скажи, как отмечать будешь, и какого января тебя вылавливать в этой суете?

      — Да вот с ними и планировала, как обычно, — недовольно бурчит Люба, дергая плечом, из-за чего едва не проливает коктейль. — Но Вася всегда любила Ярче больше меня, а после развода… ну, сама понимаешь.

      — Так уже сколько лет прошло? Вы хоть обсуждали, почему так произошло?

      — Маша, — едко отзывается эта натуральная игольница. — Мы с тобой это миллион раз обсуждали, или, думаешь, мы лопаточку в песочнице не поделили?

      — Да не с Яриком, боже, Люба, — отмахивается Маша, закидывая ногу на ногу и подпирая щеку кулаком. — С Васькой-то?..

      — А что с ней обсуждать? Не с ней же разводились, — непонятливо хмыкает Любовь, и Маша в который раз поражается, как точно Люба умеет читать и определять собственные эмоции и как слепа к чужим. Она года два после их знакомства точно думала, что у Маши синдром спасателя и она с ней общается из жалости. Или из такой же нелюбви к остальному рабочему коллективу. Если б они не напились на мартовском корпорате и, сидя в обнимку в углу офиса, не поговорили по душам, так бы и думала, небось.

      — Узнаю сестер Евсеевых, — качает головой Маша, думает, ей срочно нужен спасительный алкоголь — и делает еще глоток. Василиса, беря пример со старшей сестры, как прилежная девочка, также не умела нормально выражать свои эмоции словами через рот и точно также не понимала чужие.

      Но раньше была слишком мала, чтобы пить с ними вместе, обсуждая насущное, да и сейчас — все еще мала.

      Маша думает: натравить бы на них ее маму, ту еще любительницу покопаться в чужих душах, вытащить самые гнилые и застарелые трупы, препарировать-препарировать-препарировать…

      Подмечает — за окном уже сумерки, скоро придет Сережа, надо наряжать елку…

      Так и получается, что он застает их в объятиях, ревущими над каким-то глупым мыльным фильмом с «Русского романа».

      — Дамы, — качает он головой, то ли осуждая, то ли приветствуя. — Сегодня даже не пятница.

      — Н-ну и что-о, — Маша всхлипывает, размазывая тушь. Идеальная утренняя укладка к вечеру уже не такая и идеальная. — У нас горе.

      — И кто умер? — хмыкает Сережка, разуваясь на пороге и отставляя огромные пакеты с продуктами из «Ленты» в коридор.

      Маша ловит себя на мысли о том, как любит эту его нотку юмора, доходящую иной раз до абсурда. Его внезапные анекдоты с утра в постели или внезапные сообщения с мемами в Вотсапе.

      После ее сложносочиненной семьи Сережа — как глоток свежего воздуха.

      — Любе негде отмечать Новый год, ее семья бро-о-осила, — всхлипывает.

      — Не бросила, — бурчит Любовь, аккуратно растирая опухшие веки костяшками. — Просто я, как обычно, всем мешаю…

      — Ну, нам ты никогда не мешаешь, Люб, пока не спаиваешь мою жену, — весело хмыкает Сережа. — Отчего быв вместе и не отметить? Я позову Таньку с ее семейкой, вы можете пригласить Катюху вашу с работы или Даню, да хоть всех вместе. Отметим дружной компашкой, — Сережа улыбается своей отличной идее, падая на свободную табуретку напротив них.

      Маша украдкой довольно улыбается. Ее любимый Сережка, ее умница — от нее Люба эту «подачку» ни за что не б ни приняла.

* * *

      Все тридцатое она сидит на телефоне, пока Сережка мотается по магазинам вместе с Даном, принимая их указания. В какой-то момент ей удается зайти в Инстаграм, где она любуется в историях Даниила его сонным лицом, на которое падают кудряшки на фоне курящего у машины мужа. Тот, заметив скрытую съемку, добродушно усмехается и машет в камеру, а Дан жалуется на очереди в магазинах, дикий спрос на консервированные горошек и кукурузу, а также шестибалльные пробки на дорогах.

      Потом ей в трубку Таня вещает, какие салаты принесет, какое миленькое платье урвала на скидках и как Кира скучает по тете Любе, которая всегда дарит ей самые классные подарки. На фоне слышно, как ее мелкие переругиваются из-за очереди к компьютеру, на что Маша, не удержавшись, качает головой — и как только Таня с ними справляется.

      — Твоих не будет? — спрашивает Таня под аккомпанемент звонких ударов ножа о доску для нарезки овощей. Она еще неделю назад хвасталась, что родителей удалось отправить на моря по какой-то хитро выебанной путевке, поэтому, для справедливости, к родителям мужа они поедут тоже уже после праздников.

      — Решили в этом году обойтись без семьи, — Маша не говорит, что основная причина — это Люба и Дан, обоим будет слишком некомфортно в окружении чужих родственников. Сережка отнесся с пониманием, как и обычно, просто пожав плечами на принятое решение навестить всех в Рождество.

      — И правильно… — В Танином голосе сквозит улыбка. - … мы сами все вместе семья хоть куда.

      Когда они все были помоложе, и даже Кира еще была только в проекте, они так собирались каждый год с тех пор, как она начала встречаться с Сережей. Он и познакомил ее с Танькой, шебутной бывшей одноклассницей, а она тогда уже работала в оном отделе с Любой, что сдружила ее с Даном, который тогда только-только устроился баристой в новую кофейню в центре города.

      Жизнь их всех немного раскидала, они повзрослели, у Таньки вот уже трое детей, Сережка владелец собственной автомастерской, а Данька — той самой кофейни.

