Даст любил по вечерам после изнурительных трудовых часов надолго засесть перед телевизором или ноутбуком за просмотром полюбившихся передач и фильмов. Тихо, уютно и без лишней суетности будничного распорядка. Иногда и просто мог проводить время в тишине и спокойствии, и до странного необычным было, что у него в такие моменты была компания. Ещё один монстр-скелет, чей череп был проломлен, а глаз горел единственным зрачком, цвета красной гвоздики, расплываясь им во всю глазницу. Он приходил спонтанно, его стук в дверь чужого дома звучал как скрежет когтей скребущейся о доски кошки, и Даст, впервые увидев на пороге незванного гостя, был весьма озадачен, но войти позволил, все-таки знал его много лет — работали вместе. С тех пор событие вошло в привычку и воспринималось как должное, привычное и вполне занятное дополнение к свободному времени. Скраденное этим существом одиночество, давившее на голову обручем тягостности мыслей, было как нельзя кстати, и Пыльный был достаточно благосклонен к Хоррору, что стал его частым товарищем в часы досуга.
В этот раз последний не просто явился, но ещё и принес охапку снеков, падающих из рук от излишнего количества и выбора всевозможных угощений: от орехов и чипсов, до леденцов и драже. Даст, открыв дверь монстру, озадаченно смерил его гетерохромным взглядом, чуть фосфоресцирующим в полумраке, который он любил больше, чем яркий свет.
— Нахрена так много? Ты на неделю ко мне? — удивлённо спросил он вместо приветствия, впуская в дом Хоррора и опасливо косясь за его спину, подозревая, что такого количества еды могло бы хватить на целую ораву гостей. Но никого там не оказалось, а монстр опасливо покосился единственным глазом на горсть пачек с угощением, снова поднимая виноватый взгляд на Даста, отвечая тихо и сипло, как только он один мог говорить:
— Не знал, что ты любишь. Поэтому взял сразу всё, — это объяснение позабавило разноглазого монстра, и он кивнул на вход в гостиную, приглашая к обычному времяпрепровождению вместе. Тот счастливо оскалился в улыбке, скинул кроссовки и проследовал в знакомом направлении, светя во тьме прихожей алым заревом взгляда. Даст устало вздохнул, закрывая входную дверь, и поплелся следом, отмечая, что, возможно, самую малость, но был бы рад сегодня побыть один и поразмыслить кое о чем. Точнее... о ком...
О Хорроре.
Странные мысли посещали все чаще, отнюдь не дружеского толка, особенно обострявшиеся с его приходом. Монстр заявлялся всегда неожиданно: то с утра, то вечером, в случайные дни без явного алгоритма и совпадений дат или дней недели. Сперва Даст никак на это внимания не акцентировал, но позднее поймал себя с позорной мыслью, что ждал его прихода каждый день. Строил догадки, даже монетку бросал, а затем и вовсе обнаружил в голове постыдный глас мысли-предложения, стоило монстру не прийти в день ожидания: "А не сходить ли к нему домой самому?". Стоило ей прозвенеть среди прочих, как тот стал постоянно себя одергивать, больше отстраняться и меньше говорить, хотя до того мог часами вести тихий монолог, открыв в Хорроре внимательного слушателя. Он действительно слушал его, не теряя нити рассказа, подтверждая это редкими, но очень уместными вопросами, разрезавшими чужую речь мягкой тишиной голоса, идущего на грани шёпота. И теперь висело неловкое молчание, а угощения, принесенные монстром, лежали нетронутой горсткой между ними на темно-болотной обивке дивана небольшой гостиной, в которой единственным светом помимо их глаз горел настольный светильник, пуская по помещению длинные, мрачные тени, убегавшие частоколом острых пик очертаний предметов органайзера на его поверхности до самого потолка. А свет телевизора заставлял другие — дрожать синхронно с переменами картинок идущей новостной передачи, которую оба смотрели, не вникая в суть, каждый думая о своем. И если Хоррор сидел и размышлял о том, что сделать ещё, чтобы оказать Дасту, который ему так сильно нравился, знак внимания и привлечь, строя весьма милые догадки и предположения, то Пыльный злился. На себя в первую очередь. День выдался и без того крайне неудачный, изнурительный и довольно безуспешный, и неуместная симпатия, которую отрицать уже получалось из рук вон плохо, лишь подливала в кипящее масло лишнего топлива, взметывая в душе обжигающие брызги маленьких взрывов его терпения.
Даст опасался, что шаг к Хоррору оборвет их встречи чужим отказом... И от того он совершил ошибку.
