Человеческое тепло — нечто неизвестное, невозможно далёкое и именно к нему тянет сильнее любого магнита, именно это тепло пленник жаждет почувствовать больше всего на свете. Коснуться, покрыться искусственными мурашками от дыхания у своего уха, утонуть в карих глазах напротив и зафиксировать новые ощущения в хранилище, дабы потом передать столь важную информацию тому, кто захочет сыграть роль человека лучше любого актёра, когда-либо существующего. Играть в чувства не может быть так сложно. Клоны привыкли подчиняться строгому расчёту, притворяться, играть роли, игнорируя наличие у людей элементарных чувств. До них двойникам не может быть дела. И, может, поэтому они оставляют человечество далеко позади.

На EXplOration это хорошо понимают, но сдаваться так просто никто не спешит. Не могут люди смириться. Они готовы рискнуть своими жизнями ради спасения хрупкой Земли, надолго потерявшейся в огромном космическом пространстве среди прочих планет, чужих и некрасивых. «Очень глупо надеяться на победу, когда исход войны давно решён без их участия», — думает Бёкхён. Пусть перед глазами сейчас стены специально под клона оборудованной камеры, он знает — его ребята справятся и без него. Они хорошо подготовлены, закалены годами заточения, когда стенка куба над головой была единственным небом. А почти ежемесячные слухи об очередных погибших только усиливают уверенность в безоговорочной победе.

Вот только кое-что заставляет запутываться в собственных мыслях, как в тех злополучных китайских красных нитях, которые предназначенных судьбой приводят друг к другу, несмотря ни на что. Одна из таких до сих пор болтается на тонком запястье, одинокая и малость потрёпанная жизнью, прошедшая битву с оригинальным Бэком и вентиляцию космического корабля. Снять её, на первый взгляд, бесполезную нить — признать прошлое ошибкой, отказаться от него и предать собственное чувство мести, от которого Бёкхён не хочет отказываться ни за какие блага вселенной.

Звенят цепи, которыми он прикован к стене. Пленник царапает пол, забивает грязь под отросшие ногти, задирает голову и щурится от тусклого света единственной лампочки. По щеке расползлись ссадины, под глазом наверняка останется синяк после вчерашнего погрома, устроенного им самим, зато неестественно белые губы растягиваются в ухмылке. Он слышит шаги, грохотом отзывающиеся в черепной коробке, и косится в сторону двери, предполагая, кто может оказаться за ней. От этого ненависть волной поднимается, как дикая пантера, готовится к прыжку, мечтает разорвать и вдоволь насладиться страданиями мучителя. Бёкхён ненавидит этого человека больше всех остальных, когда-либо виденных клоном ранее.

Он всегда приходил ближе к ночи, садился на складной стул, который всегда приносил с собой, и вываливал все подозрения на пленника, старательно играющего давно вызубренную роль ничего не понимающего дурачка. Бёкхён клялся, будто ничего не понимает, клялся в своей невиновности, даже если капитан корабля ему совсем не верил. Зато верили другие и их вера была клону намного важнее.

Скрежет двери выдёргивает его из пучины прошлого, готовой поглотить, заставляя вместо этого повернуть голову в сторону двери и выжидающе уставиться на заглянувшего в гости. Этим смертником оказывается Кёнсу, видимо, уже вернувшийся с задания и нерешительно осматривающий камеру-подвал. Бёкхён видит, кто пришёл, и улыбается. Впервые за долгий месяц разлуки. Он рад видеть именно Кёнсу, а не вечно хмурого Чанёля, главного любителя покричать на пленника.

— Перестань лыбиться, — первым делом требует До, закрывая дверь на внушительную щеколду и опускаясь в старое красное кресло. Когда-то они небольшой компанией друзей шутили, что цвет обивки похож на кровь, но теперь Кёнсу совсем не смешно. Этот подвал на космическом корабле EXplOration, больше походящий на бункер времён войны — хуже любой тюрьмы. Потому что свет электрический и всё равно тусклый, вместо кровати у клона старый матрас, а в единственный иллюминатор можно разглядеть только звёзды. Обычные, крохотные, тусклые. С Земли точно такие же видно.

— Какое сегодня число?

Голос клона хрипит по-страшному, очевидно от недостатка воды. Его обладатель голову опускает, от чего лицо тут же прячется в тени и увидеть промелькнувшее в чужих глазах облегчение становится невозможно. Кёнсу достаёт бутылку с водой из рюкзака, с которым всегда сюда приходит, она катится к измученному пленнику, но её возвращают назад резким движением ноги.