      И только они с Любой все те же… хотя кто знает? Ходили слухи про открытие еще одного филиала их компании в Москве…

      К одному ее приучил развод Любы с Яриком — жизнь может перемениться в момент.

      И не всегда в лучшую сторону.

      Елку наряжать к ним приезжает тридцать первого Катенька, милая коллега с работы, где-то по пути перехватившая Любу.

      Они втроем — Сережка хитро протянул: «удачи на девичнике», поехав за петардами и бенгальскими огнями — украшают трехкомнатную квартиру, по телевизору, как ни странно, не новогодний плейлист и не «Ирония судьбы» — а подборка песен «Нервов», которую захватила с собой Катя на флешке.

      — Под них отлично танцуется и поется, — только и сказала она, втаскивая в квартиру коробку гирлянд и всякой мишуры.

      Люба стоит на табуретке, стараясь дотянуться до коробки елочных игрушек на антресоли и едва не падает — стул как-то очень ненавязчиво скрипит, и ее в последний момент придерживает подоспевшая Катя. Они, случайно обнявшись, неожиданно смеются, хотя еще даже шампанское не разлито по бокалам.

      Маша невольно любуется яркой улыбкой подруги, ее смольные волосы непривычно растрепаны, а вместо офисных костюмов пока что ее собственные домашняя футболка и леггинсы для йоги, Люба в этот момент такая непривычно живая, в ее глазах искрится такая детская радость — наверное, такие новогодние застолья в ее детстве были столь же редки, как и после развода с Яриком.

      Отправная точка их взрослости. Когда улыбки сменились сжатыми губами, когда Сережка, слыша имя Ярика в телефонных разговорах, хмурился и качал головой, Люба и для него стала уже почти родной.

      Он в первые месяцы, как узнал от Маши всю историю, все порывался поехать к нему в бар, напиться, а потом набить ему морду.

      И это продолжалось бы долго, если бы в один из дней рождений Люба, сжав губы в тонкую нить, не забронировала столик для них в этом самом баре.

      — Мы когда-то были друзьями, Мань, я хочу это вернуть. Я хочу как раньше.

      Когда они заканчивают с украшениями, Маша с лукавой улыбкой вешает на входе в зал венок омелы. Люба на это молчаливо вздергивает бровь.

      Пару лет назад она, рыдая, призналась в своей ориентации, а около недели назад Маша слышала о том, как, сидя за рабочим столом, Катенька шепотом болтала по телефону с подружкой о походе в гей-клуб на выходных.

      Но шепот гораздо слышнее тихих разговоров.

      А Катенька, как оказалось, была довольно современной.

      Даже если ничего не выйдет, Маша лукаво улыбается, Люба хоть отвлечется. А на следующих застольях они со смехом будут вспоминать все эти неловкие поцелуи под омелой.

      А первой под ее чары попадает Кира, влетевшая в гостиную в зимней курточке и шапке, припорошенной снегом, от нее веет детством, искристой, точно шампанское или лимонад, радостью и любовью к этой жизни.

      Перед ней пока что весь этот мир, как на ладони. И весь, целиком и полностью, — ее и для нее.

      Она влетает в объятия Любы, уже переодевшейся в черное, но сверкающее пайетками, платье.

      — Ой, — удивленно бормочет малышка, а Люба, взглянув наверх, усмехается, аккуратно садится на колени и чмокает ту в красную с мороза щеку.

      — Традиция такая, иначе год будет несчастным.

      — Ой, — повторяет Кира. — Тогда и я должна тебя поцеловать! — и расцеловывает не любившую нежности Любу в обе щеки, пользуясь случаем. А Дан, которого подобрал Танин муж, удачно ловит этот кадр, отправляя в свои истории.

      Новый год они встречают традиционно, под речь президента, сжигая бумажки с желаниями под бой курантов, Маша желает простое — встретить следующий год той же прекрасной компанией, целует Сережу, выбивая из его рук бокал с остатками шампанского.

      — На счастье! — смеется Таня и берет с нее пример, а Люба с Катенькой только переглядываются с улыбкой с разных концов стола. На коленях у последней уже сопит Кира, пока мальчишки в соседней комнате пытаются разыскать свои подарки раньше времени.

      А потом они танцуют под тот же Катенькин плейлист, Маша кружится в надежных объятиях Сережи, а тот лишь пораженно смотрит на нее с любовью глазах. По его же словам, он до сих пор не мог поверить своему счастью, но она, нет, она знала точно.

      С того момента, как встретила его, — он тот, кто всегда был ей нужен. Такой простой, искренний и нежный. Готовый ради нее и близких на все и даже больше.

      В колонках — «Батареи» Нервов, в его глазах — только она. И никого другого.

      — Я целую-целую твои нежные губы, — подпевает она, смотря на него нежно из-под ресниц.

      — Так чего ждешь? — непосредственно хмыкает он, — Целуй.

      И, конечно, она целует. Эти поцелуи со вкусом шампанского, сигарет и мандаринов, музыка и чужой смех на фоне, и его сухие обветренные руки у нее на шее.

      На периферии — Люба, сталкивающая с Катенькой на выходе из зала, комичное «ой» от Кати на выходе, точно как у Киры, и мягкий смущенный поцелуй в губы под общий смех собравшихся.

      Маша вновь довольно улыбается, а Сережа проницательно смотрит на нее с хитринкой.

      — Опять твои планы вселенского масштаба, — и нежная улыбка на губах.

      Это только сейчас, это не повторится.