Глубокая ночь спустилась на Мондштадт, когда Кэйа дотащил свою израненную ношу до дверей собора.

Было бы намного легче, если бы кое-кто не пытался геройствовать и предпринимать попытки самостоятельного передвижения в пространстве слишком часто.

Получалось скверно.

Дайнслейф пару раз чуть не поцеловался с землей, когда Кэйа отставал от него.

Каждый раз, когда тот спотыкался, Альбериху приходилось вперегон подставлять под тяжело вздымающуюся грудь руку, дабы поймать. Но вместо этого, Дайнслейф за эту руку просто хватался и вставал, продолжая путь самостоятельно.

Вот же упрямец.

Разумеется, капитану часто приходилось заботиться о своих коллегах после тяжелых ранений.

Но они всегда принимали руку помощи, даже не задумываясь, была ли протянута та искренне или чисто формально.

Но сейчас же, когда для Кэйи действительно встала задача позаботиться о раненном пострадавшем, этот самый пострадавший, будь он проклят, лишь отнекивался и храбрился, делая все самостоятельно.

Это раздражало.

Мало что его действительно раздражало в жизни, в большей степени лишь огорчало, но такое поведение действительно зажигает где-то внутри давно потухший фитиль.

Потому что так бы наверняка поступил Дилюк.

Когда они вновь останавливались на привал, желваки капитана начинало неприятно сводить каждый раз, когда взгляд падал на широкую рану.

Интересно, как он вообще еще может ходить?

— Кэйа?

Хриплый голос отрезвлял, но не достаточно, чтобы отвлечься от порванного плаща на широких плечах.

— Не принимай это на свой счет, хорошо? Я не стою твоих потраченных усилий.

Что?

Альберих очень хотел бы уловить чужой взгляд на себе сейчас.

Просто взглянуть в чужие глаза и увидеть, что они выражают.

Но когда он поднял голову выше, Дайнслейф сидел к нему боком, уставившись на тлеющие угольки в костре.

И это действительно заставило его кое о чем задуматься.

А почему Дайнслейф здесь <i>один</i>?

Он выглядит не намного старше самого Кэйи, даже больше, выглядит моложе.

Быть может, говорил он и вел себя, как матерый путешественник с многолетним стажем, но еще совсем молодые черты лица в свете луны говорили все за себя.

Но как такое возможно?

Неужели там...

Правда кто-то еще жив? Его народ еще жив?

Но если это так, как Дайнслейф вообще оказался здесь, на поверхности?

Самая реалистичная догадка сама пришла в голову, когда где-то вдалеке послышался гром.

История просто вновь повторилась?

Надо же, за столько лет его отец так и не смог придумать более изобретательный способ по вербовке шпионов?

Интересно, у кого же оказался тогда Дайнслейф? Быть может постучался в двери семьи Гуннхильдр? Нет, Кэйа бы узнал об этом один из первых. Он слишком давно знаком с Джинн, чтобы пропустить такое событие.

Неужто такое счастье оказалось под дверью великих Цисин? Тогда это бы объясняло то, почему они встретились только сейчас.

Вот только..

«Я не стою твоих потраченных усилий.»

Нет, что-то не сходится.

Здесь все сложнее и...

— Идем, Кэйа. Нельзя задерживаться здесь тебя так долго, завтра же рано на работу, верно?

Ему наверняка придется поговорить с ним об этом.

Однажды.

— Не думай, что помощь тебе мне в тягость, это и есть моя работа, — Альберих не упускает из виду дернувшийся уголок губ, —Поздравляю с вступлением в отряд Беннета. Жаль, что ваша первая миссия вышла... Такой.

Они шли медленней. Мокрая земля неприятно хлюпала под ногами, а сапоги вязли в грязи, сильнее замедляя путников. Теперь уж Дайнслейф согласился хотя бы опираться на чужую руку. Такая себе помощь, но уже маленькая победа.

— Ага, уж очень мне хочется взглянуть в глаза командиру, что отпустил такого мальца одного невесть куда.

На бледном лице были буквально написаны всевозможные проклятья.

Кэйа уверен, что Дайнслейф бы их точно исполнил, если бы не одно "но".

Альберих неловко врос в землю, по-девичьи хлопая ресницами.

— Ты это о ком? Беннет единственный, кто состоял в отряде до тебя.

Повисло неловкое молчание.

Двое парней ошарашено смотрели друг на друга, не находя что ответить.

Первым из оцепенения вышел Альберих, нервно усмехнувшись.

И похоже, что это стало последним болтиком в чужом механизме.

Дайнслейф устало взвыл, хватаясь за голову.

