— Он убьёт тебя когда-нибудь, — шипит Чондэ, стараясь не смотреть на запястья Чанёля, на которых фиалками проступают синяка от пальцев, которые Пак закрывает рукавами чересчур длинного свитера.

— Всё в порядке, — негромко говорит Чанёль и улыбается, стараясь не обращать внимания на саднящую губу.

Он обещал не звонить больше. И снова обещание нарушил. Поэтому ему снова было больно и хорошо — ночью — и просто больно — утром, когда Чонин снова ушёл, оставив за собой запах никотина на кухне и смятое одеяло на полу возле кровати.

— Чанёль, ты… На него давно нужно подать заявление. Это не нормально!

— Всё в порядке, Чондэ, — повторяет Чанёль, чуть более жестко и уверенно, и Чондэ затыкается, зная, что он не сможет переубедить этого упрямца.

Начиналось у них всё, вроде как, нормально. Никто не ожидал, что Чонин примет ухаживания Чанёля — потому что, ну, где Чонин, играющий в баскетбол со старшекурсниками и выступающий с танцевальными номерами где-то в театральном, и где Чанёль со своими объёмными свитерами, книжками и постоянной неуклюжестью. У Чанёля, конечно, были теплые ладони, улыбка до ушей и самые-самые милые на свете привычки типа ерошить себе волосы и трогать свои запястья, но чтобы разглядеть их, нужно смотреть, а Ким Чонин не смотрел. По крайней мере, всем так казалось.

Казалось. Потому что Ким Чонин водил Чанёля на свидания, не смеялся над его постельным бельём с Зверополисом и мягко целовал кончики длинных пальцев.

Чанёль, кажется, светился от счастья.

Пока Чонину не стало скучно.

Это была катастрофа — по крайней мере, для Чанёля. Чонин не был ублюдком — он сказал честно, что ему надоело и хочется другого. И Чанёль, разумеется, был готов на всё, чтобы его любимому человеку снова стало с ним… интересно. Поэтому, разумеется, он позволил Чонину делать с ним всё, что тому вздумается.

Свидания и частые прогулки сменились встречами — чаще всего у Чанёля дома. Иногда они смотрели фильмы или Чанёль готовил для Чонина что-то вкусненькое — ведь Чонин такой несчастный, голодный, и порадовать его вкусной домашней едой просто счастье какое-то.

Впрочем, куда чаще Чонин приходил совсем за другим.

За телом Чанёля.

Тот, конечно же, позволял. Как не позволить, если этого хочет Чонин? Сначала всё было мягко, нежно — чтобы не травмировать и не напугать Чанёля, конечно же. И пусть Чанёль плакал каждый раз, когда Чонин уходил, это было как будто — только как будто — по любви.

Но потом Чонину снова стало скучно.

Мягкие поцелуи сменились грубыми толчками, губы на щеке — языком на шее, жадно собирающим вибрацию от каждого стона. Чонину захотелось экспериментов — и Чанёль наутро не мог нормально сидеть, растирал с болезненным шипением синяки от веревок или пальцев на запястьях, но убивался всегда по одной причине.

— Он ушёл, понимаешь? — тихо говорит Чанёль, не поднимая головы. — Я… Я правда старался. Он ушёл.

Чондэ с трудом подавляет желание закатить глаза. Потому что знает, что что бы Чанёль ни делал, Чонин не останется. Это очевидно Чондэ, Чонину, но не самому Чанёлю, который срывается по каждому звонку — или сам звонит. Звонит, готовит еду, готовит себя и надеется, что на этот раз сможет быть… достаточно хорош?

— Он всегда будет уходить, Чанёль, — жёстко говорит Чондэ. Возможно, это жестоко, но он же должен хотя бы постараться привести Чанёля в чувство?

Чанёль только прикусывает разбитую губу.

Где-то в глубине души он знает это. Знает. Но снова будет звонить ему. Раз за разом. Просто потому что…

Потому что Чанёль любит. Любит искренне и восхищается безумно талантливым парнем, который смеётся ярко, улыбается солнышком и касается кончиками пальцев подбородка, когда о чем-то долго думает. А ещё Чонин безжалостно топчет задники на кедах, роняет телефон и почти совершенно не умеет готовить — так забавно и мило, что хочется поерошить чужие волосы и улыбнуться, ставя перед этим смуглолицым и безумно красивым проглотом тарелку, доверху наполненную курочкой.