Ошибку, которая повлекла череду важных событий, без которых они бы не обрели конечной цели счастья. Но для этого пришлось пройти через неприятную ступень этого дня.
— Какого хрена ты на меня смотришь постоянно?! Задолбал уже, — громко рыкнул Пыльный, резко повернувшись к крупно вздрогнувшему Хоррору, что просто не понимал, что сделал не так, а голос, столь сильно повышенный, пробудил его боязнь громких звуков, отозвавшуюся смутной болью в проломленной голове и липким налетом холода на позвоночнике.
— М... Ты выглядишь грустным... Что не так, Даст? — ещё более сипло, чем обычно спросил одноглазый скелет, пытаясь угадать и придумать, чем мог бы помочь или быть полезным. Но взгляд лишь беспорядочно цеплялся за все подряд, кроме самого Даста, упрямо избегая смотреть в его разгневанный буран эмоций, кипевший лавой в зрачках цвета ализарина и сапфира.
— Да всё не так! — рявкнул тот, хватаясь за голову и отчаянно жалея, что ведёт себя так грубо, но его сердитый вскрик подействовал абсолютно неожиданно для Даста. Хоррор что-то сдавленно проскулил и тихо выскользнул сперва из комнаты, а следом и из дома. Лишь входная дверь слабо щёлкнула, заставив Даста простонать и откинуться на спинку дивана, запрокинув к потолку голову.
Вздох. Один. И ещё раз.
Снова и снова, успокаивая расшатанные неизвестностью нервы, оголенные подобно тетиве лука, готовой натянуться и пустить стрелу прямо в душу... Монстр медленно перевел взгляд к оставшейся на обивке блестящей упаковками кучке вкусностей, оставленных ему словно подношение. Он бросил взгляд в коридор, темнеющий пустым провалом дверного проема и огорченно вздохнул, разочарованно в самом себе и своих словах. Смутные опасения, что перегнул, повел себя грубо, резко и несправедливо терзали изнутри. Скребли когтями чувства вины и сожаления, но вернуть ни слов, ни монстра он уже не мог.
Даст твердо был намерен исправить ситуацию, вернуть ту зону комфорта, которую оба обрели друг в друге, но дни ожидания шли впустую. Хоррор не пришел ни на следующий день, ни через, ни даже спустя неделю. Это волновало монстра куда сильнее тех чувств, что он к нему испытывал. А ещё... дало возможность их принять как должное и неизбежное, осознать, что в конце концов не так уж и плохо это, и счастье стоило того, чтобы попытаться его достичь, ведь... не попробуешь — не узнаешь. На работе монстр тоже не появлялся, а значит, единственное место, где его стоило искать — дом Хоррора. Даст знал адрес, и первым делом, получив заслуженный отгул, отправился на поиски пропавшей души.
Там где жил Хоррор было до чёртиков тихо: огромный лесопарк полукругом обступал небольшое строение из неприглядного серого кирпича, двухэтажного с провалами лишенных света окон, будто никого там и не было... Поляна перед домом блестела пятнами света, бившего сквозь мозаику крон высоких деревьев, заслоняющих собой от грохота города, наталкивая на первые мысли и догадки о том, что одноглазый не любил шума ни в каком его виде. Шепот разносился ветром в листве, путаясь им же в скрипучих стеблях травы вокруг фундамента, на котором пятнами мелькал изумрудный мох. Даст осмотрелся, даже вокруг дома прошёлся, заглядывая в темноту окон в надежде увидеть знакомый отблеск гвоздичного зрачка, но результатов это не дало, он словно хищник кружил вокруг убежища затаившегося зверька, в попытке найти возможность его оттуда выцарапать. Но неожиданно прилетевший в макушку жёлудь заставил не только раздражённо взрыкнуть, но и голову задрать наверх, видя то, что искал. Хоррор сидел на крыше, один из салонов которой менял угол, делая там площадку, где вполне можно было сидеть, рассматривая окружение с высоты. Он сверкал на Даста недоумением и испугом, нервно царапая фалангами шиферный настил. Монстра его страх озадачил и снова окатил чувством вины за то, что он наехал на него без видимых причин да ещё и когда Хоррор просто искренне хотел помочь и явно беспокоился о причине его дискомфорта.
— Хоррор? Может, спустишься? Я поговорить пришел, — Даст позвал его громко, на что скелет на крыше сжался и отчаянно обхватил руками проломленную голову, — эй?
