Много ли странного виделось ему за долгую жизнь в этом месте? Всего уже и не вспомнить за, в основном, одинокое времяпрепровождение. Но стоило этому положению измениться, как разительные перемены расчертили небо его жизни алыми всполохами новых событий, подобно тому, как небо рождало зарю над полем...
Фарм давно заметил, что монстр, которому он дал приют, весьма странен. Пуглив, вопреки грозному виду и размерам. Молчалив, хотя явно любил слушать. Созерцателен, подолгу разглядывая разлитый над полями фермы океан звёзд по ночам. Бесспорно эксцентричный... Но это не мешало ему заботиться о новом жильце, которого нашел израненным и уставшим смертельно на краю своего обиталища. Пройти мимо просто не смог, выходив монстра с пробитым черепом и предложив остаться жить в этих краях под своим крылом, дав кров и безопасную жизнь. Тот молча покорился воле обстоятельств, но ни о чем не рассказывал, предпочитая долгое безмолвие и такие же длительные взгляды цветущего маком огромного глаза, в котором иногда расплывался темный ареол зрачка, стоило ему посмотреть на Фарма. Тот, что это означало, едва ли знал, но относился терпеливо и добродушно, ища подход к его доброжелательности и доверию, подбадривая, готовя ему действительно бесподобные блюда и составляя компанию по вечерам, рассматривая ночное небо, по которому расплескался туман их галактики. Раз за разом, день за днём и месяц за месяцем...
Но в один из вечеров отчего-то Хоррор, а именно так звали его невольного сожителя, на привычное место вечернего отдыха не вышел, и Фарм неплохо озадачился его поисками, потратив добрую пару часов и взволновавшись не на шутку о том, к кому успел немыслимым образом привязаться. Монстр нашелся ночью, выдав свое присутствие ализариновым светом глаза, выдимым издали, посреди поля, уже убранного к осени. Тот сидел сгорбленной фигурой на смятой, скошенной траве, уставившись в пустоту, а померкший глаз выдавал в нем явную грусть. На лбу проступила испарина, красноречиво намекая, что у скелета снова болела голова — это часто случалось, но вот признавался он в этом слишком редко, и Фарму пришлось в первые разы играть в "угадайку" в попытке выведать, что стряслось. Но сейчас, по прошествии столь длительного времени, фермер безошибочно знал, что тому было плохо, а потому лишь покачал головой, осторожно беря монстра под руки, ощущая, как тот был напряжен, и уводя к дому, пригрев ладонь между острых лопаток ссутулившейся спины.
— Почему ты домой не пришел, Хор? — тихо спросил его Фарм, скидывая шляпу за плечи, что позволяла сделать тонкая тесьма под ее соломенными полями. Тот бросил на говорившего забитый взгляд и пожал плечами, пряча его в землю тропинки, вившейся к бревенчатому уюту жилища.
Это никуда не годилось.
Фарм, не зная, чем ещё мог помочь, остановился и просто обнял Хоррора, бережно поглаживая по ершистой от остистых отростков спине под тканью клетчатой рубашки, которую сам ему купил на рынке в городе. Он не говорил ничего в этот момент, опасаясь, что оттолкнет его, но одноглазый на удивление расслабился и вдруг стиснул Фарма в ответ, зарываясь носом в ворот его рубашки, напитанный запахом соломы и солнца. Фарм удивлённо выдохнул, но в конце концов улыбнулся, жмуря в удовольствии глаза с морозными огнями его магии.
Долгие объятия.
Хоррор отстранился далеко не сразу, но Фарм был совсем не против, с каждым чужим, глубоким вдохом понимая, насколько ему было жаль, что он не сделал так раньше. И не только потому, что хотел поддержать, но и потому что это было... приятно. Хоррор был теплым, от него пахло чем-то сладким, вроде винограда, который тот полюбил есть и за раз мог употребить ужасающее количество ягод. А ещё... его душа. Она клокотала внутри до удивительного мягко, будто зажатая в руках маленькая рыбка, и это отзывалось уже в душе Фарма созвучным трепетом, который очень не хотелось прерывать... До странного необычно, но Хоррор отстранился первым, и теперь его взгляд горел намного, значительно ярче, отбрасывая алую тень на белизну черепа, все ещё блестевшего капельками влаги.
