Горо прекрасно знает, что иногда стоит говорить себе «нет», особенно это касается споров с Ёимией, проигрыши в которых влекут за собой пытки и страдания. Он это понимает, испытывает регулярно на своей шкуре, но на вопрос, почему он вообще ведётся на её авантюры, жмёт плечами, мол, разве не очевидно? Любой, кто хоть немного с ней знаком, знает, что её светлая голова постоянно генерирует новые идеи, азарт заразителен, а условия спора всегда выглядят так соблазнительно, что кажется, победа лежит перед тобой на инкрустированном драгоценными камнями подносе, вот только Горо, в очередной раз на это купившись, теперь ловит рукой плотную ткань подола кимоно, стараясь не споткнуться на пути к сверкающему разнообразными гирляндами в виде скелетов, нелепых призраков и тыкв дому, громкая музыка из которого разносится на весь квартал.

— Это будет трудный вечер, — ворчит он себе под нос, поправляя парик, и делает нерешительный последний шаг к двери.

Шум оглушает, едва открывается дверь, от яркого света приходится зажмуриться, чтобы спустя пару секунд едва не уткнуться в чужую оголённую разрисованную алой краской грудь. Человек перед ним явно что-то пытается спросить, но Горо в этом ужасающем шуме едва ли может слышать свои мысли, что взять с того, кто говорит куда-то над ним. Он, с трудом оторвав взгляд от его красивого торса, краем глаза замечает собаку на поводке, задирает голову, чтобы хотя бы рассмотреть лицо, и с ужасом понимает, что это тот самый Итто, про которого Хэйдзо как-то упоминал. Память на лица у Горо хорошая, особенно, если речь идёт о человеке с пирсингом в носу, брови и по паре — в ушах. То, что есть в нём что-то привлекательное, Горо заключил ещё когда увидел его на общей фотографии студсовета, и дело, конечно же, не в том, что у него настолько могучая грудь и руки, что от них было просто не оторвать взгляд. Знакомиться с ним он не собирался, но Итто, кажется, это не волнует, потому что он вдруг наклоняется к нему слишком близко, так, что его добела выжженные пероксидом водорода волосы с красными прядями, собранные в небрежный хвост, щекочут открытый участок шеи, а рот опаляет дыханием:

— Надеюсь, у тебя нет с собой запрещённых веществ, красавица, — от неожиданного вопроса Горо вздрагивает и сначала даже собирается возмутиться, мол, с чего этот разукрашенный придурок вообще взял, что он — девушка, но, поймав хмурым взглядом за спиной Итто довольную Ёимию, о чём-то болтающую с Хэйдзо, вспоминает, во что он одет. Он возвращается к собеседнику и давит «нет» ему прямо на ухо, случайно коснувшись его губами, и весь покрасневший уносится к своим друзьям, надеясь найти рядом с ними укрытие.

Если однажды Горо попросят в подробностях описать, что же произошло в тот день-вечер-ночь на вечеринке, он замнётся, покраснеет и постарается перевести тему в другое русло. Потому что он был пьян и творил глупость за глупостью. И, если уж говорить честно, то не то чтобы он о чём-то из этого жалеет.

К моменту, когда приходит Казуха и на несколько секунд переводит долгое время культивировавшийся гнев Ёимии на себя, сведя их конфликт, едва не переросший в драку на нет, Горо пьян и распалён настолько, что даже не понял, зачем Хэйдзо сунул ему в руку кусок ткани, прикреплённый к заколке. И доходит до него только когда чья-то рука мягко разгибает его пальцы, сжимающие эту вещицу, и закрепляет её на его парике.

— Кажется, это должно быть тут, — голос Итто сложно не узнать: он перебивает оглушающую музыку и все до единой мысли в голове. Горо ёжится, чувствуя чужое дыхание на своей шее, поэтому, чтобы избавиться от этого ощущения, поворачивается к нему всем корпусом, опираясь руками на стол — никакой бирпонг его уже не интересует. Когда наваждение спадает, в глупой голове созревает всего одна отвратительная по своей тупости мысль.

«Интересно, как ты целуешься?»

Но выдавить из себя приходится бесцветное:

— Спасибо, — план прост как пять копеек: сделать глоток из чьей-то кружки с пивом, неуклюже прикрыв стремительно краснеющее реакцией на неозвученное лицо, окинуть взглядом исподлобья назойливого собеседника, точно не чтобы ещё раз полюбоваться мышцами, и быстренько исчезнуть в недрах кухни — единственной на удивление свободной и непрокуренной насквозь комнаты на первом этаже — чтобы сделать пару вдохов и хотя бы избавиться от навязчивой мысли.