На каждое его слово тот вздрагивал, и Даст хмуро фыркнул, лихорадочно соображая, какой вывод из этого можно было сделать. Самое первое, что приходило на ум — монстр по какой-то причине его боялся... Разноглазый скелет не собирался отступать, и вновь осмотрелся, придирчиво рассматривая ствол вившегося над домом дуба. Неловко на него, но все же забрался, опасно качаясь на ветке, по которой подбирался к замершему изваянием Хоррору, но та надломилась старой древесиной, качнув монстра, отчего тот на площадку к другу упал, больно ударившись коленом. Сдавленный стон и лежащее рядом тело вернули Хоррору былое чувство переживания за полюбившегося монстра, и он почти инстинктивно коснулся ушибленной кости Даста, который шипел тихо и протяжно, пытаясь вернуть круговерть картинки после падения на жёсткую крышу. Лёгкое поглаживание по ноге быстро вернуло его в чувство и привлекло внимание к Хоррору, что косился с опаской, хоть и трогал его осторожно, боясь спугнуть то ли Даста, то ли себя самого. Пыльный перехватил его руку и сел, подгибая под себя здоровую конечность, но ушиб волновал в последнюю очередь. Куда больнее было видеть во взгляде Хоррора такой неподдельный страх.
— Хей, привет... — тихо прошептал он, и это было верным шагом: Хоррор чуть более спокойно повернулся к нему, готовый слушать, — ты как?
Даст осторожно подсел ближе, морщась и занимая более удобное положение, стараясь при этом не пугать напряжённого монстра, который на его вопрос неуверенно повел плечами, теряясь с ответом.
— Хорри, прости~. Я не хотел тебя обижать, просто... Знаешь, я не из-за того, что ты на меня смотрел разозлился. Я был зол на себя, — тихо начал объяснять Даст, отпустив руку монстра и начав теребить подол толстовки, чей капюшон частично скрывал лёгкий чароитовый румянец его неловкости и сложности с тем, чтобы оформить мысли в слова, — за то, что испытываю к тебе то, что не вписывается в... Я, признаться, вообще не знаю, кто мы друг для друга, — Даст закрыл ладонью лицо и вздохнул, ощущая на языке привкус провала. Но Хоррор вопреки его ожиданиям не ушел, не отвернулся и не сказал что-то, что перечеркнуло бы их отношения. Монстр просто робко тронул его кисть пальцем, привлекая внимание к своей притихшей фигуре, обнимающей собственные колени. На его выбеленных скулах маячил лёгкий тон смятения, цвета разбавленной молоком малины, а взгляд расплылся темнотой увеличенного в центре глаза зрачка, горевшего нерешительной робостью. Ему тяжело было говорить так же много, как это умел делать Даст, но он ощущал острую необходимость выдавить хоть что-нибудь.
— Я... боюсь... — сипло ответил, не договорил, но собирался это сделать, судорожно вздыхая, что расценено было совсем не так.
— Меня? — огорченно уточнил Даст, повысив голос в изумлении, отчего Хоррор отпрянул, будто обжигаясь и забывая сделать выдох...
— Громких звуков... — выдохнул тот, хватаясь за голову, стоило вспомнить тот звон, что гудит в голове болью каждый раз, стоило чьему-то голосу разрезать тишину его зоны комфорта. Он и на работе чаще всего сидел в наушниках, что-то сосредоточенно печатая, медленно, но целеустремлённо, и его никогда никто не отвлекал от процесса. И теперь многое в его поведении становилось яснее, понятнее и логичнее, чем было прежде. Даст тут же осознал, что своей резкостью не раз мог причинять ему страдания, но тот отчего-то все равно летел к нему одному, словно бабочка на огонь, знающая, что сгорит дотла.
— Ох... Прости, — прошептал Пыльный, чувствуя теперь, что в руках обрёл ключ к общению с ним, который не хотел терять, — я ведь не знал... Не знал, чего боишься и что любишь. А должен был знать.
Хоррор расслабился, слушая шелест его слов рядом с собой, от которого кости ощутили волну теплых мурашек. Он снова осторожно коснулся руки Даста, на этот раз поймавшую ее в свою клеткой фаланг, щекоча осторожными касаниями пястные кости, совершенно белоснежные на контрасте со светло-пепельным оттенком его собственных.
— Твой шёпот... люблю, — буркнул тот, смущаясь словам и прикосновениям, против которых явно не возражал, словно Даст приручал его чуткую натуру, едва не потеряв по незнанию. Гетерохромный взгляд поднялся к профилю с острыми краями разлома на черепе, очерчивая каждый оскольчатый краешек, по которому скользили тени крон, и сам скелет осторожно сел ещё ближе, бережно коснувшись головы, будто проверяя остроту сломленной кости, на что тот повернулся, сталкиваясь так близко с сосредоточенным взглядом разномастных глаз.
