— Чувак, мне кажется, что за мной следят, — без прелюдий выпаливает Чонин, когда подсаживается за столик Чанеля в небольшой кофейне, где они проводят свои законные полчаса перед парами, надеясь проснуться и хоть как-то взбодриться.

Чанель хмурится и оглядывает зал — несколько человек сидят за разными столиками, уткнувшись в телефоны, только три бойкие девчушки о чем-то щебечут за столиком у окна. На Кима никто вообще не смотрит — особенно зашедший сейчас в кофейню старшекурсник из их универа с полароидом на шее, уверенно направляющийся к стойке и делающий заказ.

— У тебя паранойя, нарциссизм и острая кофейная недостаточность, — выносит вердикт Пак и двигает к младшему его высокую кружку. Там то ли кофе с молоком, то ли молоко с кофе — в общем, та бурда, которую Чонин обычно пьет.

Ким только фыркает и старается выкинуть это из головы.

///

— Нет, я точно иду в полицию, — шипит Чонин, зло тыкая по кнопкам телефона. Ему постоянно кажется, что он слышит сухие щелчки затвора в коридорах, чужие шаги за спиной и чужое хрипловатое дыхание. Ладно, последнее уже явно перебор и выдумка, но вот за первые два он готов ручаться!

Ну вот опять. Щелчок.

Он оглядывается по сторонам. Несколько идущих мимо студентов, абсолютно в нем не заинтересованных, параллельная группа, столпившаяся у дверей в аудиторию. На него даже не смотрит никто. Чёрт, неужели и правда паранойя…

///

— Здесь свободно?

Чонин вздрагивает и чуть не падает со стула, на котором снов сидит с поджатыми ногами. Все в порядке, это всего лишь парень на курс старше него, они даже знакомились когда-то… Пару лет назад, когда Чонин был на первом курсе? Скорее всего да.

— Да, конечно. Садись.

Кафетерий университета переполнен, и понятно, почему к нему подсели, но все равно немного неожиданно.

— Ву Ифань, — непринужденно представляется подсевший, оглядывая Чонина и чуть приподнимая аккуратную бровь.- Все в порядке? Выглядишь напряжённым.

— Ким Чонин. Да, все хорошо, — как ни в чем не бывало врёт он, облизывая губы. Забирается на стул с ногами, подносит к губам стакан воды…

Щелчок.

Чонин резко поворачивается то туда, то туда, ищет глазами камеру…

Щелчок.

— С тобой явно не всё в порядке, приятель. Я могу как-то помочь?

— Дай в морду тому, кто меня фотографирует, — огрызается Чонин, — Или скажи мне, я дам. Никогда никого не вижу, но слышу прекрасно. Так и до паранойи недалеко… Если ее у меня ещё нет.

///

Как ни странно, после этого перерыва щелчки прекращаются. Следующий день — выходной, и Ким Чонин твердо намерен отсидеть весь день дома и носа на улицу не высовывать. На всякий случай. И у него это, в принципе, даже почти получается — но к вечеру в дверь звонят. Так настойчиво, что приходится открыть, потому что если это Чанель, то с секунды на секунду он вышибет дверь, а это, скажем так, не то, чего хочет Чонин.

За дверью обнаруживается курьер. Анонимная посылка, пожалуйста, вот вам коробка, распишитесь. Нет, я не знаю от кого, и знал бы — не сказал. Да, вот ручка, вот здесь, спасибо, до свидания.

Коробка обтянута крафт-бумагой, заклеена скотчем — видно, что человек не умеет, но старается. В таких коробках бы бомбы подкладывать или наркотики подбрасывать, ну или что-нибудь подобное. Потому что выглядит таинственно и почти мило, кто угодно вскрыл бы с удовольствием.

Чонин аккуратно отклеивает крафт (получается не очень и он просто рвет ее под конец), оглядывает обычную офисную картонную коробку и нервно облизывает губы, открывая крышку. Помнит, что это может быть опасно, но… Нет. Сотни фото — маленьких цветастых полароидов, и почти все — с ним. Есть ещё какие-то улицы (где он был) и кафе (то самое, где они почти каждый день встречаются с Чанелем), но в основном — его фото, десятки, сотни фото, где он смеётся, дуется, учится, живёт… И оглядывается в поисках щелкающей камеры. Все с подписанными датами и маленькими приписками маркером; часть — со следами от скотча, будто были прикреплены к какому-то стенду.

Есть и вчерашние фото. Немного смазанные, но сделанные так близко так точно, с таким… Трепетом?

Чонин продолжает рыться в коробке и находит записку — маленькую, сложенную вдвое, почти теряющуюся на фоне фотографий.

«Это всё для тебя. Не ненавидь меня, пожалуйста. Ву Ифань»

А на обороте:

«У меня осталась только одна. Если ты захочешь, я отдам тебе и её, но прошу тебя этого не делать — всё-таки это последнее, что у меня есть, ладно?».

Чонин чувствует, что улыбается.