— Болит снова? Что ж, давай поправим? — Фарм вопрошающе поднял к его голове ладони, но не уложил их на череп, ожидая позволения, которое скелет дал, кратко кивнув и опасливо жмурясь, стоило чужим костям соприкоснуться с гудевшим мигренью черепом, пуская салатовое свечение от кончиков чужих фаланг до магии, светящейся алым заревом в проломе затылочной кости. Это унимало боль приятным, прохладным покалыванием, вырвав из монстра почти жалобный стон и непроизвольно заставило прильнуть к рукам ближе, почти ластясь не то к магии, не то к шероховатым ладоням, натруженным работой в полях. Фарм несколько смутился такому проявлению доверия, покрывшись лёгкой дымкой в тон его силы, но больше ничем себя не выдал, лишь довольно улыбаясь и глядя на подопечного монстра во все глаза. Лечение было закончено быстрее, чем того желали, пожалуй, что оба, и парочка спокойно ушла в дом, где Фарм проследил за тем, чтобы Хоррор поел и лег отдыхать, но сам фермер ещё полночи провел в раздумьях, сидя в маленькой, обитой деревом кухне и попивая соус из спелых томатов, не в силах уснуть, стоило вспомнить их такие долгие, но крайне важные объятия...
Холод осени и собранный урожай плавно подвёл их жизнь ко времени, когда большую его часть монстры проводили в тепле и уюте дома, то делая заготовки, то просто наслаждаясь минутами покоя и отдыха, попросту засыпая на диване после сытного обеда. И в такие моменты сквозь дремоту Фарм замечал, как к нему несмело придвигался Хоррор, невесомо касаясь и засыпая, ненавязчиво прижимаясь плечом или ногой. Со временем фермер понял, что монстру очень тяжело без тактильного контакта, но он даже представить не мог — насколько.
До одного особенного дня.
Так уж вышло, что Фарм самую малость простыл, вынужденный накануне долгое время заниматься наружным утеплением амбара, а поскольку в нем хранилось зерно, которому влага противопоказана, скелет потратил на ремонт под дождем добрую половину дня. Утро следующего выдалось не самым приятным, и монстр был вынужден остаться в постели, ощущая звенящую в голове боль и лёгкую тяжесть в груди, отзывавшуюся слабостью. Сморенный новой волной сна, скелет к завтраку так и не вышел, чем посеял в чуткой душе ждавшего его Хоррора семя сомнений. Но когда тот не вышел ни спустя час, ни два, то одноглазый, глухо что-то промычав, сам пошел в его комнату, где обнаружил хозяина дома лежащим на спине, крепко спящим под гнетом небольшой температуры. Скелет подкрался, словно ловя чуткую лань, заглядывая в лицо спавшему, который на его наглое вторжение никак не реагировал. Заинтересованный причиной его столь позднего сна, Хоррор коснулся черепа, тут же удивлённо замирая, ощутив эту разницу температур их костей. Не нужно было и спрашивать, чтобы понять причину теперь, и Хоррор, за неимением лучшего, просто влез на кровать, словно огромный кот, устраиваясь рядом и чуть приобнимая спящего. Фарм, ощущая незначительный, но противнейший озноб, в поисках тепла с течением времени прижался к скелету, позволив тому тихо млеть от возможности касаться безнаказанно и без всяких опасений. Когда фермер проснулся, часы, тикавшие на раскидистом трюмо неподалёку, показывали, что время перевалило за полдень, а ему самому стало куда лучше. А вот чужое тело, крепко державшее в руках стало новостью, заставившей что-то недоуменно промычать, покрываясь значительным туманом смятения, хотя нарушитель его спокойствия буравил его весьма спокойным, удовлетворённым взглядом брусничного цвета.
— Хоррор? Все... все в порядке? — неловко спросил он, смущённо потерев кулаком глазницу, пытаясь согнать морок сна.
— Это я должен спрашивать, — хрипло ответил скелет, ладонью накрыв его лоб, но довольный тем, что следов лёгкого жара не осталось, спокойно вздохнул, нехотя выпуская из объятий и садясь, чтобы оставить монстра в покое. Фарм, слишком растерянный, чтобы что-то спросить вновь, промолчал, провожая фигуру в клетчатой, красной рубашке и темных штанах белоснежным взглядом живого интереса. Посетовав на сбитый режим, фермер встал, ощущая, что осталась лишь легкая слабость, но зато появился весомый аппетит, требовавший утоления, и ведомый им Фарм отправился в кухню, где нос к носу столкнулся с фигурой сожителя, чей взгляд ввинчивался в его собственный за доли секунды, не пугая, но привлекая интерес тем, что он сделал бы дальше.
