Тук-тук-тук-тук…

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Тук. тук. Тук. тук.

Антон сказал правду — он слышит сердце Арса. Не сказал только, что, по неизвестным ему самому причинам, слышит во много раз лучше, нежели чье-либо еще. Наверное, примерно так он слышал бы свое, если бы оно билось.

Тук-тук… Тук-тук…

Сейчас он не просто слышит, но ощущает, как если бы это действительно было его собственное сердце. Оно бьется почти у него в груди — так близко и так громко. С силой, какой — ему кажется — хватило бы на двоих.

Он так отвлекается на уже не привычную, забытую пульсацию в груди, что лишь через несколько секунд осознает реальность. Свист и грохот, которые так его напугали, оказались всего-навсего фейерверками. А он инстинктивно прыгнул защищать Арса — и теперь лежит на нем.

Антон поднимает голову, чтобы тут же встретиться с двумя глазами какого-то космического в таком освещении цвета. И замирает еще на несколько секунд.

Он давно обратил внимание на то, какие у Арсения красивые глаза. Объективно — красивые. Большие, с пушистыми ресницами, нереального ярко-голубого цвета. Такие мало у кого есть, на самом деле. И именно сейчас, когда эти глаза настолько к нему близко, у Антона почему-то мелькает мысль: такие глаза было бы жалко отдать вампиризму, такой чистый небесный оттенок не заслуживает окраситься цветом крови.

Не проходит и полуминуты, а кажется — минул час. Антон с силой моргает и осторожно поднимается на ноги, затем протягивает руку Арсу и помогает встать ему. Они продолжают то и дело сталкиваться глазами и вязнуть во взглядах друг друга, и черт, это совершенно не правильно в критической ситуации.

— Спасибо, — зачем-то говорит Арсений, и Антон наконец отмирает. Как бы странно ни звучало это слово по отношению к нему.

Нападение. Кровь. Крик Стаса.

Возвращаться нельзя — нужно где-то переждать хотя бы сутки.

Антона не хватает на большее, чем эту логическую цепочку, и он молча тянет Арсения за собой — только сейчас осознавая, что его руку так и не выпустил. Он не комментирует ни эту ситуацию, ни свои действия, слишком сбитый с толку не то волнением за товарищей, не то страхом за Арса, не то мимолетным ощущением сердцебиения в собственной груди.

Вниз они спускаются, так и не проронив больше ни слова.

На последнем пролете лестницы Антон достает телефон из кармана, быстро находит нужный номер в списке контактов и набирает, молясь чему-то свыше, чтобы старый знакомый ответил. И тот отвечает, едва они выходят на улицу.

— У аппарата.

— Алло, Серега, здаров. Это Шаст.

…Через десять минут Сергей забирает их на машине, еще через столько же они оказываются в относительной безопасности — в его квартире в соседнем районе города.

На удивление, Арсений с ним быстро сходится. Удивляется поначалу виду невысокого армяшки со смешной кичкой и в темных очках, потом чуть пугается красных глаз, стрельнувших в него поверх стекол, а потом они как-то сразу находят общий язык. Чувство юмора у них схожее, а еще Серега легко относится к таким вот себе-на-уме людям, как Арсений.

Матвиенко ни о чем не спрашивает. В вампирском сообществе не особо принято задавать лишние вопросы. Так что они спокойно остаются до утра, на следующий день и на следующую ночь. И за это время хозяин квартиры даже без уточнений умудряется не забыть накормить «человеческого» гостя. Правда, в магазин за едой он отправляет, конечно, Антона — сам-то лишен способности внушать, а мало ли что приключится.

Антон покупает несколько готовых салатов, курицу гриль, хлеб, молоко и растворимый кофе. И пару глазированных сырков.

Арсений не может сдержать улыбки и едва заметно краснеет, когда изучает содержимое пакета.

Антону больно слушать его радостное сердце.

*

Что такое дом, Антон давно уже забыл. А может, и не знал никогда… Говорят, тот самый дом находишь, когда встречаешь соулмейта. Он своего не встретил — и вряд ли когда-нибудь встретит.

Пристанище — так он называет про себя особняк Стаса, где живет с ним и Эдом. Потому что знает: в любой момент может случиться что-то, что заставит их — или только его — сбежать куда глаза глядят, оставив позади ту иллюзию нормальной жизни, которую успел создать. Иллюзию, да. Он больше не питает наивных надежд, что даже после смерти есть жизнь. Нет ее. Существование — есть, а жизни нет.