План идеален и прост в исполнении.

Вот только Горо не умеет говорить себе «нет».

— Как тебя зовут? — вопрос настигает его на кухне громом среди ясного неба. Казалось, ничто не предвещало беды, не было ни одного признака того, что Итто пойдёт на кухню за ним и ещё и будет задавать неудобные вопросы вроде этого.

— Хина, — невинная почти даже не ложь слетает с языка раньше, чем Горо успевает подумать. Он сидит на столе и болтает ногами насколько это вообще возможно, когда на тебе несколько слоёв юбки, а в метре от тебя — человек, с которым ты не прочь… Остаток мысли пережёвывется и проглатывается вместе с куском подостывшей гавайской пиццы.

И Горо наблюдает. И, если начистоту, чего-то ждёт.

Хэйдзо, описывая Итто, всегда говорил о том, что, несмотря на то, что он частенько говорит глупости, эмпатии ему не занимать, и в голове Горо — глупой пьяной голове — дурацкая мысль избалованного ребёнка, ноющего в магазине, что он хочет конкретно вон ту игрушку за миллион денег, о том, что ему хочется почему-то именно с Итто целоваться, бьётся о черепную коробку сигналом SOS в надежде на то, что тот её услышит. И что-нибудь с этим сделает как настоящий герой с высоким уровнем сочувствия. Потому что, по правде говоря, Горо самому делать первый шаг страшно. Он прекрасно знает, что поводы, чтобы целоваться пьяным с почти незнакомцем на кухне, не нужны, но страх того, что он мог ошибиться в своих ожиданиях, гложет его изнутри. А что, если он рассмеётся, а что, если…

— …мы поцелуемся? — Итто выдёргивает его из своих размышлений, оказывается, за эти несколько секунд он подошёл настолько близко, что может своей голой грудью чувствовать загнанное от испуга дыхание Горо. В сиянии гирлянд за спиной он выглядит устрашающе, но хриплый голос и неловкая улыбка его выдают. Горо только сейчас замечает, что взгляд у него мягкий, невероятно добрый, даже несмотря на то, что он пьян, и шальная мысль о том, что вот в таких людей не жалко влюбляться, зачем-то семечком падает где-то в груди, обещая прорасти в самый неожиданный момент.

Итто смотрит на него всё ещё сверху вниз, опираясь руками по бокам Горо, но его не касаясь — надо же, как благородно — и терпеливо ждёт ответа. Как будто вот этому полуголому чуду со взглядом собачки, разрисовавшему себя краской, вообще можно отказать. Эта мысль, вьющаяся во вспотевшей под париком голове, делящая вечер на «до» и «после», когда Горо подаётся вперёд и обхватывает Итто за шею, чтобы притянуть к себе ещё ближе, начинает постепенно затухать и исчезает совсем, когда он касается губ напротив.

Его не пронзает внезапной молнией от удовольствия, только осознанием того, что Итто слишком хорошо целуется, чтобы это было правдой. И чтобы можно было рассказать Ёимие и Хэйдзо. Пока они самозабвенно целуются, мир не сужается до них двоих, хотя стоило бы, потому что от количества выпитого и съеденного — тот кусок пиццы был явно лишним — вперемешку с ощущениями восторга и волнения, у Горо начинает кружиться голова; вечеринка всё так же продолжается, где-то в гостиной кто-то напрасно пытается перекричать музыку, рвущую всем желающим барабанные перепонки, а руки Итто безуспешно пытаются подлезть под юбки Горо, чтобы хотя бы коснуться кожи его — довольно волосатых, надо сказать — бёдер.

С Итто хочется целоваться дальше, но благоразумие единственный раз за вечер берёт верх над эгоизмом. До Горо всё-таки доходит, что он забыл упомянуть одну важную вещь, и он в испуге отстраняется и, пытаясь поймать остатки кислорода в комнате, тяжело дыша, смотрит Итто в глаза, чувствуя себя загнанным зверем. Потому что лгать он не любит.

— Мне нужно кое-что сказать, — язык заплетается, и слова произносятся с трудом, но Итто внимательно его слушает, скрестив руки на груди, будто не знает, куда ему их ещё деть — ведь на бедро не положишь. — Я парень.