— Хей, Хор. Будем чего кушать? Ты завтракал? — Фарм все же прошел дальше, заинтересованно открывая холодильник, в поисках съестного. Но тут же охнул, когда чужие руки, схватив под ребрами, оттащили от техники, поставив перед столешницей гарнитура, на которой парила прекрасным ароматом аппетитная глазунья с зеленью, которую он не приметил прежде.
— Хо~, ты сделал? Для... для меня? — Фарм неловко развернулся, не ожидая, что Хоррор не отступит, стоя вплотную с чуть померкшим взглядом, будто чего-то ждал, — м? Что такое? Я же вижу, что тебя что-то терзает...
— Я... — он чуть помолчал, уже желая отступить, но Фарм требовательно взял его руку в свою, и, поняв, что его не оттолкнут, осторожно переплел пальцы, ожидая ответа, последовавшего спустя долгие десятки секунд, — голоден до касаний... мне без них... плохо.
Его хриплый голос и виноватый вид скелета с угловатым разломом черепа создавали композицию весьма трогательную из-за того, как этот внешне грозный и опасный монстр вел себя, словно забитый и изломанный жизнью, потерявший многое, но нашедший это место, где его не только не прогнали, но и не оттолкнули, увлекая за собой в тепло заботы и небезразличия. Такого же, что разлилось пониманием в морозно-белых зрачках Фарма, улыбнувшегося от облегчения, что причина оказалась не столь удручающей, как он уже успел себе надумать.
— Ох, и всего-то? И ты молчал? Хей, друг, ты можешь утолять этот голод в любое время, поверь, я против точно не буду, хорошо? — он вопросительно сжал его руку, на что монстр лишь пожал плечами, но улыбнулся так широко, как только он один умел, резко вжимая фермера собой в стол, напористо обняв, выдавив едва ли не весь воздух из грудной клетки пискнувшего Фарма, — воу... Полегче, Хор... Больно, ай.
На его просьбу тот ослабил хватку и извиняющимся касанием носа к шее провел по ребристым позвонкам, наслаждаясь тем, что теперь мог не бояться так делать. Фарм опешил от такого несдержанного напора, но душа предательски расплылась где-то под ребрами, заставив от его прикосновений ощущать, как подгибаются ноги. Уже и не намек, а явное указание на то, что Фарм бы не возражал и против большего, не в силах больше прятать симпатию за стеной обычной опеки или дружбы. Его руки поползли по острым вершинам остистых отростков сцепляясь там ответным объятием, отчего Хоррор с трудом поборол в себе внезапное желание укусить Фарма, и оно его отпугнуло, заставив отпрянуть, спрятав размытый багряный взгляд, отведя его в сторону, пока его обладатель капитулировал за стол. Фарм порывисто выдохнул, чувствуя, как горит череп, знатно залившийся оттенками нежной зелени, но поделать с этим ничего не мог, лишь отвернулся к приготовленному для него завтраку, не сдержав счастливой улыбки.
Фарм больше не чувствовал одиночества, живя на отшибе фермы в ощутимой изоляции.
Ему, если подумать, теперь и вовсе никто не был нужен, а все необходимое общество сгустилось в лице вполне конкретного монстра, к которому тот сам стал тянуться, набравшись достаточной смелости и проверяя на прочность чужую.
В один из дней, когда за окнами зарядил холод нескончаемого дождя, Хоррор сидел на полу в гостиной, спиной подпирая мягкий, клетчатый диван, хоть и видавший виды, но не растерявший удобства и уюта нежной обивки, так и манившей прилечь. Монстр снова ощущал сосущую пустоту тактильного голода, но Фарм только-только вернулся из города, брякнув в прихожей ключами и зашуршав пакетами, добыв там одно лакомство, которым надумал угостить своего подопечного. Тот весьма оживился, бросая долгий взгляд на дверной проем, ожидая появления хозяина дома, не заставившее себя ждать: скелет разулся и с веселой улыбкой потопал по деревянному полу в комнату, победоносно внося в налитое сумерками помещение пакет, наполненный разными угощениями и нужными для обихода вещами.
— Хей, прости, я задержался, Хор. Погода такая, что я даже под зонтом умудрился намокнуть, — он подмигнул, расставив руки, демонстрируя влажный подол рубашки и штаны, на которых блестела дождевая вода. Сев рядом с Хоррором, он вытащил коробочку с палочками Поки в шоколадной глазури, задорно погремев ее содержимым под заинтересованный взгляд монстра рядом.
— Что это? — сипло спросил он наклоняясь ближе, чтобы получше рассмотреть название, пока Фарм вскрывал упаковку, тут же вынув одну палочку, зажав ее в зубах.
