Из подъезда тянуло сигаретами — какими-то совсем дешевыми, без ментола и кнопочки, которая с хрустом лопалась меж зубов. В квартире пахло чем-то спертым: то ли заветревшимся алкоголем, то ли пылью. Даня в последний раз убирался, наверное, месяц назад, когда кого-то вырвало мимо.
Сейчас он слишком занят ожиданием гостя. Нет, не гостя — друга.
Забавно все это выходило: жить в квартире, когда твои одногруппники ворочались на твёрдых вонючих матрасах в общаге, пить, когда тебе вздумается, а не когда родителей нет дома — не получать за это пизды гораздо увлекательнее. Первые полгода самостоятельной жизни в другом городе, абсолютно другой (учебной, но, признаться честно, не очень) среде проплыли куда-то мимо, Поперечный даже и не помнил, что там было. Да и не вспомнит уже, наверное — всему виной лишь алкоголь и трава.
Забавно это все, потому что сессия сдалась так же, как и у долбоебов, отсиживающих все лекции.
Данила ждал, как не ждал никогда. Все это неправильно, он должен прекратить это как можно скорее, но разве от этого станет хоть на каплю интереснее? Навряд ли.
Он знаком с ним совсем недавно, однако это совершенно не мешало общаться: прикасаться невзначай, ловить на себе взгляды совершенно другого характера, давить смешки в кулаке от услышанной шутки для двоих, рассказанной и преподанной абсолютно в другом контексте. Поперечный был знаком с ним около месяца, может полутора; ощущалось, как будто гораздо дольше.
Остатки невкусного дешевого виски горчили язык, зато ждалось лучше. На балконе холодно, поэтому парень укутался в плед ещё больше. Он хотел покурить подольше, но температура на улице, изморозями расцветающая на окнах, никоим образом не прельщала. Глаза устало следили за медленно падающими хлопьями на улице, искали знакомый силуэт в арке дома напротив. Или машину, подъезжающую вот-вот к его подъезду — кто знал, в каком состоянии до него доберутся.
Порой он чувствовал себя такой конченной блядью, что становилось стыдно за всё: флирт, дружеский массаж, все эти нелепые гейские шутки в общей компании, вечный свой голодный взгляд, задерживающийся на губах. За свои блядские повадки, от которых, глядя на его реакцию, Данила чувствовал себя ещё большей малолеткой. Порой Поперечному было стыдно, в принципе, даже за своё существование, однако в данный момент он слишком был занят чем-то более важным — ждал, кусая обветрившиеся губы, глотая сигаретный дым вперемешку с морозом.
У Дани серьезные проблемы. Хозяин квартиры грозился выселить, родители капали на мозги. Долги по учебе скапливались быстрее, чем мухи на клейкой ленте, а одиночество заставляло спиваться каждые выходные в черт пойми какой компании — еженедельно она менялась, изредка повторялись люди, но, в общих чертах, цели ни у одной не менялись. А ещё денег было так мало-мало, запятая на счёте после двух первых цифр соскочила куда-то влево после покупки очередной порции.
Зато весело.
Поперечный вообще являлся крайне плохим человеком. Очень плохим, знаете, совершившим много отвратительных поступков, осмыслившим много ужасных вещей. Хуже некуда.
Заснеженное такси остановилось около шестого кирпичного подъезда — из серебристой тойоты вышел парень. Раздалась противная трель домофона.
Ноги не гнулись, палец давил постоянно заедающую кнопку, открывая дверь; окурок был потушен о грязную, пыльную стенку замёрзшей пепельницы. Тусклый свет залил маленькую прихожку, старый шкаф натужно скрипнул под весом облокотившегося Данилы. Сердце бухало где-то в горле, но парень доволен — лучшие друзья не бросают в беде.
Даня — плохой человек, потому что знает — правда никогда никому не нравится. Правда мешает, накрывает с головой. Правда — не то, что хотят слышать и видеть. И лицемерия с враньем вокруг куда больше, чем окружающие думают, ей богу. Только задумайтесь, как много людей вам уже соврало! А сколько ещё соврёт? Кто знает, вдруг любящий вас человек лжёт вам прямо сейчас?