В первый год он еще во что-то верил. Но это, наверное, нормально для только что обращенных. Теперь же Антон знает точно: нигде и никогда он не сможет остаться навсегда и нигде он не найдет тепла. И, хотя ему так понравилось в Петербурге, он отчетливо понимает: вот он, тот самый момент, когда придется уехать из так полюбившегося города.

Понимает, когда за километр чувствует запах гари и дыма, видит на фоне светлеющего неба едва заметные серые волны, что поднимаются вверх ровно над местом, где стоит дом Стаса.

Вряд ли сожгли дотла — иначе запах был бы во много раз сильнее, а столб дыма был бы черным даже сейчас, спустя больше суток. Нет, скорее всего, только повредили. Но это более чем красноречивый знак. И неважно, кто и зачем это сделал.

Впрочем, Антон почти не сомневается, кто и зачем.

У него ведь остался последний день. И это — напоминание. Предупреждение.

Если вдруг что — мне стоит сказать слово здесь, чтобы тебя, твоих дружков и твоего дома через секунду не стало там.

Арсений молчит, что для него странно. Наверняка тоже боится, хоть и старается не показывать. Антон краем глаза сканирует его лицо — напряжение так и сквозит в каждой черточке, но вместе с ним как будто светится какая-то необъяснимая уверенность. Будто Арсений чувствует себя… в безопасности?.. Неужели он не врал тогда на крыше? Неужели и вправду настолько доверяет ему, Антону?..

Того неожиданно бьет изнутри волна стыда. Горячая, забытая, как и пульс, болезненно тянущая. Арс ведь так искренне ему верит, ни секунды, кажется, в нем не сомневается. Не то что не боится, — готов у него за спиной стоять, или даже своей спиной прикрыть. И это… непонятно. С другой стороны, он всегда был немного не от мира сего, всегда любил адреналин и опасность, жизнью своей не дорожил, глупый. Видимо, мало что изменилось за десять лет.

Они молча выходят из-за поворота и наконец видят дом. Арс заметно напрягается еще сильнее, но Антон моментально понимает, что все не так страшно: выбитая входная дверь, обугленные стены вокруг нее, пара выбитых стекол. Наверное, горело еще и внутри, но как минимум гостиная, комната Эда, библиотека и пустые спальни наверху — а именно их окна выходят во двор — в полном порядке.

А еще Антон, прислушавшись, улавливает в доме почти незаметное дыхание. Одно.

Это мало о чем говорит, потому что Стас, например, вообще редко дышит — воздух ему без надобности, а рефлекс постепенно исчез. Эд когда как, но поскольку он с самой человеческой жизни продолжает курить, обе привычки у него остались — и курение, и дыхание. Интересная метафора, конечно.

Но это может быть и совершенно чужой человек.

— Кто-то один там точно есть, — решает сообщить Антон вполголоса. Арс открывает рот, чтобы что-то спросить, но не решается. — Что?

— Хотел спросить, что именно ты чувствуешь, но передумал. — Он дергает уголком губ.

Антон решает все-таки проявить осторожность и старательно принюхивается. Сильный запах гари перебивает все другие, но вампирская кровь по-прежнему ощущается отчетливо. Правда, подсохшая, явно с позавчера она не проливалась заново. Антон напрягается и наконец различает едва ощутимый в такой вони запах Эда.

— Кровь Эда. Не свежая — с позавчера. И, по-моему, он сам.

Чужаков он не чувствует, но это опять же такой себе показатель — запах и замаскировать можно, для этого есть зачарованные украшения. Так что придется рисковать. Если пришли за ним или Арсом, то нет смысла где-то отсиживаться, все равно ведь дождутся, а просто так убежать, не разобравшись… Мысль хорошая, конечно, но теперь уже поздно.

— Я иду первый, — шепчет Антон в самое ухо Арса и едва заметно вздрагивает, когда случайно касается губами теплой кожи. Инстинкты никто не отменял — от них чешутся зубы и свербит в горле, но даже если бы Антон хотел причинить Арсу боль, он уже выяснил, что кусая его, куда сильнее ранит самого себя. Но сильный и горячий аромат человеческой крови так манит…

— Нет, идем вместе, — неожиданно возражает Арс, тем самым отрезвляя и возвращая в реальность.

— Это опасно, Арс.

— Вот именно.

— Я смогу за себя постоять, если что.

Он совершенно не понимает, почему Арс переживает, почему вообще о нем беспокоится. Но тот смотрит ему в глаза твердо и решительно, окончательно сбивает с толку своей непоколебимой уверенностью.

