Ани Лорак, Сергей Лазарев —

Не отпускай

Арсений всё больше ощущает себя персонажем «Сумерек». Казалось бы, в той истории нет почти ничего, близкого к правде, и всё-таки он то и дело вспоминает знакомые ситуации. А может быть, так ему проще воспринимать мир вокруг.

Проще поверить, что рано или поздно всё будет хорошо, как бывает в книгах и фильмах.

Каждый день Антон на несколько часов пропадает, а, возвращаясь, в первую очередь крепко обнимает и целует, как будто не может поверить, что Арсений рядом, жив и цел. А потом рассказывает:

— Матвиенко согласился. Должен поговорить с Макаром, но тот где-то на другом конце страны. Не факт, что решит приехать.

— Позов будет, его не пришлось уговаривать — сам собирался идти. Вроде бы даже придумал легенду для «соулмейта».

— Стас уперся. Он вообще, кажется, не хочет больше иметь с нами дел — какие-то свои загоны, не знаю. Но постараюсь еще раз ему позвонить.

— Был сегодня у Ермакова. Напомнил, что был ему должен, и теперь возвращаю долг предупреждением. Как я понял, он и его дамы слышали о бале и даже хотели пойти, но теперь… Не знаю.

На этом моменте Арсения пробирает дрожь. Кого лично он опасается больше всего, так это Ермакова. В памяти навсегда отложилось, как тот вместе с двумя девушками похитил его и несколько дней держал у себя, просто для развлечения. Но если Антон считает, что ему можно доверять…

Как бы то ни было, чем больше возможных помощников, тем лучше.

— Есть еще двое знакомых, — говорит Антон двадцать девятого ноября, накануне дня, когда всё начнется. — Дома их не было, на телефоны не ответили — я написал смс-ки и сообщения в мессенджере и даже на почту. Не знаю, увидят ли вообще, но…

— Антон, — перебивает Арсений, легонько прижимая пальцы к его губам. — Ты делаешь больше, чем достаточно. Выдохни, всё хорошо.

Тот качает головой, скорбно глядя на него.

— Ничего не хорошо, Арс. Нас всё ещё слишком мало.

— Вполне достаточно, чтобы покончить с ним.

Больше Антон не спорит. Только обнимает еще крепче, и Арсению больно ощущать, как его руки мелко дрожат. Но пускаться в ничего не значащие слова утешения не хочется — потому что он не может ничего обещать и не имеет права это делать.

Им всем остается надеяться на удачу.

Ближе к вечеру Антону звонит, неожиданно, Паша и сообщает, во сколько завтра назначен общий сбор. Буквально так и говорит, а после звучит что-то насчет Таноса. Но потом начинается какая-то чепуха, натянутая улыбка Антона меркнет, и теперь Арсений внимательно слушает ту часть их диалога, которую может разобрать, и мысленно материт друга.

— Сколько смог, столько и привел, — цедит Антон в ответ на очередную реплику. — Успокойся, пожалуйста, всё равно не… Да я не указываю, блять, я просто пытаюсь!.. Паш.

Он смотрит прямо перед собой, и с каждым услышанным словом его взгляд темнеет. Арсений не выдерживает — встает прямо перед ним, вынуждая посмотреть на себя, и требовательно протягивает руку. «Мысленно» тут маловато будет.

— Дай мне. — Антон хмурит лоб. — Давай телефон.

Арсений сам выхватывает мобильный из его руки и, не давая Паше закончить гневный монолог, выплевывает:

— Воля, ты охуел или да?

Паша затихает. Потом, кажется, хочет что-то сказать, но Арсений не дает ему такой возможности.

— Скажи спасибо за то, что есть, идиота кусок! Вы там придумали охуительно сложную, буквально самоубийственную задачу и хотите, чтобы кто-то рисковал собой. И сейчас не кто-нибудь, а Антон носится каждый день по всему Питеру и упрашивает своих друзей это сделать, и у него, блять, получается! Ты бы смог так? А мне плевать, — он не дает возможности и слова вставить, — потому что этим так или иначе занимаешься не ты, у тебя-то нет знакомых вампиров. Ты их только гонять и умеешь, так вот теперь, друг мой родной, сиди и не отсвечивай. Ясно тебе?

