— Вы рано, — вздыхает Лу. Он пропускает мужчин в дом, а вот охране указывает на плетёные кресла на крыльце и закрывает дверь. — Господин Бён пока занят.

— Я подожду.

Чанёль проходит внутрь и оглядывает знакомую гостиную. В прошлый раз ему явно было не до этого, а сейчас даже интересно знать, в какой обстановке живёт Бён. Убранство впечатляет с первого взгляда, потому что даже в самой скромной вазе с розами Чанёль узнает старания древних китайских мастеров, а вышитые подушки на мягких креслах и диване — однозначно ручная работа сибирских умельцев.

— Что-нибудь выпьете? — предлагает Лу.

Сехун сразу соглашается на чай, а Чанёль отмахивается и подходит к окну, отодвигая тонкий тюль и выглядывая во внутренний двор. Там абсолютно ничего не изменилось за несколько дней, но Чанёль невольно вспоминает, что вот здесь — совсем недалеко от дома — он стоял, когда разглядывал Бёна, а вот здесь — в нескольких шагах от Чанёля — омега наставлял на него катану. К слову, очень похожую на ту, что со вчерашнего дня украшает кабинет Императора Японии.

Чанёль на мгновение отводит взгляд в сторону, а уже в следующий момент видит, как дверь кузницы отворяется и из неё выходит омега. Тот вытирает испачканные руки тряпкой и внезапно крепко морщится, кинув взгляд на запястье.

Под чужим пристальным взглядом, Бён спешит в дом, крикнув:

— Хань, я в душ. Сделай мне, пожалуйста, большую чашку… — он резко останавливается, когда видит в гостиной Чанёля, — … чая, — выдыхает. — Добрый день, — говорит чуть охрипшим вмиг голосом и пытается запястьем стереть с щеки грязный развод, но тут же шипит и хватается за руку, прижимая её к себе.

Чанёль даже не задумывается над тем, что делает, и в два счёта оказывается рядом. Он осторожно обхватывает чужую руку, разворачивая к себе, и видит на коже поверх татуировки…

— Обычный ожог, не берите в голову, — успокаивает омега. — Я часто…

— Не нужно, я хочу, чтобы вы были аккуратнее, — тихо просит Чанёль, проходясь пальцами по горячей коже, обводя по контуру покраснение и нехотя отпуская чужую руку.

Омега почему-то теряется и даже в коем-то веке отводит взгляд.

— Вы…

— Приехал раньше, да, — улыбается ему мужчина и со странным диким удовольствием разглядывает.

Чанёль видит всё: грязь под ногтями, остатки эпоксидного клея на рубашке, дорожки пота от кромки белых волос к шее и влагу на длинных ресницах. Бён не из неженок и полностью отдаётся своему делу. От него пахнет раскалённым металлом и маслом, в котором тот закаляют. А ещё совсем немного, но по-хозяйски, через сильные искусственные запахи просачивается аромат сладкой мяты.

Чанёль никогда и никому не сознается, что ждал их второй встречи больше, чем свой первый миллион на счету.

Бён наконец поднимает глаза и трижды моргает, в такт биения сердца Чанёля.

— Я приведу себя в порядок и вернусь. — Омега улыбается одними глазами и быстро ретируется. И Чанёль ещё несколько раз глубоко вдыхает, понимая, что, да, ему однозначно нравится.

Он возвращается к креслам, не замечая, как в стороне его помощник откровенно флиртует с Ханем, и садится в одно из них, прикрывая глаза и расслабляясь. Давно он не чувствовал подобного душевного комфорта в чужом доме, когда охрана осталась за его пределами.

Чужие негромкие голоса постепенно отходят на второй план, а в голове всплывает разговор с О.

~~~

— Как это? — удивляется Чанёль и полноценно отвлекается от документов, которые вычитывал. Поднимает глаза на О и взглядом требует объяснений.

— Вот так. Бён сам по себе и в то же время под защитой. В списке его клиентов столько представителей сильных мира сего, что за омегу могут оторвать руки, если с его головы упадёт хотя бы волос. При этом он сам решает, работать ему с кем-либо или нет, но очередь на оружие его личного изготовления расписана на год вперёд.

— На встречу со мной он согласился спустя месяц, — напоминает Чанёль, понимая, что ему, оказывается, повезло.

— И, если честно, я не понимаю почему, — признается Сехун, продолжив: — Он несколько лет работал на крупнейшую оружейную компанию в Корее. Но то ли эти ребята не оценили его талант, то ли Бён сам решил, что ему будет лучше в свободном плаванье. Факт таков: корабли разошлись, и обе стороны красиво умалчивают о причинах.

— Кто же тогда подтолкнул его выше, чем он был?

— Если верить информации, то его на свой день рождения пригласил младший сын Шао.

— Самого Шао? Бён и в Китае успел засветиться?

— Да. У него с младшим Шао вроде что-то было на тот момент, и в качестве подарка Бён презентовал ему при всех гостях меч Цзянь. — Сехун делает паузу. — Изготовленный собственноручно.

— Неплохой подарок.

— Настолько неплохой, что спустя пять лет мы видим то, что видим. Негласно он один из лучших оружейников на Востоке, чьи работы уходят в закрытые коллекции.

— Тогда, если он уже не с младшим Шао, то кто его выгуливает?

— Никто. Все альфы, с которыми он светился — его клиенты или просто знакомые.

