Юнги бежит по мокрому асфальту до подъезда, прячется от косого дождя под капюшоном, жмурится от попавших на стёкла очков капель и стряхивает дорожную пыль перед стальной дверью. Ещё пять минут назад на небе не было ни облачка. В руке пакет из ближайшего супермаркета, на ногах потрёпанные кроссовки, в кармане вечно беззвучный телефон, на лице привычная Мину улыбка, вечная и до чудовищного настоящая. Юнги искренне радуется непогоде, встречает шумную грозу, словно старого друга после многолетней разлуки, гладит уснувшую на лестнице кошку и долго-долго ищет ключи от квартиры, продолжая каждую мелочь воспринимать, как благодать. Завтрашние пары в университете — возможность увидеться с друзьями. Проигнорированная всеми новая причёска — значит, всё осталось на местах. Хорошо знакомые места даруют ощущение безопасности.

Плохого настроения не существует. Дождь прекрасен в своей бесконечной печали.

Юнги стягивает с плеч мокрую куртку, вытирает подолом рубашки запотевшие очки и бежит на кухню, громко хвастаясь тем, что отхватил последние две банки пива из круглосуточного магазина. В ответ тишина. Она впитывает шум по подоконнику до последней ноты, многоголосым эхом разносит голос молодого человека по пустому помещению и возвращается. Даже одиночество насмехается над ним.

Гроза за окном набирает силу, дождём обрушивается на безжизненные крыши Сеульских многоэтажек, пыльный город умывает собственными слезами и завывает громом где-то вдали. Длинные пальцы Юнги успокаивающе гладят обеспокоенного котёнка, а после безжалостно открывают створки настежь.

Юнги никогда не закрывает окно полностью. Безрассудно и наивно, словно ждёт послания с другого мира, письма из Хогвартса, звука королевского горна из Нарнии или прочую детскую глупость. У него странное ощущение болезненного ожидания чего-то чудесного, хотя давно понятно насколько всё это бессмысленно. Человечество не просто так изобрело телефоны для общения, вот только Мин продолжает ждать потерянную в облаках крошечную фигурку белого голубя. Вместо него на коленях белый котёнок, пойманный вчера в тёмном переулке, оторванный от лежащей рядом бездыханной матери, забытый всем миром и случайно встреченный такой же испуганной душой. Длинная мягкая шерсть помогает ненадолго забыть обо всём и, наконец, уверенно потянуться к ручке, чтобы шумно захлопнуть окно и испугать мирно спящего монстра под кроватью.

Юнги не может.

Потому что знает, что дело вовсе не в чудесных посланиях из других миров. Дело в одном конкретном мире, заключённом внутри человека, будто Жар-птица в золотой клетке.

На дисплее пару десятков пропущенных от одногруппника и примерно сотня коротких сообщений. Что-то об университете, очередном строгом преподавателе и совместном проекте. Юнги, не читая, соглашается на все условия и вслед отправляет какой-то весёлый смайлик. Люди недостойны того, чтобы из-за них терять улыбку. Никто этого не оценит, но Мин всё равно отдаёт вечно прекрасное настроение ради одного взгляда в свою сторону, ради мимолётного столкновения в подъезде и смущённого извинения. Если добровольно, то должно быть не так уж и больно.

Юнги готов продать всё, что имеет, если чудесная Жар-птица согласится сменить привычную клетку на новую. Юнги бы построил ей убежище из собственных костей, вместо колючей соломы устелил бы днище кудрявыми волосами, избавился бы от горькой воды и преподнёс небесной жительнице горячую венозную кровь. Чудесная птица живёт у Чимина в груди, а Пак совсем её не ценит.

Юнги перестаёт бояться монстров, называет зверушку под кроватью милейшим именем и кормит Гугу остатками со стола. Мин больше не опасается тёмных переулков, отчётливых теней на кирпичных стенах и без сожалений отдаёт улыбку Чимину.

Они живут в одном подъезде, изредка встречаются на лестнице, учатся в одном университете. Чимин забавно боится погладить котёнка и прячет взгляд, когда Юнги говорит, что белый — цвет ангелов. У Чимина любимый белый свитер и такие же кроссовки. Он учится на адвоката, мечтая помогать людям, прилежно посещает занятия и ладит с каждым живым существом планеты.

— Мне кажется, у тебя проблемы, — вскользь замечает Намджун, когда Юнги в четвёртый раз за неделю отказывается помочь с домашкой и ссылается на простуду. Дело вовсе не в сложных заданиях, Намджун правда беспокоится за друга. Он понимает, что не в силах помочь, но хотя бы выслушать…

— Я в порядке.

… видимо, тоже не может.

Юнги прячет бледные предплечья в длинных рукавах водолазок, скрывается от ласкового солнца и постоянно что-то бормочет про птиц, хоть орнитологией не интересовался никогда. Юнги спит на парах, вздрагивает во сне и дрожащими руками возобновляет конспект. Юнги снится, что вырастает голова на животе, она просит есть, просит пить, ревёт и умоляет её любить, больно впиваясь зубами в руки Мина. Кошмар никогда не меняется, повторяется каждую ночь, упрямо давит на мировосприятие и всячески раздражает. Голова всё наглее, она просит большего, громко клянчит Жар-птицу и кусается, будто озлобленная собака. Юнги её боится.

Голова настойчиво заверяет, что они семья, что ближе неё у Юнги нет никого на всём белом свете. Юнги начинает её понимать.

На совершеннолетие у Жар-птицы вырастают крылья, она хвастается ими, заставляет Чимина прыгать от радости и благосклонно принимать поздравления с днём рождения. Пак прибегает домой к соседу по подъезду и что-то воодушевлённо щебечет. Он говорит без умолку, а слышно лишь прекрасную птицу. Мин не устаёт смотреть, восхищается и безнадёжно влюбляется. Если любовь до гроба существует, то вот она. В мире нет никого краше крылатого сокровища, нет прекраснее и возвышеннее. Её перья переливаются на свету, отражаются у Чимина в глазах, большие крылья становятся худыми руками Пака, а хвост ложится на его поясницу.

Чимин наивно предполагает, что Юнги целует его, потому что он очаровательный, красивый и только белому ангелочку удастся приручить мрачного чёрного монстра под кроватью Юнги. Вот только Гугу испуганно пятится к стене и закрывает мохнатыми лапами тьмы неоново-красные глаза.

Чимин ошибается. Чимин влюбляется, теряет голову от первой влюблённости и нежности в глазах Мина. Чимин начинает задавать вопросы слишком поздно.

В груди зияет дыра, разбитое вдребезги сердце отправляется на холодный пол вслед за сломанными ребрами, так явно напоминающими приторные метафоры из любовных романов, что Юнги на секунду отвлекается от спектакля и прищуривается. Лишь на мгновение. Большего Чимин не стоит. Дольше одной секунды Юнги не станет притворяться.

В свете молнии мелькает стальное лезвие ножа. Задуманное осуществлено. Юнги забирает Жар-птицу, прячет её за пазухой и зарывается длинными пальцами в светящиеся перья. Юнги впервые в жизни так счастлив, он заразительно смеётся и обещает замолкнувшей вдруг птице чудесную жизнь, полную заботы и обожания. Юнги не видит, что Жар-птица глуха к обещаниям, лежит у него на руках мёртвым телом, а эхо квартиры разносит безумный смех по всему подъезду.

Юнги никогда не закрывал окно.

Потому что знал, рано или поздно, нужно будет шагнуть вниз.