— Ответь на вопрос, Кёнсу.

— Двадцать четвёртое апреля.

Кёнсу безумно устал за день. Он зарывается в свои чёрные волосы, порой теряющиеся в темноте, забивается в угол, испуганно дёргается от громкого непонятного звука, ударившись коленом, от чего стонет тихо, почти беззвучно, и потирает ушибленное место. Должно быть больно, но он ничего не чувствует. Прошло то время, когда от малейшей царапины глаза крыло туманом. Ладони нашаривают плед, брошенный на подлокотник кресла, а взгляд упирается в тускло освещённый угол подвала, уже понимая, что там обнаружит. Бёкхён не прячет стащенную у кого-то из предыдущих «охранников» железку, одним только взглядом признаётся во всех злодеяниях и ждёт реакции. Су смотрит внимательнее, замечая отсутствие у двойника пледа, который он ожидаемо отдал человеку.

Бёкхён, чьи платиновые волосы клочками лежат на полу от приступов безумия, постепенно становится настоящим диким зверем, которого может приручить лишь До Кёнсу. Настолько хороший и безгрешный, что у клона рёбра трещали от отвращения поначалу.

— Ненавидишь меня? — спрашивает До. Хоть ответ давно известен и повторён миллионы раз ими обоими, он продолжает спрашивать, надеется взрастить в копии Бэкхёна ненависть, теряется в собственных ощущениях и попытках поверить в реальность происходящего.

Так сложно восстановить в памяти образ настоящего Бэкхёна, когда перед глазами клон. Кёнсу вспоминает лишь густые волосы цвета спелой пшеницы, бесконечно добрые глаза и мягкую улыбку. Бэкхён заваривал всем сладкий чай в минуты отчаяния, согревал тёплыми объятиями, бесконечно нужными для парней, которые искренне считали, что со всем справятся, но так позорно облажались в собственных глазах и глазах тех, кто в них верил. Кёнсу боится больше никогда не увидеть каждого, кто уходит на поиски своего двойника, каждого рискующего здоровьем и жизнью ради спасения человечества. Потерять ещё хотя бы одного члена экипажа — выше оставшихся у Су сил.

Он и Бёкхёна боится, вот только его некому заменить. Каждый борется со своим клоном, пытается поймать и выпытать информацию о местоположении остальных. Кёнсу, если честно, ненавидит людей за ответственность, переложенную на его плечи, прижимает колени к груди и разрывает оставшееся от себя «нечто» на куски, пока копия лучшего бывшего друга пытается распутать клубок человеческой психологии.

По-хорошему, Кёнсу следовало бы сбежать отсюда, забыв обо всём и слившись с толпой совершенно обычных людей, не забивающих себе голову борьбой с какой-то новой, почти внеземной, цивилизацией. Но что-то мешает каждый раз, когда парень пытается следовать давно написанному на тетрадном листочке плану. То шнурки на кроссовках развязываются, то потерянные где-то в темноте любимые часы отвлекают на свои поиски, то голос. Негромкий, ведь иначе могут услышать. Ласковый, красивый, тщательно выбирающий выражения, старательно залезающий в душу, подобно настойчивому ухажёру.

И пусть всё, вроде бы, идёт по плану, Кёнсу сомневается. Камеры постепенно заполняются двойниками, но и мёртвых не вернуть. Кёнсу думает об этом каждый день. Людям свойственно много сомневаться. До кажется, что настоящий Бэкхён назвал бы его предателем, потому что сам парень только так себя и кличет. Нельзя жалеть клона, вот только против себя не попрёшь.

Да и как не жалеть, если выглядит Бёкхён, как брошенная игрушка, навсегда покинутая хозяином и попавшая под ливень, от чего весь общий вид очень сложно воспринимать, как должное. Су не сентиментальный от слова «совсем», но без жалости на Икса смотреть не может. Не получается не видеть в нём родственную душу, попавшую в круговорот тех же событий.

— Ты же знаешь, я не могу тебя ненавидеть.

Шёпот на выдохе — как гром посреди ясного неба. Кёнсу даже смотреть не нужно, чтобы увидеть лицо клона. Оно и без того всегда перед глазами, является наяву и преследует во снах. Достаточно закрыть глаза и представить…

Как копия Бэкхёна прижимает ноги к животу, устраивает подбородок на коленях, поправляет длинную чёлку, практически закрывающую странные голубые глаза, в которых Су утонуть хочет каждый божий день. Как клон трёт щеки, пытаясь избавиться от едва заметных веснушек. Кёнсу сгорает изнутри, вспоминая, как такую же особенность кожи когда-то миллионы лет назад замазывал Бэкхён, стоя перед зеркалом и жалуясь другу на чересчур яркое солнце. Они тогда остановились на Венере — искали X-Чондэ.

