— Что бы нам сделать с пьяным матросом, — рокочущий напев, — Что бы нам сделать с пьяным матросом, — навязчивый мотив сам соскальзывает с языка, невидимым облаком дыхания срывается в небо, — С утреца пораньше? — довольное фырканье, счастливое.

      Гордо разведя крылья в стороны Патриция выпрямляет спину, прогибается, проталкивая грудь вперёд, как гальюнная фигура.

      — Положим в шлюпку протрезвиться! — широкий, рассекающий воздух взмах, — С утреца пораньше! — вспорхнув, Джонсон развернулась, улыбкой приветствуя овации ветра, — Эх, посудина сама плывёт! — крик переплетается с громким хлопком, шорохом крепких перьев.

      Грация, переходящая в свободное падение — опасный трюк, разворот у самой воды. Мазнув кончиками крыльев морскую пену, сирена устремляется в небо; выгнувшись, ласточкой застывает.

      Подставляет живот кусачему солнцу.

      — С утреца пораньше, — выдох в лицо света, блаженная улыбка перед падением; ветер подхватывает её, перевернув, запахом ведёт к разрозненным точкам птиц. Дети небес пируют, радуясь, принесённой недавно прогремевшей бурей добыче — шумом призывая других.

      Патриция отвечает им возбуждённым криком.

      Предупреждение перед нырком.

      Рывок — низкие волны на мгновение сомкнулись над головой — ещё один взмах; облако капель выпустило Джонсон, позволяя унести крупный кусок.

      Благословение.

      — Что бы нам сделать с пьяным матросом? — хриплые от сбившегося дыхания слова переплетаются с отголосками мыслей, сливаясь в одну молитву, — С утреца пораньше, — прокашлявшись, сирена поджимает лапы в хвастовстве приподнимая рыбу.

      Искреннее детское счастье — проблеск человеческой праздности; клокоча, Патриция бросилась обратно к острову

      Напоследок игриво, дразняще вскинув рыбину.

      — Запрём в трюм, — Джонсон выбирает пляж, не хочет уходить слишком далеко от кормящей руки. Приземляется, не достигнув суши — царапает рыбиной песок прежде, чем неловко перескочить на одну лапу, и хлопая чуть сведёнными крыльями допрыгать до тени пальмы.

      Слова шанти выветривается из головы стоит только взглянуть на ещё трепещущеюся рыбу — живот сам затягивают свою песню. И сирена следует её морали: склоняется, изворачивается, чтобы выхватить завтрак из собственных когтей — в редкие моменты, она повинуясь инстинкту по-птичьи заглатывает целиком, но сегодня, когда под самым носом накрыт щедрый стол в спешке не было смысла.

      Согнувшись, Патриция ест — медленно жуёт, начиная с головы. Хмурится от треска костей, но продолжает — проглатывает толчками.

      — Мать море, — на грани ругани; приподнявшись Джонсон сплёвывает горький комок — присматривается.

      Медлит — настроение не испортилось, но и растягивать удовольствие больше не хотелось, как и петь.

      Поэтому сирена вскидывает голову — и остатки рыбы исчезают в её глотке.

      Зябко встряхнувшись Патриция расправляет крылья, готовится взлететь — отправиться за следующей, но что-то её останавливает, заставляет обернуться.

      Шум.

      Хруст тонких веток и шорох первого шага.

      Джонсон встретила гостя визгом, распушенными перьями и скачком навстречу.

      Чужак не отступил.

      — Ведьма.