— О, звезды, этот ребенок развел меня!

Он выглядел точно так же, как в ту ночь у фонтана.

Брови нахмурены, отчего между ними образовывается складка, светлые ресницы слегка подрагивают от злости, непонятно на кого больше, себя или Беннета.

И капитан, вновь не удержавшись, громко расхохотался от такого вида.

Теперь двигаться дальше станет значительно легче.

<center>***</center>

Настоящие проблемы начались, когда их взору открылась собор Барбатоса.

— Раны не такие страшные, мне не нужна помощь, дальше я сам.

Это еще что за новости?

Ладно, когда он отказывался от подставленного плеча, но это?

Мужчина едва ли держался на ногах, после того, как в его тело впечаталось несколько огненных шаров стражей, а глаза едва ли оставались открытыми больше, чем на несколько минут.

Тогда почему он препирается? Не доверяет лекарям?

Помнится, Кэйа тоже шугался в детстве здешних лекарей, что предпочитали использовать свою элементарную магию для лечения, вместо долгих терапий.

Разумеется, совсем от услуг медицины никто не отказывался, но как для ребенка, росшего на заклинаниях и настойках, такие методы были, мягко говоря, шокирующими.

Наверное, тогда неудивительно, что Дайнслейф уперся рогами в дверь и отказывается даже двигаться.

Но Альберих не может оставить его здесь.

Во-первых, Кэйа в какой-то степени виноват перед ним. Если бы он с утра поинтересовался, куда это они двое намылились, то смог бы предупредить о том, что в последнее время в той местности все чаще начали замечать стражей руин. Не сказать, что раньше их там было мало, но все же.

Во-вторых, у него очень много вопросов к Дайнслейфу. Когда он в тот вечер пересекся взглядом с двумя подозрительно знакомыми звездочками, слова барда невольно всплыли на подкорке сознания, отказываясь забываться до сих пор. Так что держать Дайнслейфа к себе ближе будет определенно тактически верным решением.

Именно.

В-третьих? А что в-третьих?

Ну...

Хрусталик вновь упал на темную фигуру, что неуверенно опиралась на стену, тяжело дыша. Он выглядел таким одиноким и брошенным...

Дайнслейф охотно общался с ним, мягко реагировал даже на самые его глупые и неудачные шутки, никуда его не торопил, не прерывал. Да и рядом с Беннетом он выглядел, <i>как... Как заботливый старший брат.</i> Его глаза щемили беспокойством, когда незнакомые ему дети уводили искателя приключений за пределы его видимости.

И Кэйа поставил себе пометку в ежедневнике — «познакомить Дайнслейфа с детьми».

Но помимо этого, в нем было что-то... Что-то не так. То, как он смотрел со стороны на толпу площади, было так похоже на...На него самого.

И в груди что-то предательски пошевелилось.

— Если тебе так будет легче, то я лично тебя перевяжу и прослежу, чтобы тебя не отравили. Заходи.

В ночи топазы смотрелись совсем по-другому. Альберих заметил это еще в первый день их знакомства, но только сейчас, под тенью массивного собора, они особенно сверкали чем-то неземным.

Слишком яркая для обычного человека радужка поблескивала в темноте, словно у испуганного кота в темном переулке.

Кэйа и сам обладал такой особенностью, его сослуживцы и даже магистр подпрыгивали на месте, когда заглядывали в его кабинет поздно вечером.

Вот только когда ты видишь сразу обе искорки, ты совсем немного и незаметно тонешь. И Кэйа осекся на этой мысли, отворачиваясь от пристального взгляда.

Просто из чистой тактичности. Именно.

Сам же обладатель двух искорок продолжал недоверчиво мяться у входа, тяжело вздыхая и хмурясь.

Спустя минуту борьбы с самим собой он перевел молящий взгляд на Кэйу — и, святые Архонты! Он готов поклясться, что в любой другой ситуации его сердце бы точно вздрогнуло.

Но сейчас он лишь устало закатил глаза.

Он и вправду выглядел, как брошенный котенок. Губы сжались в неровную ниточку, а плечи мелко подрагивали, напрягаясь все сильней.

Еще минута и рыцарь капитулировал и, удерживая блондина за локоть, затащил в помещение, захлопнув за собой дверь.

Архонты, ну что за большой ребенок.

<center>***</center>

— Роззи, ты здесь?

Со стороны лестницы послышался стук каблуков.

Через секунду взору показалась монахиня в вычурных одеяниях, что с интересом разглядывала незнакомца.

Что у всех за мода так одеваться?