Не то чтобы у Арсения пропадает запал — он бы, наверное, мог продолжать в таком духе еще час, но уже сказал всё, что считал нужным.

Паша молчит несколько секунд, а потом тяжело вздыхает:

— Как же вы задолбали меня со своими соулмейтами, оба… — Помедлив, он всё же продолжает: — Арсюх, вот сейчас давай без эмоций. План такой, какой есть, сейчас уже поздно что-то менять, да и не на что — тупо нет вариантов. Мы договаривались с Антоном, что он приведет девять-десять человек, так? Так. Он сказал, что всё будет. Так почему теперь мне говорят, что стабильно будут, блять, двое? Плюс он сам и этот татуированный, четверо. В два раза, сука, меньше, чем нужно!..

— Да нахуй ты мне это говоришь?! — взрывается Арсений. — У меня телефон стоит шестьдесят тыщ, но мне похую, при встрече кину его тебе в еблет, если ты сейчас же не заткнешься! Мы все на нервах, окей? Никто подыхать не хочет, и если мы пойдем впятером, значит впятером и будем, а ты можешь валить на все четыре стороны!

Он скидывает звонок, не дожидаясь ответа, и сквозь зубы выдыхает:

— Урод, блять.

И только потом поднимает глаза и видит, как ошарашенно выпучился на него Антон. Становится неловко: Паша, конечно, заслужил хорошую встряску, но не в такой ведь грубой форме. Не сейчас, когда все, действительно, переживают.

Но Арсений не успевает сказать ни слова оправдания. Антон резко поднимается на ноги и — замирает так, как будто сам не до конца понял, что собирался сделать.

— Ты так… Не стоило, — бормочет почти смущенно, и Арсения, несмотря на клокочущую в груди тревогу и остатки злости, накрывает волной нежного тепла.

— Ты не заслужил того, что он тебе говорил.

— Но он же прав. — Антон горько усмехается. — Это была моя ответственность, а значит это моя ошибка. Надо было лучше искать, подобрать слова, убедить…

— Стой-стой-стой, молчи. — Арсений подходит ближе, кладет ладони ему на плечи, успокаивающе ведет по ним, скользит до локтей, предплечий, оглаживает кисти и, наконец, переплетает пальцы. — Ты всё сделал правильно — это раз. Идти туда — выбор каждого, на который ты никак не должен влиять в принципе. Это два. И еще не известно, что в итоге решат те, кто сомневался. Это три.

Он молчит, давая осознать нужные мысли, и Антон понемногу начинает расслабляться, даже легонько улыбается. Правда, тут же снова серьезнеет.

— Но если что, я не согласен с тем, что этот план — самоубийство, и мы все тупо идем умирать. Это не так, Арс. И ты должен мне пообещать, что в случае чего выберешься.

— Не слишком ли много с меня обещаний? — улыбается Арсений нарочито игриво, стараясь скрыть, что пульс предательски ускорился, хоть и знает, что Антон всё равно это слышит.

— Арс, я просто хочу, чтобы ты был жив.

Антон смотрит на него так, что по коже бегут мурашки. И Арсений не может ответить ничего иного, кроме:

— Как и я хочу, чтобы жил ты.

Антон меняется в лице, но ничего не говорит и не пытается отстраниться, как до этого было каждый раз, стоило Арсению заикнуться о лекарстве. Честно, он не собирался говорить, пока не разрешится вся эта ситуация с Прилучным, но раз такой момент…

Те самые «особенные» моменты всегда чувствуешь. В голове щелкает что-то, и ты точно знаешь, что сейчас, именно сейчас, должно произойти что-то важное, как будто сама вселенная подталкивает тебя к этому.

Так что Арсений, сбиваясь на шепот и не сводя с Антона глаз, произносит:

— Знаешь, в чем секрет лекарства?

Антон, видимо, тоже это чувствует, потому что лишь мелко мотает головой пару раз, продолжая смотреть на него спокойно, будто завороженно.

Арсений улыбается.

— Любовь, Антон. Вот так… просто.

«И если ты только позволишь, если дашь мне шанс, дашь нам шанс…»

— Что?..