— Тогда научись, — уговаривает До, потирает виски, держится из последних сил. — Ты же умеешь симулировать чувства!

— Умею. Но не могу. Или не хочу.

Кёнсу словно прошибает током. Он собирает себя по кусочкам и сдаётся. В который раз. Встаёт с кресла, за пару шагов преодолевает огромное расстояние и опускается на матрас. От объятий Бёкхёна сложно отказаться, от его губ физически больно отстраняться, поэтому Кёнсу прижимается ближе, пальцами цепляется за кожаный пиджак и дышит рвано, очевидно из-за того, что клон на приступ нежности отвечает. Клон поддаётся, одновременно пытается следить за дверью и отвечать на жадные поцелуи, потому что До явно не думает об опасности, растворяясь в столь необходимых объятиях. Они не виделись больше месяца, за который Кёнсу чего только не напридумывал себе. Но сейчас, когда искусственно созданный человек признаётся в самой настоящей любви под аккомпанемент звона цепей, Кёнсу начинает ему верить, какой бы хрупкой не была надежда на их светлое совместное будущее.

Когда дверь медленно открывается чьей-то неуверенной рукой, они уже сидят на разных концах подвала. Кёнсу собирает рюкзак, закручивая крышку уже пустой бутылки, а Бёкхён выстукивает ногтями по металлической стене нечто музыкальное и смотрит. Пристально, очень внимательно и беззвучно шепчет что-то. Заигрывает. Так, что только Су понимает и хмурится, пряча улыбку во время разговора с пришедшим.

Им долго быть рядом нельзя. Сила клона может и не убьёт человека, которому он готов отдать всё своё металлическое сердце, зато Чанёль, противник всего фальшивого, может отправить парня на Землю, увидев в нём угрозу своему авторитету капитана. И тогда Бёкхён перестанет притворяться слабым пленником ради того, чтобы быть поближе к Кёнсу.

В подвал заглядывает Чондэ. Очевидно, не по зову сердца, а по причине необходимости. Ким наверняка послан Чанёлем, заметившим самовольный отказ Су от еды.

— Кто на этот раз? — шепчет Кёнсу, отворачиваясь и уделяя всё своё внимание рюкзаку. Чондэ пожимает плечами, опираясь плечом о стену, и скрещивает руки на груди.

— Насколько мне известно, все пока живы. Ну, кто остался, — говорит он и с губ Су срывается вздох облегчения. Он обнимает Кима, а Бёкхён даже позы не меняет, продолжая азбукой Морзе высказывать всё своё недовольство. — Но Чанёлли всё равно зовёт на общее собрание. Я слышал, что-то случилось. Надеюсь, корабль цел и эти гадкие клоны просто решили отступить.

Плед падает с плеч Бёкхёна. Ладони сжимаются в кулаки. Голубые глаза горят безумием. Кёнсу приходится лихорадочно думать, чтобы спасти положение.

— Мне кажется, они так одержимы чувством ненависти, что не сдадутся.

— Теперь это называется одержимостью, да? Сравниваешь моих ребят с психами? «Одержимы чувством»? Да ты сам такой же одержимый! Любовь и ненависть не так уж и различны, как думают люди, как думаешь ты. Для клонов одержимость — единственный способ почувствовать себя живым, а ты такие слова говоришь… 

— Он так на тебя смотрит, — почти восхищённо выдыхает Чондэ, наблюдая за пересечением двух любящих взглядов, вынужденных притворяться.

— Он меня просто ненавидит. Ничего особенного.

— Мне страшно за тебя, Кёнсу-я. Пошли скорее. Чанёлли будет волноваться.

Кёнсу старается не думать о волнении Чанёля, забирает рюкзак и спешит за другом, внутренне содрогаясь от ужаса неизвестности. Бёкхён слышит, как закрывается замок, подозрительно напоминая стуком Морзе, и улыбается уже во второй раз. Кёнсу играет с щеколдой, как с нервами Чондэ и чувствами клона, выстукивая «ненавижу тебя», чему Бёкхён совсем не удивляется. Со временем ненависть перестала нести в себе злобу, стала их своеобразным признанием в любви, потому что подслушивать переговоры мог кто угодно. Вряд ли песнь о неприязни привлекла бы его внимание.