Лицо напротив не меняется, то ли он не расслышал, то ли пытается придумать отговорку, чтобы свалить и не обидеть. И Горо, сгорбившись от тяжести собственной дурости, собирается слезть со стола. Перспектива пойти домой в одиночестве после такого ужасного перфоманса звучит не так уж и плохо. Но после недолгого молчания Итто вдруг жмёт плечами, поддевает пальцами подбородок Горо, вынуждая его посмотреть в глаза, другой рукой обхватывает за талию и наклоняется к самым губам:

— Ладно. Теперь-то мы можем продолжить, — он хитро улыбается и целует уголок рта, — госпожа Хина?

Горо не успевает кивнуть, потому что голос Ёимии из коридора не предвещает для него ничего кроме подколов, а он пока к этому не готов, но ему даже не нужно умоляюще смотреть, чтобы Итто, подхватив коробки с пиццами, выбежал из кухни, едва не столкнувшись с ней в дверях.

— А чем это вы тут занимались? — по выражению её лица видно, что она всё и без ответа поняла, но обнажаться перед ней сейчас Горо не готов. Потому что и себе бы не смог объяснить, зачем и почему. Пусть спросит завтра, глядишь — и алкоголь сделает свою работу и сотрёт все воспоминания о том, что Горо слаб перед мужчинами с могучим телосложением. Ёимия хмыкает, так и не услышав ответа, и, старательно делая вид, что ей вообще нет дела до того, что он стоит перед ней растрёпанный, в перекрутившейся юбке и с наполовину развязанным поясом, переводит тему: — Можешь найти Хэйдзо? Я понимаю, что у него там любовно-морковная история, но он обещал мне помочь с фейерверками.

И, даже не дождавшись согласия, она выходит из кухни, захватив бутылку пива с барной стойки и оставив Горо наедине с воспоминаниями о горячих губах и пирсинге в языке Итто, с которыми, конечно, было бы приятнее оставаться, чем тащиться на улицу, или где там сейчас Хэйдзо выясняет отношения с Казухой. Он честно старается повязать пояс как надо, чтобы никто ничего не заметил, и после пятой попытки ему даже кажется, что выглядит он довольно-таки прилично.

Это, конечно, не так: его парик перекосился, одно ухо пропало без вести, пока Итто, выцеловывая будущие яркие последствия на шее Горо, пытался запустить пальцы в его фальшивые волосы, пояс кимоно повязан — с огромным трудом, между прочим — как попало. Приличием, даже мнимым, тут и не пахнет.

Ледяной — по сравнению с духотой дома — воздух сначала на долю секунды приводит в себя, а затем как будто пьянит ещё больше, отчего приходится схватиться рукой за дверной косяк, чтобы ненароком не упасть прямо на глазах у сладкой парочки. Хэйдзо зыркает на него так, будто Горо только что своими руками похитил Казуху и отказывается возвращать, но, услышав волшебные слова от Ёимии, он поникает и бурчит тоскливое: «Сейчас».

Идти смотреть на фейерверки — последнее, на что он в принципе бы согласился, и не то чтобы в этом списке было много вещей. Он никогда не был среди тех, кто с претенциозным видом ворчит на то, как толпа людей собирается, чтобы посмотреть на цветные брызги на небе, он в принципе старается обо всём этом не думать, и успокаивается только тогда, когда в наушниках начинает звучать тру-крайм подкаст из подборки «для концентрации». Так было всегда: звуки салютов вызывают у него только желание спрятаться где-то под кроватью в надежде, что это всё закончится так же внезапно, как и началось. Немотивированная тревога заставляет чувствовать себя немощным, а Горо это ни капельки не нравится. Голос диктора в наушниках звучит умиротворяюще, и вдруг пришедшая в голову идея побродить по дому в компании бутылки пива зачем-то звучит довольно соблазнительно.

На выходе из кухни он замечает Хэйдзо с Казухой и, стараясь не шуметь, чтобы не испортить сладчайшую идиллию, почти на цыпочках пробирается к лестнице на второй этаж. Ступеньки вдруг становятся самым сложным препятствием на пути к тишине и спокойствию, но Горо сдаваться не собирается и берёт эту высоту в десяток очень долгих шагов. На втором этаже темно и жутковато, а в комнатах даже ни одной пьяной души, что в сочетании с рассказом о маньяке в отеле звучит довольно зловеще, но Горо не был бы Горо, если бы не закрылся в одной из спален, чтобы как героиня или герой романтической комедии лечь в позе звезды на чью-то огромную кровать и пялиться в потолок с флуорисцентными стикерами в форме — он усиленно щурится, чтобы рассмотреть, но всё перед глазами расплывается — каких-то пятен.