Антон выглядит не удивленным даже — обескураженным, совершенно потерянным.

— Соулмейты должны любить друг друга, и тогда лекарство действительно излечивает, а не обменивает жизнями. — Арсений хмыкает. — Лекарство от смерти… или от бессмертия? Как думаешь, что правильнее?

Антон не думает — он вообще, кажется, больше его не слышит. Только смотрит, смотрит… и в какой-то момент на выдохе наклоняется и целует, почти падает на него, словно все свои вампирские силы в один момент отдает, приносит в жертву.

Только Арсений принимать ее не намерен — как и дать Антону упасть. Он подхватывает обманчиво худое тело, но тяжести совсем не чувствует, когда несет Антона в сторону спальни, крепко держа под бедра и ни на миг не переставая целовать.

А тот будто отключился от мира — непонятно только, от наплыва эмоций или от старательных попыток держать себя в руках, не давать волю рефлексам. Как иронично, учитывая его прошлую фамилию…

Антон глубоко дышит и едва слышно стонет, когда Арсений максимально осторожно опускает его на кровать и отрывается лишь на пару секунд, чтобы посмотреть на его лицо — боже, какой он сейчас красивый, с распухшими приоткрытыми губами, сомкнутыми ресницами, взъерошенной челкой… Только румянца не хватает — но в полумраке его и не было бы хорошо видно.

Непрошеная мысль заставляет сердце вдруг запнуться. Сейчас так легко поверить, что Антон человек, но это пока закрыты его глаза… И в этот момент, словно прочитав его мысли, Антон распахивает ресницы, находит его взглядом — и все сомнения сгорают.

Плевать, какого цвета его глаза, когда они смотрят вот так.

Не позволяя глупым и сложным вопросам сорваться с этих губ, Арсений впивается в них новым поцелуем. И обоих пробирает ударом тока: это уже не просто прикосновение. Это поцелуй-обещание, поцелуй-клятва.

Позволь мне, и я всегда буду с тобой.

Антон крепко сжимает его рубашку, пытается аккуратно расстегнуть пуговицы — и это упорно не удается, отчего стоны сменяются рыком.

— Порви ты ее, — едва понятно бормочет Арсений, почти не отрываясь от его губ. Антон снова рычит и резким движением дергает полы рубашки в стороны.

Треск рвущейся ткани. Стук пуговиц о пол. Головокружение. Арсений моргает и осознаёт, что оказался на спине, а Антон — на нем, грубо целуя в шею.

Тот понимает еще быстрее и молниеносно отстраняется. Не улетает на другой конец комнаты, как в злосчастных «Сумерках», а просто садится на бедрах Арсения, чуть приподнявшись на коленях, готовый вскочить по первому же звуку.

Сам Арсений, кое-как придя в себя, ловит его ошарашенный взгляд и сразу же понимает: не сдержался, поддался эмоциям.

— Прости, — шепчет Антон; его губы дрожат, как и прохладные пальцы. — Хочешь, давай не буд…

— Шаст, — перебивает Арсений, улыбается максимально нежно и очень медленно кладет ладони на его бедра, успокаивая. Всем своим существом дает понять: всё хорошо. — Я тебе доверяю. И я хочу тебя сейчас. Слышишь?

Антон кивает, на глазах перебарывает неуверенность.

— Слышу…

— Иди ко мне, — зовет Арсений почему-то без голоса.

Антон медленно поднимает на него глаза — и обоих снова простреливает насквозь, навылет, разрывая внутренние органы и кроша кости. Но они оба ведь любят боль, разве нет?.. Особенно вот эту, когда связь между их душами натягивается до предела, вырывает что-то из сердца.

Или сами сердца вырывает из грудных клеток, чтобы склеить вместе, как два куска красного пластилина.

Сейчас противиться ей — буквально невозможно. Антон, не моргая и ни на миг не прерывая зрительного контакта, послушно опускается Арсению на грудь, прижимается своими губами к его, и своим небьющимся сердцем — к его, живому. И только тогда закрывает глаза.

Доверяется. Отдается без остатка.

А Арсений безропотно принимает, чтобы отдать в ответ себя. Свою душу, сердце и любовь.