Даня знал, кто врал прямо сейчас.
Старая дверь съёмной квартиры со скрипом закрылась — редкий гость в пока ещё его доме резко выдохнул. Подниматься на пятый этаж вот так без подготовки после дурмана гашиша не так уж и просто. Старшекурсник повозился с курткой немного, пытаясь отдышаться, а затем, расстегнувшись, всё-таки взглянул на Поперечного: взгляд зеленых глубоких глаз метнулся в сторону хозяина квартиры, сначала вниз, на ноги в домашних трениках, затем на растрепанную голову. Даня улыбнулся ни с того ни с чего, усмехнувшись, но не проронил ни слова.
Вот он, собственной персоной, Евгений, мать его, Баженов.
Данилу немного повело, но он тактично промолчал, наблюдая со стороны за парнем. Между ними разница в четыре года, однако рыжему почему-то кажется, что Баженов раза в три опытнее.
Евген вообще не похож на старшаков, Евген принципиально отличался от остальных: старше — просрал год на другой специальности в родном городе, — флегматичнее, да и чувство юмора у него «чернее» отчего-то. Но Поперечному все равно нравилось, как бы аморально это не звучало в контексте. Баженов вообще гораздо веселее, а, по меркам Данилы, для этого было ещё постараться.
Хотя самое удивительное, наверное, что Евген для этого не делал совершенно ничего — просто был собой.
Даня — плохой человек, потому что он — ебучий извращенец от макушки до пят. И голос у Баженова хриплый, глубокий, прямо как он любил — такого не ослушаешься, как бы ни хотел. И руки крепкие, эстетично-оргазмичные, такие бы только перерисовывать для референсов, с венами и мозолями на пальцах — такими б душить, сдавливая шею. И губы как раз, чтобы перехватывать инициативу у пылкого первокурсника. И взгляд, заставляющий дрожать даже без слов.
И возможно, у рыжего просто фетиш на Баженова, это бы действительно объяснило многое.
Голос гостя тихим мурлыканьем растворялся в темноте квартиры — тот рассказывал о какой-то бытовухе. Даже кровать, проваливающаяся, сука такая, под двумя телами, не перебивала его. Поперечный, казавшийся таким наивным, аккуратно поглаживал большим пальцем ступню, закусывая нижнюю губу, клонил к делу — старшекурсник хрипло рассмеялся, хитро глядя из-под чёрных ресниц — тени расплылись по бледным щекам от света улицы.
— Ты хочешь, чтобы я сказал прямо? — прошептал рыжий, сглотнув в очередной раз слюну. Во рту пересохло.
— Да, — снисходительно усмехнулся парень, ухмыляясь. — Зачем ты меня позвал?
Они оба знают зачем — это немного смутило Данилу, а казалось бы, чем его можно смутить... Зачем же?
— Ты же знаешь.
— Я накурен, а ты очень пьян... Нет, — вновь усмешка, — я правда без понятия.
Глаза в глаза.
— За дружеской поддержкой, — прозвучало в ответ.
Первокурсник облокотился, чуть нависая над Баженовым.
Даня — плохой человек, потому что у Евгена есть девушка, о которой знал весь университет. Да и о нем самом все наслышаны, что уж там, это же Баженов. Только вот почему-то в первый раз, когда рука старшекурсника скользила по бледному поджатому животу, по рыжей блядской дорожке, на «у тебя девушка» прозвучал крайне лаконичный риторический вопрос «разве это сейчас важно?»
Да, разве это важно? Когда рука так правильно сжимала шею, заставляя судорожно выдыхать в губы от недостатка кислорода, когда ртом ловили рваное дыхание от асфиксии, а потом целовали до крови и незаметной корочки под губой, когда жесткие волосы так охуенно чувствовались тощей пятерней — разве это действительно важно?
Разве важно и то, что у рыжего наклевывались хорошие отношения с девушкой с потока, когда прямо в данный момент рука Евгена так великолепно ложилась на кадык, поднималась выше и притягивала к себе?