Чондэ ведёт Кёнсу по многочисленным коридорам, торопится, как на свидание, спешит так сильно, что До едва за ним успевает, рассматривая единственное видимое ему — спину друга, одетого в единую для всех униформу. Только на этот раз по ткани кое-где расползлись красные разводы, а всегда кудрявые волосы превратились лишь в подобие таковых. Кёнсу не знает, почему Чондэ не заглянул в пункт медицинской помощи по пути, но надеется, что ему не очень больно.

— Что думаешь о допросе X-Бэкхёна? — интересуется Ким и останавливается, увидев, что Су немного не успевает за ним.

— Он псих. Одержим ненавистью ко всему живому. И ко мне тоже. Не знаю, как к нему подступиться, чтобы расспросить об остальных.

— Одержим, говоришь? — переспрашивает Чондэ, опускаясь на корточки, чтобы подтянуть шнурки на массивных берцах. Кёнсу поспешно кивает, отчаянно стараясь не выдать себя. Ким не должен заподозрить ничего, о чём потом смог бы доложить своему боссу.

— Психушка по нему плачет, я тебе говорю, — фыркает Кёнсу, создавая иллюзию абсолютного безразличия к пленнику, которого наверняка навестит завтра, стараясь восполнить чужим присутствием ощутимую пустоту внутри.

— Чанёлли думал, что он тебе нравится. А я говорил ему, что ты X-Бэка терпеть не можешь, — довольно заявляет Дэ, явно гордясь своей маленькой победой. Пускай. Кёнсу почти не против, если после этого про его существование забудут. Уж очень хочется вернуться в объятия пугающего клона. Лучше они, чем натянутое на тонкую струну веселье Чондэ. Струну, грозящую порваться каждую минуту своей недолгой жизни.

Спустя долгие пять минут, протянувшихся целые столетия, Кёнсу узнает тему главных волнений капитана корабля. Они касаются клонов снаружи, поэтому Су облегчённо выдыхает, не замечая пристального взгляда в свою сторону и расставляя разбросанные по столу книги в шкаф, на положенное им место. Чондэ вскоре уводит своего ненаглядного краша бежать куда-то по коридорам, иногда прячась по углам и улыбаясь. ≪Радуются последними мгновениями своей жизни≫, — думает Су, царапая коротко подстиженными ногтями тонкую кожу запястья, чтобы болью физической отвлечься от происходящего на сердце.

Любовь к Бэкхёну готовится испортить всё построенное с невероятным трудом за несколько лет. Уважение оставшегося экипажа, высокая должность и снисходительные улыбки Пака в свою сторону. Кёнсу перебирает всё, чего успел добиться… И понимает, что любовь не так уж и страшна, как казалось на первый взгляд. По крайней мере, за долгий месяц пребывания на Земле До привык к ≪Предатель! ≫, звучащему в голове перед сном.

— Можно я спрошу, Бёкхён? Клоны или я? Кого ты выберешь?

— Тебя. А ты? Люди или я?

Тогда Кёнсу ему не ответил, попросив время подумать, а потом и вовсе забыл о немного глупом вопросе. Причин не было запоминать нечто бесполезное.

Но теперь Кёнсу может выбрать Бёкхёна. Потому что времени у них осталось совсем немного. Потому что клон намного лучше любого человека, раз из всех выбрал именно Су. Возможно, кто-то умеющий видеть будущее, ему на ушко нашептал приблизительный финал их маленькой истории. Который, к сожалению, ненавистный Чанёль не увидит и не сможет выплюнуть излюбленное «я был прав».

Брюнет чувствует, как трещит космический корабль, буквально разваливаясь по швам, и бежит к подвалам. В глазах темнеет, дыхание сбивается в мгновение ока, но ничего не остановит. Кёнсу никогда никому не признавался. Матери — что любит парней, Паку — что ненавидит его, а Чондэ — что холодные ночи проводит в камере врага, зарываясь пальцами в его светлые волосы на затылке, и целует. Пока не зароет в клоне все свои сомнения и страхи, коих от общения с людьми становилось с каждым днём всё больше.

В коридоре тихо, пусто и неуютно. Кёнсу давит на дверь, пытаясь унять дрожащие руки и убрать злополучную перегородку между ними. За спиной слышатся стремительные шаги, громкие до ужаса и чужие. У До за спиной клон, готовый убить всех людей на EXplOration, не знающий о том, что Бёкхён влюбился в человека, обрекающий на смерть, к которой Кёнсу не готов.

Когда шаги становятся совсем громкими, Су почти теряет сознание от отчаяния, цепляется за увесистую щеколду, как утопающий за сдутый спасательный круг, и отказывается поворачиваться. Он не хочет знать, кто станет его убийцей.