— Что-то вроде печенья, в Японии делают, но теперь везде продается. Это сладко, попробуешь? — скелет положил коробочку к нему на колени, глядя на плавную смену эмоций на его черепе.
— Попробую, — ответил тот, но к полному шоку Фарма потянулся к нему, обронив упаковку и откусывая угощение до основания, сталкиваясь с ним ртами, да так и не отпрянув продолжил напирать, завалив на пушистый, бежевый ковёр, оторвавшись лишь на мгновение, чтобы проглотить сладкое печенье и снова продолжить начатое, вдохом поглощая чужой тихий выдох с обрывком восклицания. Хоррор был действительно голоден, и руками вцепился в чужие запястья, наслаждаясь дурманом от того, что не встречал никакого сопротивления. Совсем наоборот.
Ему отвечали.
Разжав плен челюстей, дали добро на углубление действий, поплывших вместе с мыслями Фарма, потерявшего возможность концентрации на чем-то конкретном кроме приятного тепла тяжести массива костей Хоррора на нем, его дыхания, почти жадного и весьма сладкого, и его языка, плавно оглаживающего внутренние изгибы зубов и ребристого костяного нёба. Тот в свою очередь не преминул возможностью ответной ласки, ощутив, как в нем самом клокотало какое-то жгучее нетерпение, порыв, поддавшись которому чужой, бордовый язык был прикушен, рождая в его обладателе грохот довольного урчания.
Голоден до касаний... Разве это относилось лишь к Хоррору?
Фарм вдруг подумал, что никогда ещё не ощущал эту разницу, "до" и "после", столь явственно. Не понимал, как ему не хватало подобного, и это родило объяснение смутной тяги к такой созвучной, родной, душе... Хоррор разорвал их спонтанный поцелуй, опускаясь к шее, несдержанно ее лизнув и кусая до пятен темной зелени, рождённой болью, спутанной томным удовольствием, но Фарм все же просяще попытался высвободиться из плена рук, все ещё вжимавших его собственные в ковер у головы.
— Ох, Хоррор, легче, легче, тшшш, ммм, — монстр сжал зубы, но его просьба была услышана, и язык жаром лизнул эту метку, унимая боль нечаянного повреждения, а его выдох прошёлся мурашками, пересчитавшими каждый позвонок, убегая в пролет отверстий где-то в крестце, замирая там приятным покалыванием.
— Прости... Ты такой... Сладкий, — тягучая вибрация с хрипотцой рвала крышу не хуже смерча однажды снесшего почти всю черепицу его дома. Хоррор отпустил его руки, ложась рядом, прислоняясь лбом ко лбу, рассматривая жаром огня в левой глазнице ледяные, мягкие снежинки взгляда того, кто позволил быть рядом без лишних объяснений, просто желая его одного видеть рядом. Каждый из них этого желал...
— Не зря купил сладости, да? — улыбнулся разомлевший Фарм, ощущая, что от действий этого молчаливого, большого монстра превращался в растаявшее на солнце масло, податливое и мягкое. Дыша его выдохами, глубокими и долгими, воображение невольно рисовало что-то абсолютно неприличное, спирая этим его собственное дыхание. И плевать было совершенно, насколько это все выглядело правильно или неправильно. Какая, к черту, разница, когда вам вдвоем просто хорошо? Приятно, сладко и тепло...
— Не зря, — прогудел его голос, и фермер точно не знал, был ли это ответ на вопрос озвученный или на что-то, о чем они оба размышляли, тихо нежась в теплоте близких друг к другу тел. Уютом ласковой неги шелестел по окнам дождь, ускоряя приход ночи, в которой скрывалось нечто новое. Что-то неподвластное описанию простыми словами, но вполне ощутимое на подсознании.
Чем рисовались эти эмоции? Ливнем, затихшим к утру мягкой моросью тумана... Дыханием, таким близким, что одно от другого невозможно было отделить... Птицами, улетавшими на юг тонким клином множеств силуэтов, ронявших размытые пасмурностью едва видимые тени на крышу дома, под которой две души и два существа друг без друга себя больше не мыслили...
Проснувшись почти одновременно, они столкнули друг с другом теплые и сонные взгляды, тут же улыбаясь в неге воспоминаний ушедшей, но очень долгой ночи, чтобы снова обняться и долго-долго чувствовать, как вздымалась клетка ребер в ритме неторопливого дыхания, снова погружая в утреннюю дрёму, рожденную доверием, скрепленным такой связью, которую ничто разорвать не было способно.
Этот голод был утолен на длину их жизни. Жизни, которую они обрели лишь друг в друге.