Нет, не говори, что выхода нет,

Ты знай, я верю в новый рассвет,

Где с тобой моё сердце сильней

Будет биться.

Он обхватывает Антона поперек спины и осторожно переворачивает, возвращая прежнее положение. Плавно спускается поцелуями от губ по скулам к шее, затем долго изучает языком яремную впадинку, прижимается на несколько секунд к коже, под которой не прощупывается пульс… Ну и черт с ним.

Зато Антон дышит хрипло и тяжело, а потом вдруг нетерпеливо подается бедрами вверх, и у Арсения дух вышибает. Но он старательно игнорирует становящееся болезненным давление в штанах и продолжает ласкать кожу Антона, переходя на четко выступающие ровные ключицы. На что вдруг получает прерывистый вдох.

— Ар-рс… — не с первого раза выдавливает Антон, вцепляясь длинными пальцами в его волосы.

«Ключицы», — мысленно делает пометку Арсений и прикусывает обманчиво тонкую кожу у плеча, ровно в том месте, где заканчивается длинная тонкая косточка. И Антон уже не сдерживается, стонет:

— У тебя так сердце колотится…

И правда — колотится быстро и громко, от чего закладывает в ушах. Интуитивно Арсений улавливает, что Антон имел в виду: ему нравится слышать стук сердца своей пары, нравится осознавать, что он рядом, что тоже хочет, тоже сходит с ума.

Арсений смотрит на него — и восхищается. И не только нереальной эстетикой его тела, но и огромной силой внутри него. Он лежит сейчас, вроде бы такой расслабленный и податливый, не сдерживает хрипов и тихих стонов — и в то же время то и дело впивается пальцами в простынь до жалобного треска ткани.

Сдерживает инстинкты ради него, Арсения, но эмоции отпустил легко и насовсем, позволяет им литься и наполнять их обоих до краев.

Арсений мягко ведет ладонями по его рукам от плеч до напряженных кистей. Хочет коснуться сжатых пальцев, расслабить и их — но не решается. Антону так спокойнее. Пусть пока будет так.

— Антон, здесь есть…

— Там в ящике возьми.

От непривычно хриплого и натянутого звучания его голоса возбуждение накатывает еще мощнее. Арсений еле заставляет себя отстраниться, оставив напоследок поцелуй на плоском животе, и встает на плохо держащие ноги.

В ящике стола обнаруживается одинокий тюбик, и Арсений, взрослый и опытный мужчина, при виде него громко сглатывает. И он знает, насколько это было громко для Антона. Знает — и слышит его сбившееся дыхание.

— Презервативы не надо? — спрашивает, задвигая ящик и нарочито медленно возвращаясь к кровати.

Он не поднимает глаз от этикетки на тюбике и ухмыляется, точно зная еще и то, что Антону нравится это сладкое томление в ожидании прикосновения или хотя бы взгляда. А еще он знает, что, стоит увидеть Антона сейчас, терпение перегорит окончательно. Со вспышками и искрами из глаз.

— Н-нет, — чуть запнувшись, отвечает Антон. — Ничего не… ну…

— Я понял, понял, — снова перебивает Арсений, машинально подается вперед — и на миг замирает, не дыша.

У Антона даже джинсы еще не сняты, но он выглядит так чертовски сексуально, когда лежит сейчас на спине, расслабленный, доверчивый и открытый, чуть отведя в сторону полусогнутое худое колено. И он смотрит прямо на него сквозь ресницы; пухлые губы приоткрыты и блестят от слюны.

— Арс… — шепотом зовет этими самыми губами и тут же скользит между ними кончиком языка.

От этого рычит уже Арсений, тут же набрасываясь с новыми поцелуями — до сих пор осторожными, но теперь куда менее сдержанными из-за кипящего в венах желания. И чувствует губами довольную улыбку.

Которая, впрочем, исчезает, стоит ему расстегнуть пуговицу и молнию на Антоновых джинсах. Тот резко выдыхает, снова цепляется за простынь, потихоньку расслабляется. Арсений дает ему еще пару секунд, чтобы совладать с очередным порывом, после чего, сглотнув, медленно тянет его джинсы вниз вместе с бельем — снимать постепенно выдержки уже не хватит.