~~~

— Глава Пак.

Чанёль медленно открывает глаза, понимая, что, похоже, уснул. Бён стоит перед ним, освещённый ярко-оранжевым закатным солнцем из окна, его волосы аккуратно уложены, одежда выглажена, а от самого омеги безумно вкусно пахнет природной мятной свежестью. Солнечные лучи играют в его густых ресницах, оставляя лёгкие тени на щеках, и он теперь будто совершенно другой. Только глаза те же: тёмно-карие омуты, в которых отражается вечернее солнце.

Чанёль прекрасно помнит, как Бён читал его по обычному (пусть и не совсем) клинку, и уверен, что омега так же может читать людей и по иным привычкам.

Альфа понимает, что пауза между ними затягивается, и нарушает тишину хриплым после приятной дрёмы:

— Мы можем обойтись обычным «Чанёль».

— Не можем. — Омега присаживается напротив.

— Можем.

— Это неуважительно.

Чанёль улыбается: этот омега отказал ему во встрече из-за опоздания, но считает неуважением называть по имени.

— Я настаиваю.

Бён смотрит на него настороженно, но спустя несколько мгновений всё же соглашается:

— Тогда, я полагаю, будет правильным, если и вы будете обращаться ко мне «Бэкхён».

— Бэкхён, — повторяет Чанёль. Чужое имя ложится на губы мягко и тягуче, словно липовый мёд, и их очень хочется облизать. Альфа столько раз читал это имя про себя, произносил в уме, но никогда не озвучивал.

В голове рождается странное: «Как же моё имя звучит из твоих уст… Бэкхён?» — и тут же умирает под глыбой реальности, потому что:

— Вы поужинаете со мной… Чанёль? — Альфа с шумом выдыхает. Они всего лишь назвали друг друга по имени, но уже ступили к краю. — А заодно и обговорим то, что желает ваша душа.

«Моя душа желает, чтобы ты улыбнулся мне»

И Бэкхён чуть склоняет голову набок, изогнув уголки губ в улыбке.

Чанёль смотрит ему в глаза слишком пристально и понимает, что интерес, с которым он ступил на порог этого дома неделю назад, отходит на задний план. Омега завораживает без всяких юношеских секретов в своем шкафу. Вернее, кузнице.

— С удовольствием.

฿-₡

Характер у Бэкхёна уравновешенный, волевой, с уверенными нотами принципиальности. Всё это Чанёль слышал от других людей, видел своими глазами в их первую встречу, и убеждается в этом после непринуждённого разговора за столом. Омега — настоящий мастер своего дела, но не кичится этим. Он с удовольствием отвечает на все вопросы Чанёля; широко улыбается, когда ему смешно; и сдержанно, когда не хочет озвучивать ответы. Альфа не пытается завести Бёна в глухой угол, ему больше по нраву, когда омега с ним откровенен в своих положительных и отрицательных мнениях. А Бэкхён, в свою очередь, умело обходит щепетильные темы, не акцентируя внимание на неловких моментах в их общении.

Они впервые общаются так близко, но всё происходит без единого намёка на натянутость и неестественность.

— Чанёль. — Омега делает глоток вина из высокого бокала. — Ваша коллекция клинков — это легенда в кругах оружейников. И если моя работа попадет в неё, я буду по-настоящему горд.

— Разрешите перефразировать ваши слова. — Альфа отставляет свой бокал, стараясь не смотреть на губы омеги, с которых тот слизывает винную каплю. — Ваши работы — легенды в кругах коллекционеров, и любой из нас будет горд заполучить себе в собственность ваше изделие.

— Мы только что отлично польстили друг другу, — искренне смеётся Бэкхён. — Но я не шутил. — Он вновь становится серьёзен. — В прошлом году я видел несколько великолепных экземпляров на международной выставке в Лондоне. И почти все они принадлежат вам. Меня очень заинтересовал японский танто, замаскированный под веер.