О том, что Чонин вместе с курочкой разжёвывает и глотает его сердце, а топчет вместе с задниками кед его самооценку, Чанёль старается не думать.

Чонин хороший. Нет, действительно хороший. Интересный, красивый, крутой, притягательный, популярный, талантливый и чёрт знает, какой ещё. И у Пака вполне ожидаемо сжимается сердце и ёкает внутри, даже когда он просто на него смотрит. А то, что Чонин в последнее время становится всё более невнимателен, всё чаще раздражается и всё реже задерживается у него… Это вина Чанёля. Это только вина Чанёля. Скучного, некрасивого Чанёля.

Чондэ называет это помешательством. Извращением. Не отношения с парнем, а именно такие отношения, когда Чонин приезжает, когда Чанёль звонит, спит с ним и уезжает. Чондэ предпочитает говорить, конечно, что Чонин его «бьёт и трахает», и это «не дело совершенно», но Чанёлю не нравятся такие слова. Всё-таки в это время Чонин с ним, он его даже целует, и это ли не самое главное? А что он с ним делает… Не имеет никакого значения. Если Чонину так нравится, значит, Чанёль должен это делать. Просто, не так ли?

Почему тогда так хочется плакать утром? Почему тогда возникает ощущение, что его используют? Почему он видит Чонина в обществе Суён из параллели? Нет, конечно, он не ставил никаких рамок и никак не называл их отношения. Чонин может делать что захочет — они же не встречаются, и Ким ему ничем не обязан, но… Но представлять, что чувственные мясистые губы целуют какую-то девчонку, тошно до жути.

Наверное, поэтому он этим вечером напивается. Просто сидит в придорожной забегаловке, ест лапшу и вливает в себя соджу — бутылку за бутылкой. Поэтому размазывает по щекам слёзы, зло утирая их ладонью, поэтому почти воет от тоски — но всё же достаёт телефон и набирает знакомый номер.

— Забери меня, — ломающимся голосом просит он.

— Хорошо, — помедлив, отвечает Чондэ, даже не уточняя, где Чанёль находится. И так знает.

Чондэ, вообще-то, хороший очень. Всегда вытаскивает Чанёля из всяких передряг. Ругается, конечно, как чёрт, но он ведь волнуется и заботиться старается. Даже конспекты Чанёлю таскал, пока тот хандрил дома из-за того, что Чонин не звонит. Волновался. Ругался страшно, потому что «с этим выскочкой жизнь загубишь», кофе обжигающе-горячим отпаивал и на пары почти пинками прогонял.

Чондэ хороший. Очень даже. А любит Чанёль всё равно Чонина. Что за несправедливость?

— Ты хороший, — доверительно бубнит Чанёль, когда Чондэ усаживает его на заднее сиденье такси и проговаривает таксисту адрес Пака. — Очень хороший, Чондэ.

— Ага, я в курсе, — с какой-то горечью отвечает Ким, залезая на заднее сиденье рядом с Чанёлем. — Тебе плохо не будет?

— Нет… Наверное…

— Машину не запачкай, — вздыхает Чондэ и устало трёт глаза. У него, наверное, был сложный день? Надо спросить. Надо вообще много чего у Чондэ спросить. В последнее время они говорили только о нём, Чанёле…

— Тебе грустно? — непосредственно спрашивает Чанёль, тупо уставившись на друга. Тот только шумно выдыхает и качает головой.

— Просто устал. Помолчи лучше, растрясёт же.

И Чанёль послушно молчит до самого дома. Молчит, когда кивает таксисту в благодарность; молчит, когда Чондэ поддерживает его за плечи, помогая подняться на его этаж. Молчит, когда Чондэ открывает дверь ключами, которые ловко вылавливает в кармане куртки Пака. Молчит, когда Чондэ усаживает его на табуретку в прихожей и помогает разуться — шнурки на кроссовках отсырели от мерзкой осенней погоды и ни за что не поддались бы пальцам Чанёля, у которого после алкоголя совсем плохо с мелкой моторикой.

— У тебя всё хорошо? — наконец спрашивает Пак, чувствуя себя неблагодарной сволочью.

— Да, ты и впрямь набрался, — смеётся Чондэ, разуваясь и снимая с Чанёля куртку. Встряхивает, вешает на крючок, туда же отправляет свой бомбер и тянет Пака за локоть.

— Вставай. Сейчас сделаю тебе крепкий чай, выпьешь и ляжешь спать.