С себя он тоже стягивает остатки одежды и сразу возвращается к Антону, укрывает его собой, обнимает одной рукой за плечи — и чувствует, как тот вздрагивает, когда они соприкасаются внизу, как прижимается, обхватывая руками за спину.

С Антоном хочется попробовать столько всего, но у них есть всего одна ночь. И от той лишь самое начало, потому что Арсению нужно выспаться перед завтрашним днем, — эти мысли навязчиво лезут в голову, чуть сбивая градус возбуждения, и Арсений приподнимается на локтях. Заглядывает Антону в лицо и неожиданно ощущает мощную волну нежности, которая срывает голову. Он наклоняется снова и мягко целует в шею, под челюстью, скользит языком вдоль ключицы и опускается ниже.

И замирает, только сейчас кое о чем вспоминая.

— Что было у тебя? — спрашивает и прижимается губами к месту напротив сердца.

Антон, кажется, мало что соображает, но слышит вопрос и тихонько хмыкает, осознав его смысл. Приподнимается тоже, обхватывает одной рукой лицо Арсения, вынуждая посмотреть в глаза — вернее, сам заглядывает в его, смотрит пристально и восхищенно.

Становится ясно почему, когда он отвечает полушепотом:

— Незабудки.

Никто не знает, как работает эта магия и на что она способна. Для Арсения сейчас самое важное — что она может помочь вернуть Антона по-настоящему.

Но, может быть, стоит ненадолго забыть об этом. Забыть вообще обо всем и просто быть рядом со своей родственной душой.

Поэтому Арсений еще раз коротко его целует и тянется за тюбиком. Спрашивает как бы между делом:

— Ты раньше пробовал так?

Антон пожимает плечами, насколько это получается, лежа на спине, — он наконец-то расслабился и позволил себе растечься по простыне, разве что пальцами на всякий случай продолжает держаться за ткань.

— В вузе, еще человеком. Вампиром я… не то чтобы вообще ни с кем не спал — было пару раз, но без проникновения и без особого удовольствия. Мне кажется, — он понижает тон и сверкает глазами, — теперь я могу испытывать такое только с тобой.

Арсений смотрит на него в ответ и, не мигая и не отводя взгляда, опускает смазанные пальцы, касается его между ног. Антон ощутимо вздрагивает — вряд ли от прохлады.

— Я без понятия, как это будет, — «с вампиром» он не договаривает, но это очевидно, — так что говори обо всем, ладно?

— Ты можешь особо не переживать, навредить точно не сможешь.

— Но я хочу, чтобы тебе было приятно, — возражает Арсений. — Всех нюансов не знаю, а времени разобраться пока нет, так что полагаюсь на твою откровенность и…

— В данный момент, — перебивает Антон ворчливо, — я хочу твои пальцы в себе, буквально на пару минут, а потом твой член — на сколько получится. Договорились?

Вместо ответа Арсений вводит два пальца внутрь, и Антон тут же блаженно жмурится, запрокидывая голову, сильнее разводит ноги и тихо-тихо стонет, как от облегчения. Заждался.

Пока реакции мало отличаются от человеческих, и Арсений подозревает, что проблем не возникнет. Даже наоборот — мышцы поддаются еще свободнее, и растяжка, судя по звукам и мелким, нетерпеливым движениям бедер навстречу, совсем не причиняет боли.

Снова раздается треск. И, как ни странно, Арсений реагирует быстрее: накрывает сжатую руку Антона своей, свободной, приподнимается и целует его в уголок губ, успокаивая.

— Всё в порядке. Если сломаешь кровать, как Эдвард, мне это только польстит.

Антон закатывает глаза, но всё равно улыбается.

— Арс, я тебя очень прошу, пожалуйста, давай это будет последний раз, когда ты вспоминаешь этот дурацкий фильм.

— Может, я про книгу.

— Однохуйственно. И, говоря о хуях… — Он ведет бедрами и скрещивает ноги у Арсения над поясницей. Вскидывает бровь, прикусывает губу. — Давай уже, а.

От этого взгляда становится совсем жарко, и как же в этот момент удобно, что у них разная температура тела. Арсений выпрямляется, подхватывая лежащую рядом лишнюю подушку, и кладет ее Антону под ягодицы. На секунду замирает, абсолютно завороженный видом распаленного и раскрытого тела перед собой.