— Если пришли за тобой, то человек рядом явно заставит задуматься.

И тут только у Антона в голове щелкает: Саша. Или как там звали этого парня?.. Арсений уверен, что это он все-таки рассказал кому-то про Антона, кому-то, кто способен навредить вампиру. И значит, все это время Арс боялся не за себя, а за него?..

Так же, как и Антон был уверен, что в опасности Арс, а не он сам.

Этот вывод одновременно смешит и напрягает, но думать сейчас нужно явно о другом. Антон оборачивается на дом, который совсем не выглядит угрожающе. Более того, он выглядит пустым, словно в нем несколько лет никого не было.

У вампиров вроде как неплохое чутье на опасность, и сейчас оно молчит.

Антон поджимает губы и раздраженно бросает:

— Но я иду первым.

Уже отворачиваясь, он успевает поймать тщательно сдерживаемую довольную улыбку. Ладно, пусть радуется, пока может.

В итоге они заходят вдвоем и двигаются максимально медленно. Антон предельно сосредоточен и ловит каждый шорох, каждую нотку запаха, каждое движение пылинки. Но дом по-прежнему выглядит пустым.

Арсений же идет за ним по пятам, почти вжимаясь в его спину, старается не дышать и тоже осматривается, хоть и смысла в этом нет — Антон все равно среагирует раньше. А сердце-то колотится еще быстрее, чем под фейерверки на крыше.

Вдруг слышится негромкий сиплый вдох. Антон замирает, уже готовый хватать Арса и бежать, но…

— Да харе шоркаться, тут тока я.

И сложно сказать, от чего становится более жутко: от того, что Эд опять заговорил со своим акцентом, чего Антон не слышал от него, кажется, с самого переезда в Питер, или от того, как убито звучит его голос.

Антон тяжело сглатывает, не решается переглянуться с Арсом и идет в направлении звука — в гостиную. Арс молча следует за ним, только теперь чуть в отдалении. Звать его ближе к себе не хочется, хоть так и было бы спокойнее.

Здесь они наконец видят основной источник запаха гари — коридор, ведущий на кухню, в кладовку и ко второму выходу разнесен и весь покрыт копотью. Обои над выбитой дверью обуглились, и та стала будто бы стилизована под арку в Преисподнюю. Не будь ситуация настолько напряженной, Арсений непременно пошутил бы про полное теперь соответствие черного хода названию. Впрочем, он придумал бы более оригинальную вариацию этой шутки.

А Эд лежит боком на диване, поджав под себя ноги. Прямо в пыльной куртке и грязной обуви, и словно бы не чувствует противного запаха. Вроде не согнулся в креветку, но весь какой-то сжатый и потерянный, и глазами лупает в ему только видимую пустоту.

Антон знал его разным, но таким видит впервые. И понятия не имеет, как реагировать. Он растерян сейчас почти так же сильно, как когда обжегся кровью Арса.

Все молчат и не двигаются несколько долгих минут. И это та самая тишина, которой лучше не слышать никогда.

Арсений, очевидно чувствуя себя неуютно, внимательно разглядывает обгоревшие стены. И только когда он чуть проходит вперед, Эд наконец моргает и смотрит на них, встречается глазами с Антоном. У того горло сжимается от этого пустого — но совсем по-человечески пустого!.. — взгляда.

— Охотники, — хрипло говорит Эд, так и не дождавшись вопросов, которые Антон просто не смог заставить себя задать. — Стаса забрали, а я свалил. Там петарды рвать начали, эти суки дернулись. Я как раз успел.

Информация, с одной стороны, успокаивает — значит, пришли и правда за Антоном. Значит, Павел не прислал своих людей, значит время еще есть.

«Ага, до завтрашнего рассвета», — издевательски подсказывает мозг. От этой мысли приходится отмахнуться, потому что есть более насущная проблема.

Охотники на вампиров. Здесь, в их убежище, и приходили явно из-за…

— Антон?.. — тянет Арс вопросительно и смотрит ошалевшими глазами. — Это что же получается? Значит, Паша?..

Антон не сразу понимает, что речь об их Паше, а когда понимает, по телу проносится дрожь. И вдруг неистово хочется рассмеяться. Судьба, конечно, вдоволь над ними поиздевалась, вот, как красиво распорядилась. Один брат — вампир, второй — охотник на вампиров. Были обычными парнями, а теперь готовы убить друг друга, причем буквально, а не как это бывает в нормальных семьях.

Пиздец у них, а не семейка, конечно.