Разве важна репутация, когда желание громыхало где-то ниже живота, а ладонь ловила нужный темп сразу же, обводя головку большим пальцем?
Разве что-то может быть важно, когда слышишь рычащее «господи» в унисон своим всхлипам?
Даня — все ещё плохой человек, но никто особо не догадывается. Даня просто много умалчивает, хотя порой хотелось громко, на всю их поточку или даже сцену в актовом, крикнуть, посеяв зерно сомнений. «Как много людей вам уже соврало! А сколько ещё соврёт? Кто знает, вдруг любящий вас человек лжёт вам прямо сейчас?» — однако, вряд ли кто-нибудь оценил бы, потому что правда воняла чем-то спертым и солёным, когда Баженов отдрачивал ему. Они же лучшие, мать его, друзья.
Все началось с глупой шутки, а затем переросло в какой-то сюрреализм. «Друзей надо выручать, особенно, когда это петтинг», — сказал Даня. А Евген, усмехнувшись, прямо при собственной девушке протянул руку.
«Давай тогда дружить, Дань?»
— Быстрее, — простонал Поперечный, когда колючая щетина парня в очередной раз царапала, раздражая кожу около губ.
Это смешно и глупо, потому что никто не задумывался никогда об этом. Да и не задумается, ведь это Даня — веселая рыжая вечно пьяная рожа, посещающая каждую студенческую вечеринку, разве он может нечто подобное вытворить? Пиздеть он горазд, но действовать на самом деле — навряд ли.
А вот Баженов явно не такой — куда уж там, Баженов уже год в отношениях. Даже его пассия недоумевающе улыбнулась, не придавая значения, а Даниле до сих пор отчего не по себе. Странно видеть занятого человека, без пяти минут ебаться с ним и помнить, как эти же губы при тебе целовали губы девушки.
Все правильное почему-то отталкивало, видимо, не только его одного.
Даня, ей богу, действительно являлся очень плохим человеком, но Баженов все же хуже — Баженов конченный мудак. Даня просто влюблённый первокурсник, упивающийся любой близостью, он в точности такой, какой нужен Евгену. Чем отвратнее, тем больше кипела в жилах кровь.
Забавнее лишь тот факт, что оба знают об этом.
— Может, будем видеться хотя бы раз в неделю?
— Ты же понимаешь, что это все неправильно, — озвучил свои мысли Баженов, уже закуривая на балконе после.
Диванчик, уже местами прожжёный сигаретами и просранным в никуда гашишем, терпел до конца, со скрипом выдерживая обоих. Все ещё холодно, но плед укрывал лишь Данилу. Серо и промозгло от всего.
Поперечному нельзя оставлять метки, царапать или трогать за чувствительную шею — Поперечный даже не может оказать пресловутую «дружескую поддержку», потому что пальцами Евген не любит, а для минета у первокурсника слишком отвратный рвотный рефлекс.
— Но ты же плохой человек, — сказал запоздало Данила, подняв на него затуманенный взгляд.
На улице все ещё падал хлопьями снег — наметет по самое не хочу. Баженов хотел что-то сказать, но в тот же момент проглотил, как ком в горле, свой ответ. Словно бы вспомнил, что слова вообще-то не являются воробьями, и ловить их после — затея крайне глупая и нелогичная. Даня заметил этот жест, но в очередной раз промолчал зачем-то.
Задумался.
И обувь эта надевалась быстрее, и куртка застегивалась с первого раза — уведомление о подъехавшем такси уже начало бесить рыжего, однако он все равно упрямо смотрел снизу вверх, ухмыляясь.
Ждал.
— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — этот факт отчего-то развеселил старшекурсника, что больно отдалось в левой стороне грудной клетки Поперечного.
— А что, при свете, глядя в глаза, уже не получится?
Получилось, очень даже получилось. И на прощание прозвучало «посмотрим, может быть, мы будем видеться чаще».
Только стоило закрыть за «другом» дверь, как несказанный ответ Евгена догнал быстрее, нежели скорый топот ног по ступеням вниз, заставляя поджать губы.
«Ты — плохой человек. Но разве это оправдание?»