Любимого и самого драгоценного.

Он пару раз проводит рукой по своему члену, к которому всё это время не прикасался, прикусывает язык, зачем-то сдерживая стон облегчения. Приставляет головку — Антон судорожно вдыхает и замирает так — и плавно толкается вперед.

Чтобы тут же наклониться над Антоном.

Глаза в глаза. Наблюдая каждую эмоцию.

Арсений медленно ведет ладонью вдоль его плеча, переходит на кисть и хочет переплести пальцы, — но Антон мягко отводит руку в сторону и чуть качает головой. Это отрезвляет, но лишь на мгновение, потому что в следующую секунду Арсений начинает двигаться, и тогда не остается места ни для чего лишнего.

Только они, их немигающие взгляды и медленные, но сильные толчки, от которых кружится голова. Только влажные, ритмичные шлепки вперемешку с хриплыми стонами.

Тело Антона теплое и отзывчивое, его член, зажатый между их животами, твердый, и Антон выгибается навстречу, едва слышно просит, как правильно, и, получая желаемое, стонет совсем громко и горячо.

Он живой настолько, насколько сейчас может быть.

Нет, не нужно мне звёзд ярких с небес,

Ведь свет в твоих глазах не исчез.

Арсений сам не замечает, когда разрывает зрительный контакт, чтобы продолжить целовать Антона, куда придется, шептать что-то невнятное и мало значимое, перебирать одной рукой его спутанные волосы, а второй беспорядочно водить по всему его телу. Так обидно, что нельзя сейчас держать его за руку, — то и дело слышится жалобный треск постельного белья, потому что Антон хватается то за простынь, то за край одеяла, то за подушку.

Рвет в клочья ненужную ткань, только чтобы не сжать случайно Арсения, не навредить ему, на секунду потеряв голову.

От этого осознания Арсения накрывает быстрее, чем он ожидал, так что он ускоряется, сильнее сжимая бедро Антона, и выдыхает ему на ухо:

— Хороший мой мальчик. Давай, сейчас.

Антона встряхивает изнутри, и он резко расцепляет лодыжки, упираясь ногами в кровать (обивка матраса жалобно трещит), подается всем телом вверх. От этого движения член оказывается так глубоко внутри него, что Арсения накрывает тоже; он еще пару раз толкается вперед, а потом быстро выходит и кончает от одного движения рукой. Краем глаза замечает, что спермы на животе Антона не было — сухой оргазм, что, в целом, более чем логично для вампира.

Арсений падает рядом, тут же сгребая его к себе, и улыбается, чувствуя, как Антон цепляется за него руками и ногами. Он сейчас расслаблен и хватается явно вполсилы, и всё равно это ощущается, как очень крепкое объятие.

Через пару секунд Антон освобождает одну руку и размещает между ними, ладонью накрывает его грудь, ловит быструю, сильную пульсацию. И затихает так, прикрыв глаза.

Накатывает сонливость, и приходится через силу держать глаза открытыми. Арсений безумно хочет продлить эту ночь настолько, насколько получится, чтобы максимально отодвинуть от них завтрашний день.

— Это было охренительно, — невнятно выдыхает Антон куда-то ему в плечо, — но не иметь возможности тебя обнять в процессе — то еще мучение.

— Может, надо было на животе?..

— Ну нет, тогда я бы тебя не видел, это еще хуже.

Арсений решает не напоминать, что Антон вообще мало смотрел — в основном его глаза были закрыты либо направлены в потолок, и даже тогда ничего не видели за пеленой наслаждения.

Вместо этого он снова запускает ладонь в его волосы, машинально ведет пальцами вдоль прядок и вдруг по-дурацки улыбается от мысли: а что если бы Антон попробовал чуть отрастить волосы? Раньше, когда он еще учился в школе, у него была почти карешка, которая совсем ему не шла; Арсений хоть и был тогда совсем мелким, почему-то отлично это помнит. А сейчас? Вдруг пошло бы? Или у него завились бы кудряшки?..

Размышляя об этом, он не замечает, как всё-таки проваливается в сон.