— Это был мой первый клинок, — признаётся Чанёль, краем сознания чувствуя нечто непонятное. Приближающееся. — Именно с танто началась история коллекции.

— Он задал отличное начало.

— А что было первым, вышедшим из-под ваших мастерских, — альфа едва не оговаривается «красивых», — рук? — И тут же оправдывает себя, потому что руки омеги действительно красивые, даже с ссадинами и ожогами. Не шаблонно аристократические, как у большинства омег в окружении мужчины, а естественно привлекательные. Такие руки крепко сжимают, когда поддерживают, и мягко гладят, когда ласкают.

— Нож, — выдыхает Бэкхён. И Чанёль видит, как омега взглядом касается его руки, в том месте, где под рукавом рубашки проглядывают очертания оружейных ножен. — Африканский. Мне было восемнадцать, и я дни напролёт проводил в отцовской кузнице. Будто зачарованный глядел на то, как металл меняет свою форму, как преобразуется и исполняет желания кузнеца.

— Теперь металл исполняет ваши желания.

Омега прикусывает губу:

— Не всегда. Но, как бы тяжело ни было, я всё равно смотрю на процесс создания оружия и любуюсь им. Во многих культурах это настоящее таинство. И наблюдать за покорением металла — завораживающее зрелище.

— Я слышал, что вы и декоративные изделия из железа куёте.

— Иногда. — Омега улыбается, смущённо отводит взгляд, и Чанёль позволяет себе дольше засмотреться на родинку в уголке розовых губ. — Мне самому интересно. К тому же это позволяет взглянуть на ковку оружия под другим углом.

— Получается, что ваш отец сам неосознанно привёл вас в оружейное дело.

— В десять лет он подарил мне рапиру, длиннее, чем я был в высоту, — отшучивается Бэкхён, — а спустя годы почему-то откровенно не понимал, что сын-омега потерял в его горячей кузнице.

— Не потерял, а нашёл. Себя. Своё счастье. Своё будущее. — Голос Чанёля сходит на шёпот, а сам мужчина с восхищением смотрит на Бэкхёна. И больше ничего и никого не видит.

Как и Бэкхён. Его губы подрагивают, словно он хочет что-то сказать, но лишь крепко цепляется за взгляд Чанёля, в котором для него сейчас сосредоточена Вселенная.

Было непонятно, то ли они удерживают друг друга в этом мире, то ли оба падают, не замечая этого.

— И где сейчас этот ваш африканский нож?

Омега затаивает дыхание, закрывает глаза, а когда наконец открывает и вдыхает, Чанёль видит под дрожащими ресницами море грусти.

— Восемь лет назад я путешествовал с родителями на корабле, который потерпел крушение. Мы успели эвакуироваться, но, к сожалению, нож утонул вместе с моими вещами.

Чанёль ошеломлённо зависает, не веря словам омеги.

«Утонул?»

«Не может такого быть.»

«Или… может?»

«Но… тогда как?»

— Давайте не будем об этом? — с горечью просит Бэкхён, и Чанёль согласно кивает болванчиком.

Он видит — даже ощущает — чужое отчаяние. В мыслях мужчины беспорядок, и альфа не знает, как свести факты воедино. Но болезненной темы больше не касается. Он обязательно всё обдумает, но сделает это позже. А пока:

— Бэкхён, — мужчина втайне наслаждается именем омеги, — вы позволяете кому-либо смотреть на то, как работаете?

— А вы позволяете кому-либо находиться в помещении со своей коллекцией оружия?

«Только избранным».

— То-то же. — Бэкхён лучисто улыбается ему глазами, и Чанёль почти пропадает.

Но на краю пропасти успевает признаться:

— Я бы многое отдал, чтобы увидеть вас перед наковальней.

Омега тушуется, но выдерживает его красноречивый взгляд. Чанёль догадывается, что он далеко не первый, кто говорит с Бёном о таком. И подобное раздражает, вызывает ревность, потому что кажется слишком личным. Интимным.

Только разве не в возможностях Чанёля изменить это?

«У вас явное желание переделывать окружающий мир под свои требования», — вспоминает мужчина и мысленно усмехается: «Ты абсолютно такой же, Бён Бэкхён, потому что мы вместе выбрали для себя это оружие.»

Он смотрит на часы и нехотя поднимается из-за стола:

— К сожалению, мне пора. Я благодарю вас за прекрасный ужин и замечательный разговор, а также желаю неиссякаемого вдохновения.

«Но думать о тебе в обстановке кузницы ты мне не запретишь»

— Надеюсь, вы останетесь довольны моей работой.

— Даже не сомневайтесь.