— Вы типа знаете Волю? — вдруг спрашивает Эд без особого интереса, но ответа ждет — глазами так и сверлит.

— Да, старый знакомый, — выпаливает Антон, прежде чем Арс успел бы что-то сказать. Впрочем, вряд ли тот стал бы говорить что-то про их общее прошлое, не советуясь.

Воля. Павел Воля. Хорошо звучит — кратко и запоминается.

Как и Антон Шастун.

Впрочем, это тоже не та мысль, которой сейчас стоит уделять внимание. Антон моргает, скидывая с ресниц ненужные образы далекого прошлого, которое давно вот так же сгорело и обуглилось, как чертовы обои, и осторожно спрашивает у вновь отрешенного Эда:

— Ты из-за Стаса, что ли?..

— Да хуй с ним, с этим Стасом! — неожиданно скалится тот и резко садится на диване, чтобы тут же сгорбиться и уронить лицо на дрожащие руки. — Он и человеком-то был тем еще одуванчиком. Как там говорят?.. Мухи, бля, Цокотухи не обидел. Отпустят, вернется домой и опять свои супчики будет варить. Шо с ним станется.

Антон задается вопросом, откуда Эд знает, каким был Стас до обращения, но это уже третья мысль, которую можно пока отбросить. Краем глаза он следит за Арсом, который бесшумно — для человека — и неуверенно подходит ближе.

— А что тогда? — почти шепчет Антон, садясь перед Эдом на корточки и осторожно касаясь его плеча.

Он не привык проявлять внимание к кому-то. С Эдом они и вовсе общаются даже не как друзья, а скорее как приятели — даром что шесть лет вместе прожили. Не сложилось у них какой-то духовной близости, или как там еще это называют?.. Они друг другу не улыбаются, не касаются без необходимости и никогда не говорят о личном.

Но как бы то ни было, сейчас Эд для Антона — самый близкий. И так было с того самого момента, как он открыл глаза и впервые увидел мир по-новому, как впервые вдохнул и не почувствовал никакого облегчения от прилива воздуха, как впервые испугался и не ощутил учащенного сердцебиения в груди, вообще не услышал своего пульса.

Эд стал ему кем-то вроде старшего брата. Признаться, он сам таким для Паши не стал. Тем, к кому не пойдешь плакаться на плече и с кем не будешь обсуждать чувства, но кому позвонишь, если попадешь в передрягу, и в ком будешь уверен, что он сквозь ворчание и мат приедет и без вопросов поможет.

А сейчас помощь нужна ему, и Антон никогда еще в новой ипостаси не ощущал себя настолько слабым. Потому что вытащить из передряги — фигня, там думать особо не надо. А вот вытащить из водоворота неподвластных эмоций…

Эд даже не отшатывается от его руки, и это пугает еще сильнее. Если бы он знал, что может справиться сам, он бы оттолкнул и обматерил за вторжение в личное пространство.

— Я… — пытается сказать, но будто бы задыхается словом. — Я там… — Прерывистый вдох. — Да сука!..

Он запрокидывает голову назад, прикрыв глаза и крепко сжав зубы. Так люди обычно прогоняют слезы.

Эд задерживает дыхание, собираясь с силами. Секунда. Две. Три.

— Я его встретил.

Тишина, в которой призрачным эхом звенят произнесенные слова. Только вот смысл до Антона упорно не доходит, и ему самому почему-то кажется, что это какая-то внутренняя установка, мешающая их воспринять. Нормально вообще, что он сам это чувствует, или подобный процесс должен происходит подсознательно?

У Арса никаких проблем с осознанием явно нет. Потому что Антон слышит, как споткнулось его сердце — чтобы тут же понестись галопом.

Почему? Что Эд имеет в виду? Кого встретил? И каким образом это понял Арс, но не понял Антон, если у второго на девяносто девять процентов больше информации о Выграновском?

— Кого? — спрашивает Антон осторожно, потому что боится этим вопросом обидеть или разозлить. Но Эд не злится, только головой качает, легонько морщась.

— Тоха, ты вот ваще не вовремя тупишь.

И прежде чем Антон успевает переспросить еще раз, голос неожиданно подает Арсений — полушепотом, мягко и как-то трепетно произносит:

— Соулмейта?

И снова — прежде чем Антон фыркает на неудачную шутку и столь наивное предположение, Эд молча кивает несколько раз. Он не смотрит на Арса, да и на Антона тоже — взгляд его снова рассеялся.