Кажется, что он смотрит туда бесконечность, а потом тишина снова заполняется оглушающей музыкой, и голос рассказчика становится уже трудно слышать. Понимая, что эта комната — не самое лучшее место, чтобы быть обнаруженным, наверняка это спальня Итто, а увидеть его в дверях было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, и слишком плохо для силы воли Горо, поэтому он убирает наушники в футляр и практически летит вниз, прекрасно отдавая себе отчёт в том, чего он хочет сейчас.

К счастью, Итто, видимо, и правда обладает способностью то ли читать мысли, то ли чувствовать чужие намерения, потому что он ловит его в свои крепкие объятья, когда Горо всё-таки спотыкается на лестнице и, неуклюже перепрыгивая, падает, уже начав прощаться с жизнью и красивым лицом.

— Госпожа Хина, будьте осторожнее, — Итто смеётся, щурит глаза, отчего от уголков расходятся морщинки, и Горо, ещё не пришедший в себя от внезапных поворотов судьбы, вместо банального, но такого необходимого сейчас «спасибо», как и подобает типичному парню в беде, взволнованно хрипит:

— Ты просто охренеть какой, — последнее слово застревает в горле, потому что только тут до него доходит, что он сказал, но в чужих глазах отражается неподдельный интерес, и Горо всё-таки договаривает: — привлекательный.

Итто секунду щурится, а потом выдаёт полушутливое:

— Да вы, должно быть, пьяны, — и да, Горо пьян, но об этом он думал и до того, как оказался зажат между Итто и стеной из собственной глупости. Итто галантно, насколько это вообще возможно, когда ты пьян настолько, что тебя шатает во все стороны, отводит его в сторону и заботливо поправляет парик, а затем заводит прядь за ухо. — Я искал тебя на запуске фейерверков, но тебя, похоже, там не было.

Алкоголь развязывает язык, иногда слишком сильно, поэтому Горо кажется отличной идеей выкладывать личные проблемы человеку, с которым он знаком аж целые несколько часов, под звуки фальшивого пения, электронной музыки и криков, растворяющихся в общем хаосе редких разговоров, обрывки которых возможно услышать только находясь в непосредственной близости. Он говорит наклонившемуся к нему Итто прямо в ухо, уже намеренно и без зазрений совести касаясь губами мочки и шеи, чувствуя, как тот в ответ сжимает его руку, которую не отпускал с тех пор, как Горо на него свалился. А дальше в памяти всё туманно, правда, почему-то тайной покрывается именно то, что Итто увлечённо шепчет, точнее, кричит, шептать в этом диком шуме просто невозможно, ему на ухо, периодически ненароком, если не наоборот, нарочно касаясь рукой щеки или шеи.

И самое ужасное, что дискомфорта Горо не чувствует. Он помнит, что, подставляясь под мимолётные ласки Итто, смеётся над тем, что он говорит, и ему кажется, что он бы стоял здесь пьянящий, в тени облокотившегося на стену в попытке не съехать на пол Итто, у подножия лестницы ещё… не вечность, но какое-то время.

Взгляд ловит Хэйдзо на периферии, слишком счастливого и довольного тем, что Казуха его ведёт — тащит — на второй этаж, и Горо на автомате оборачивается на него и испуганно смотрит, надеясь, что Хэйдзо вместо продуктивного вечера не сдаст его Ёимие, которая только рада будет пообмывать его косточки. Но тот лишь по-дурацки улыбается ему, будто рад видеть, и исчезает на лестнице с грациозным грохотом.

Итто, кажется, минутного отсутствия Горо в клубе слушателей историй про жуков не замечает, потому что, едва тот к нему поворачивается, наклоняется к нему, слегка прикусывает нижнюю губу и легонько лижет, отчего Горо сбито выдыхает.

— Хочешь, я покажу тебе своего огромного жука? — ну с такими метафорами Горо пока что не встречался. Даже интересно. Брови вопросительно выгибаются, делая выражение лица глуповатым, пока Итто терпеливо ждёт ответа с очень хитрой ухмылкой. На которую Горо, само собой, покупается.