Потому что по тяжёлому дыханию догадывается о многом. За спиной у Кёнсу лучший из лучших, такой любимый Бёкхён, наверняка сжимающий в руках нож. У него на лице цепочка, вернувшаяся на законное место, ноги спрятаны в кожаные чёрные штаны. Кёнсу прижимает лоб к холодному металлу и, кажется, умирает, когда тонкое лезвие касается горла, а сильные руки заставляют подняться на ноги.

— Нашёл кого-нибудь? — слышит Кёнсу голос, который ранее слышал только однажды, во время операции по поимке Х-Сехуна.

— Иди к капитанской каюте, с этим я справлюсь сам, — хрипит Бёкхён, а человек в его руках окончательно перестаёт сопротивляться. Зачем, если больше в этом нет никакого смысла? Су больше не может найти в себе сил бороться. Да, Бёкхён говорил про налёт клонов этим вечером, но о своём участии в этом очень удобно промолчал. И, кажется, клон понимает настроение своей жертвы, ослабляет хватку и наклоняется к чужому уху.

— Сделай одолжение, научись меня ненавидеть. Так будет легче для нас обоих.

Бёкхён ведёт его по длинным коридорам, продолжая угрожать острым ножом, не смотря на творящуюся в комнатах разруху, но позволяя Кёнсу её увидеть. Чтобы напугать, скорее всего. Напугать и потушить пожар немного безумной любви, в капкан которой оказалось попасть слишком легко даже клону, не склонному что-либо чувствовать.

Когда любовь превращается в одержимость, другой человек перестаёт дополнять нашу личность. Он полностью заполняет ее. Поэтому мы начинаем бояться, что любимый нас бросит: в этом случае нам придётся столкнуться с пустотой.

Так Бёкхёну говорил Сёхун, на собственной шкуре испытав это. Только Хун влюблялся в клона, Бёкхёну такой опыт не сильно поможет. У него приказ в голове и Кёнсу в руках. Бёкхён любит его, хочет внутрь чужого сердца залезть и остаться там навсегда, что бы ни случилось.

— К чёрту приказ! К чёрту всё!

Нож летит на пол, а руки, до этого угрожающие по-настоящему, сейчас осторожно касаются талии, прижимают к себе ближе и ловят сдавленный сдох Кёнсу, вырвавшийся против воли. Бёкхёну и этого хватает для ненависти к самому себе, такому порочному.

— Тебе нужно бежать, Кёнсу. Один из шаттлов свободен. Если успеешь, никто не сможет тебя догнать. Я смогу наврать что-нибудь ребятам. Су?

Кёнсу хотел бы оглохнуть сейчас, прямо в эту самую секунду, чтобы не услышать ни одного слова, правильность которых он, впрочем, не может отрицать. Пока клоны заняты, есть шанс спастись. Маленький, слабый, но всё же шанс.

Брюнет вспоминает о маме. Она не ждёт его, в глазах друзей он предатель и только Бёкхён есть у него целиком и полностью. Разве Кёнсу может поступить так подло по отношению к тому, кто готов собой пожертвовать ради спасения хрупкой человеческой жизни?

Кёнсу не может. Он шепчет «я люблю тебя» в первый раз, получая в ответ едва заметную улыбку и столкновение зубами во время очередного поцелуя.

В одной из комнат находится пистолет. Бёкхён поднимает с пола нож и отдаёт огнестрел человеку. Своему человеку. Кёнсу заряжает оружие тремя пулями, жалея, что не может достать побольше. Одна на каждого клона — безумство.

Было бы, если бы к нему так не привыкли за время дружбы с столь странным чувством.

Клон теребит красную нить на запястье, на что человек показывает ему свою, точно такую же. Как у предназначенных друг другу. Как у тех, чья жизнь очень изменилась только из-за любви.

В коридоре раздаётся тихий звук осторожных шагов. Кёнсу переводит взгляд с Бёкхёна на дверь, за которой наверняка притаился враг, нарывающийся на пулю в висок, и шепчет одними губами, зная, что клон всё и без звука поймёт:

— Ты жалел, что выбрал меня?

Шаги становятся ещё тише. Нужно подождать ещё немного, прежде чем нападать первыми.

Но дверь уже слетает с петель, открывая взору Сёхуна, проверяющего, всё ли чисто. Кёнсу нажимает на курок, звук выстрела теряется в оглушительном грохоте. Когда осядет пыль, станет ясен результат, а пока Кёнсу остаётся только ждать, прислушиваясь к тяжёлому дыханию Бёкхёна и его тихому:

— Никогда.