Информация наконец долетает до странно заторможенного мозга, и становится ясно, почему тот так упорно отказывался ее принимать. Если бы Антон был человеком, именно в этот момент он бы резко побледнел, но его кожа и без того как у Белоснежки, так что остается лишь найти отравленное яблоко и уснуть мертвым сном. Ах да, он ведь уже!.. Определенно спит и определенно мертв, и если со вторым все очевидно, то вот в первом он не уверен. Вампиры же не спят, откуда взяться снам? Но как еще этот разговор может происходить в реальности?

— В смысле? — тупо спрашивает он.

Эд наконец-то становится похожим на самого себя: моргает и смотрит на Антона в ответ — раздраженно и немного устало, оскалив ряд острых зубов.

— А какой тут, сука, может быть смысл?

— Я имею в виду… — Антон старательно подбирает слова, вот только понять не может, почему вообще приходится это делать. Как будто заставляют объяснять, как ходить. — Ну, у нас же их нет.

Он смотрит на Эда, Эд смотрит на него как на идиота, а за спиной раздается звук, как будто кого-то ударили под дых. Арсений спрашивает уже без голоса, ошарашенный явно не меньше, чем Антон:

— Как это нет?..

Тот, не сводя глаз с Эда, спокойно декламирует прописную истину и понять не может, почему все реагируют так, словно он заявил, что Земля треугольная:

— У вампиров нет души, поэтому нет соулов и нет метки на теле… — и с каждым словом он говорит все менее уверенно, ведь взгляд Эда становится все более сердитым. Стоит замолчать, как тот рявкает:

— Но при жизни-то, блять, была!

У Антона четкое ощущение когнитивного диссонанса. Просто потому, что он об этом раньше вообще не думал. Но теперь, кажется, картина начинает проясняться. И от этого становится, честно говоря, еще более шокирующей.

— Хочешь сказать, что ты еще при жизни его нашел?!

— А ты думаешь почему я, блять, сижу пиздострадаю, как девчонка?

Теперь, конечно, все ясно, но… Как так? Неужели есть какой-то способ найти соулмейта до смерти, не узнавая, что вырастет на его могиле? Блять, да если бы Антон знал об этом раньше!.. Может, он давно бы нашел свою родственную душу и был бы хоть чуточку счастливее, и тогда он вряд ли пошел бы в тот клуб ночью, и, может, он бы не… Стоп, это все понятно, и лучше не фантазировать, пока не накрутил себя окончательно.

Вопрос в другом: почему он был уверен, что у вампира нет соулмейта? Почему даже не думал, что после исчезновения метки сама связь не рвется, не исчезает бесследно, а продолжает держать двух людей накрепко соединенными друг с другом? Кажется, Эд сам что-то такое говорил… Или он не углублялся, а Антон просто все неправильно додумал?..

Он медленно мотает головой, будто насильно выпихивая эти вопросы, потому что если задумается чуть сильнее, точно сойдет с ума. У него словно мир перевернулся — хуже было только когда он узнал о существовании вампиров. И заодно о том, что сам стал одним из них.

Антон растерянно моргает.

— Но ты точно…

В ответ его руку наконец скидывают со своего плеча. Эд смотрит хмуро и еще более подавленно, чем пять минут назад, но теперь он по крайней мере злится, а не убивается мысленно.

Вопрос он понимает с полуслова.

— Я знаю, что у него изображено. И я знаю, что у меня на могиле — там кроме этого ебучего кактуса нет нихуя, ни крестика, ни камушка. Да и похер на метку, бля, я его… — вновь захлебывается словами, — я его всегда чувствовал. Знаю, звучит убого.

И снова отвечает Арсений, мягко и как-то до жути понимающе:

— Не звучит.

Антону становится по-настоящему страшно.

Он не успевает ни обдумать все как следует, ни задать вопрос, ни даже на секунду предположить то, что на самом деле давно сидело в подсознании, но из-за недостатка информации отказывалось превращаться в реальные подозрения. Потому что у черного хода раздается оглушительный звук затвора.

«Ебаные вы маскирующие чары…» — как-то вполсилы думает Антон, слишком медленно реагируя из-за испытанного шока.

Но обладатель оружия тоже двигается медленно — по вампирским меркам, потому что он человек. Пусть и не простой. Охотник. И поэтому Арсений, как единственный, кто стоял на ногах, успевает среагировать хоть как-то: он делает два широких шага в бок, вставая перед обоими вампирами. Антон поднимается ровно в этот же момент и оказывается за его спиной.

А напротив стоит его младший брат. И целится в него из автомата.

Патроны там явно из серебра и осины.