Девушка по кошачьи двигалась, обходя незнакомца со всех сторон, даже позволяла себе откинуть ошметок плаща, разглядывая необычные узоры на ткани. Но как только она провела металлическими остриями своих наперстков по ране на плече, мужчина болезненно шикнул. И ей это явно не понравилось?

Холодный металл тут же исчез с кожи, а сама монахиня вновь оказалась перед ними, примеряя на себя абсолютно отчужденное и холодное выражение лица. Будто это не она рассматривала Дайнслейфа, как причудливую забугорскую игрушку секунду назад.

После случилось нечто.. Странное.

Даже самый невнимательный человек на этой земле заметит, какие внутренние баталии вели эти двое сейчас.

Хорошо, Дайнслейф действительно признает, что взгляд этой грациозной монахини выглядит просто убийственно.

Но особенно его волнует то, что висел этот взгляд надвигающимся бедствием только над Альберихом.

Что уж до Альбериха...

Ну, выглядел он явно довольным происходящим. В хрусталике плясали хиличурлы, грозно стуча своими дубинами по щитам. Спину он держал ровно, выпячивая грудь и приподнимая подбородок, всем своим видом показывая свое превосходство над ситуацией.

И что же ты сделаешь? Выгонишь нас?

Эти слова висели в воздухе, буквально проплывали бегущей строкой по нежной радужке единственного глаза.

И монахине это не понравилось. Ой как не понравилось.

Она сложила руки на груди, откидываясь назад. Тут ее хищный взгляд вернулся к Дайнслейфу.

Звездв, она раздевает и делит его по кусочкам одним только взглядом. Сейчас он максимально недоволен своей беспомощностью из-за ранений. После всего его пути, быть пришунанным какой-то монахиней просто стыдно.

Он уже собирался сделать шаг вперед, как его остановили.

Длинная кисть руки в гловелеттах, по-хозяйски обвила его предплечье, не позволяя двигаться.

Дайнслейф уже было повернул в его сторону голову, собираясь выразить все свое непонимание, как вдруг его маленький шаткий мир сделал сальто назад.

Его дернули за руку, заставляя потерять равновесие и упасть в чужие объятия.

Бездна, его лицо упало непростительно близко к вырезу белоснежной рубашки,

И Дайнслейф абсолютно точно забыл, как дышать.

Кэйа пах холодом, вином и пыльцой. Он не мог точно назвать эти цветы, но определенно чувствовал этот запах вблизи небольших водоемов и рек.

Предплечье горело от фантомной руки капитана.

Вторая же рука устроилась на чужой талии, прижимая блондина к себе так, словно он девица в беде.

Что-ж, Дайнслейф слишком быстро смирился с этой мыслью, утопая в ощущениях и растекаясь лужицей по чужой груди.

Вот с чем он не мог смириться, так это с убийственным взглядом за спиной.

Его жгли,

Жгли прямо в центре города, прямо перед статуей их горячо любимого бога.

Быть может, Дайнслейф готов сгореть до тла на глазах тысячи людей только ради этого момента.

Селестия, насколько сильно он согрешил, прямо в соборе их бога? Смеет ли он вообще со всей этой кровью на руках быть здесь?

Чем же он тогда заслужил быть здесь с Кэйей?

Быть может они и продолжили бы так стоять у самых дверей в обнимку, только их маленький спектакль прервал короткий топот ножек с другого конца храма.

Через секунду, взору юной девушки с двумя вьющимися хвостиками открылась потрясающая картина.

Их любимый всеми холостяк Мондштадта — Кэйа Альберих, прижимал к себе израненный и раскрасневшийся комочек нечта, что когда-то звалось последним выжившем королевским стражем семьи Альберихов — Дайнслейфом.

Ох, а еще сестра Розария, на грани зверства и покушения на убийство, но кого это сейчас волнует?

Первая адекватная мысль промелькнула в его голове чуть позже, когда он наконец сообразил отстраниться и последовать за монахинями по коридору.

Чего вообще он добивался этим?

Если бы Дайнслейф сейчас начал замечать, как при виде сжимающего незнакомца в объятьях капитана, подоспевшая монахиня тут же обмякла, подзывая двух женщин в белых одеяниях и раздавая им указания.

Решил избежать так лишних вопросов? Нет, не верно.

Вопросов у всех станет только больше, но не к странному незнакомцу в одеяниях, подозрительно похожих на древние гобелены мертвой цивилизации.

Вопросы будут только к их прекрасному сэру Альбериху, подобравшего странного котенка с улицы.

И станет ли кто-то их задавать?

По усталым лицам монахинь и довольной улыбке капитана все кристально ясно.

Определенно нет.

— Вы оба — в лазарет. Сестра Розария — на свой пост.