Он сглатывает и медленно кивает, стараясь не трясти головой, чтобы его не стошнило, иначе знакомство с «жуком» придётся отложить на неопределённый срок. А перспектива знать, что Итто придерживает его парик, пока он обнимает унитаз, не радует совсем.

По пути — очень долгому, ухабистому пути в комнату Итто, преодолеть который Итто, старательно придерживающий его за талию, ни капли не помогает, потому что сам точно так же пьян, как и Горо, из-за чего они оба минимум два раза едва не наворачиваются вниз по ступеням — Горо думает только о том, чтобы по чистой случайности не встретить там милующихся Хэйдзо с Казухой.

К счастью, Горо как главному дураку на этом празднике насмешки над смертью и студентами с выгоранием сегодня везёт.

Комната, в которую они попадают, ему уже знакома, хоть свет в ней во избежание травм никто не включает, и никаких посторонних там пока что нет и — краем уха он слышит, как в двери проворачивается щеколда — не предвидится. Видимо, «жук» настолько впечатляющий, что никто из случайно забредших сюда гостей видеть его не должен. Горо бы хихикнул себе под нос, будь он в другой ситуации, например, если бы он сидел на своём диване напротив ноутбука с тупейшим ситкомом с таким же сюжетом на экране. Вот только Итто возвышается рядом с ним, неловко касаясь руки.

И Горо как-то не до смеха.

К счастью, эта проблема решается быстро, ведь Итто показывает то, ради чего они вообще оказались в такой близости друг к другу.

Жук, которого ему бесцеремонно посадили на ладонь, надо признать, и правда большой, по крайней мере, Горо таких уж точно не видел. Он осторожно проводит пальцем по его спинке под ещё одну лекцию о жуках, изо всех сил стараясь не раскраснеться от своих ожиданий и сдерживаемого смеха. Рассказать Ёимии или Хэйдзо — и ржач до слёз точно обеспечен.

Он стоит в полумраке перед слишком довольным, буквально сияющим в свете наклеек на потолке и гирлянд снаружи дома, Итто и держит в руках его жука. Комедия.

А ведь они могли заниматься чем-то поинтереснее.

Терпеливо дождавшись окончания выступления одного актёра, Горо возвращает ему жука и бредёт к кровати, чтобы забраться на неё с ногами, потому что его слишком сильно клонит в сон, и нужно поскорее уже упасть в объятия Морфея, пока неконтролируемый рот не натворил ещё каких-то дел.

Вроде этого:

— Ляжешь со мной? — брошенного, как Горо кажется, полушёпотом в потолок с всё так же расплывающимися светящимися пятнами на нём.

К несчастью, или наоборот, Итто, как оказалось, его прекрасно слышит, потому что, вернув жука на своё законное место, плюхается на кровать и придвигается так близко, что даже в расфокусе отчётливо видны его ресницы. Вздох, вылетевший из груди Горо, кажется, перехватывается прямо на выходе чужими губами, и не то чтобы тот был против. Даже не так.

В голове пьяного Горо мысль формулируется вполне себе отчётливо и звучит до глупости слащаво: ему страсть как хочется целоваться с Итто, хочется облапать его грудь и спину, и пока никто его не останавливает, он даёт себе волю. Завтра, возможно, ему будет стыдно показаться у него на глазах, но кого это волнует сейчас? Уж явно не Итто, старательно зацеловывающего его шею, параллельно пытающегося снять все слои кимоно, чтобы добраться до разгорячённого тела. И точно не сбито дышащего Горо.

Вот только они оба слишком пьяны для продолжения, так что какой-то момент всё сходит на нет, и Итто, в последний раз на сегодня проведя языком по губам Горо, тяжело дыша, укладывает свою голову ему на грудь.

— Знаешь, — шёпот мягко заполняет тишину в груди, отчего сердце начинает биться быстрее, чем после этого поцелуйного марафона, и осознание того, что Итто отчётливо всё слышит, заставляет щёки налиться кровью, — это прозвучит странно, мы ведь с тобой практически не знакомы. Но я чувствую в тебе что-то до боли знакомое, от чего на душе становится тепло.

Последнюю фразу Горо едва сумел расслышать, потому что Итто бормочет её уже совсем сонным голосом перед тем, как отрубиться и громко захрапеть.

— Ну ничего себе, сходил на костюмированную вечеринку, — шёпот тонет в храпе, так и не долетев до потолка, на котором Горо, наконец-то разглядывает флуорисцентные стикеры с жуками.

Мог бы и догадаться.