— Ты такой хороший… — шепчет Чанёль, будто это очень важно, будто он упускает что-то. Будто ответ где-то прямо здесь, на поверхности, но Чанёль был слишком занят, чтобы посмотреть…

Чондэ усаживает Чанёля на кровать и пропадает на кухне — кажется, ставит чайник и гремит кружками, но Чанёль не акцентирует на этом внимания. Потому что Чондэ… Чондэ хороший.

— Чондэ… Почему ты такой хороший? — не особо внятно спрашивает Чанёль, когда тот буквально всовывает в руки Паку кружку с тёплым, крепким и сладким чаем.

— Потому что я — твой друг, — почему-то горько произносит Чондэ, и Чанёлю почему-то стыдно. Почему?

— Тебе не нравится быть моим другом? — наивно уточняет Пак, хлопая своими глазищами. Чондэ ухмыляется и садится на корточки напротив Чанёля.

— Ты — прекрасный человек, Пак Чанёль, — тихо и вкрадчиво произносит Чондэ с улыбкой. — И, разумеется, мне нравится быть твоим другом. Мне не нравится только Чонин. Не думаю, что ты должен страдать из-за человека, который не хочет тебя целовать.

— А ты? — спрашивает Чанёль, отставляя кружку с нетронутым чаем на захламленную прикроватную тумбу. С неё падает тетрадь по, кажется, матанализу, но ни Чанёль, ни Чондэ не обращают на это внимания. — Ты хочешь меня целовать?

Чондэ облизывает губы и слабо улыбается.

— Хочу. Но не буду пользоваться твоим опьянением, Чанёль, — мягко говорит Чондэ.- Отсыпайся.

В голове пусто, во рту сухо, а в ушах молоточками бьётся чужое «хочу». Чондэ… хочет его це… хочет его? Его, Чанёля? И молчит? И сколько времени… и почему…

Чанёль судорожно сглатывает, понимая, что если сейчас он даст другу уйти, то что-то упустит, потеряет… их дружбу? Удачный момент? Шанс?..

— Не уходи, — выпаливает он, путаясь в вороте своего беразмерного свитера. Чондэ хмыкает и делает шаг в его сторону, наклоняясь и помогая Паку выпутаться из плена теплой и мягкой шерсти.

— Полежи со мной.- выдыхает Чанёль, с облегчением откидывая свитер куда-то за спинку кровати.

— Чанёль, я же сказал, что не бу…

— Я боюсь оставаться один, — выпаливает Пак, почти умоляюще глядя на своего лучшего друга.

Тот колеблется всего пару секунд, но выражение глаз у Чондэ меняется, и Чанёль, кажется, уже знает, что тот ответит. Потому что он больше не смотрит мягко и всепрощающе, как побитый и брошенный бездомный котёнок. Он смотрит скептически и недовольно, как его друг, Ким Чондэ, та ещё курица-наседка, на самом деле.

— Ты такой ребёнок, — вздыхает Чондэ и расстегивает джинсы. Чанёль внимательно за этим наблюдает (так, что Киму, кажется, даже становится неловко), потому что вспоминает вчерашнее — почти так же расстегивающийся ремень, который потом жёстко касается его живота, а затем стягивает запястья.

Чанёль чувствует себя грязным и тупит взгляд.

Чондэ не такой — он просто стягивает уличные штаны и ложится к нему под одеяло в футболке и белье, будто они просто припозднились, смотря очередной фильм, и Ким решил заночевать у Чанёля. Только вот Пак это просто так не оставляет — двигается ближе, тычется лицом в чужие ключицы и вспоминает, как стискивались пальцы на боках и ударялись о ягодицы бедра. Ему это даже нравилось — или он хотел так думать? — хоть было больно и унизительно. Даже сейчас, наверное, нравится, но даже думать об этом противно.

От себя противно.

— Я не хочу больше звонить Чонину, — шепчет Чанёль, пьяно шмыгая носом и жмурясь.

— Не звони. --тихо отвечает Чондэ, осторожно приглаживая чужие взъерошенные волосы.

— Я не знаю… Не уверен, что смогу просто взять и забыть. Понимаешь?

Чондэ молчит долгих несколько секунд.

— Я постараюсь помочь тебе. Только если ты сам этого хочешь. Попробовать забыть его, — тихо поясняет Чондэ притихшему Чанёлю, — Со мной. Не отвечай сейчас, ладно? Не хочу, чтобы ты думал об этом по пьяни.

Чанёль послушно молчит.

Впрочем, они оба знают, что он согласится.