— А меня любишь? — его шепот глотал шелест листьев, ветром относя в сторону и охлаждая тела летним утренним выдохом, будто стихия толкала их друг к другу, отзываясь в пышных шапках зелени отзвуком несказанного согласия.
— Да, — ответный шёпот, отголоском которого заря взгляда поползла по черепу ализариновыми тенями. Даст с облегчением выдохнул, будто не дышал все время, что был здесь с ним, на крыше, и от радости признания неудачно поменял позу, отчего нога ужасно заныла, роняя его на спину без сил с прикрытыми глазами.
— Чертова крыша, — выдохнул он с тихим стоном, — я бы лучше на земле тебе ответил взаимностью, чем здесь.
Не успел тот договорить, как чужая рука накрыла ушибленное колено, расплывшееся королевским пурпуром темного ушиба, заставив вздрогнуть и напрячься, но Хоррор навис над ним, ловя визуальный контакт.
— Я могу помочь, Даст, — сиплый голос приятно сливался с окружением, а его предложение заинтересовало монстра, который подумал совсем не о магии, постыдно жмурясь, в попытке скрыть неоднозначность мыслей, убегавших совсем не в то русло.
— Помоги, — попросил он, с интересом ожидая реакции, в которой сквозила радость от его позволения это сделать, будто Хоррор боялся вторгаться в личное пространство понравившегося существа, а получив на это добро, не мог сдержать счастья, разлитое в увеличенной яркости глаза и остром серпе улыбки, за которой свечением проглядывался язык, на который Даст бесстыдно засмотрелся, проглатывая комок слюны. Будто голодом по костям растекалось неуемное желание его утоления... И единственным антидотом к отравлению любовью был именно Хоррор, прочно засевший в душе привязанностью, корни которой без летального исхода выдрать оттуда было невозможно.
И когда монстр уже подумал было, что одноглазый скелет действительно использует магию, забив чувство боли своей способностью, тот склонился ближе и осторожно поцеловал в самый уголок рта, немного задержавшись в этом месте, будто спрашивая, и Даст понял...
Помощь в отвлечении...
Правила игры были охотно приняты: Пыльный поймал его руками, ладонью мягко надавив на основание затылка и ловя его поцелуем куда менее целомудренным, чем тот просил без всяких слов. Почти уронив на себя, готов был утолить эту долгую жажду, мучительную обоим, наслаждаясь тем, как тишина разливается кровотоком магии по телам, соприкасая теплом друг с другом и доверием в душах, чье биение они чувствовали как дрожь в унисон двух жизней. Они целовались неумело, но оба наслаждались этим, каждый по-своему, но так созвучно, что хотелось мурчать от удовольствия. Хоррор действовал осторожно, почти пугливо, иногда вздрагивая, когда Даст гладил по волнам позвонков, идущих под велюром спортивной куртки, тут же расслабляясь от этой успокаивающей ласки. Второй же ловил момент, чтобы углубиться, надавить, где тело отзывалось лёгкой дрожью и сам замирал и выдыхал прерывисто, когда неожиданно ловко находил слабые места Даста, оглаживая пальцами шейные позвонки и давя ниже, на разлет теплых ключиц чуть прохладными костями, подбросив догадку, что сидел на крыше уже долгое время. Даст нехотя оторвался от сладкого наслаждения, чувствуя, что между ними нечаянно протянулся мостик слюны, тут же разорвавшийся. Взгляд Хоррора над ним расплывался растерянным удовольствием и смущением, которое в Пыльном отзывалось щекоткой игривого предвкушения вызвать такое выражение вновь, но совсем при других обстоятельствах.
— Отлично помогаешь, Хорри. Мне нравится, — довольно и тихо фыркнул Даст, погладив монстра по щеке и осторожно принимая сидячее положение, — спустимся? Холодновато здесь, ты замерз уже.
Монстр согласно кивнул и с интересом посмотрел вниз, будто прицениваясь, клоня голову к плечу, пока Даст соображал, как ему слезть и не выглядеть при этом слабаком вопреки поврежденному колену. Особенно много опасений по этому поводу возникло, когда одноглазый избранник ловко перелез на ветви раскидистого дуба и спрыгнул вниз, своей кошачьей ловкостью заставив челюсть Даста невольно раскрыться в изумлении способностям монстра-тихони.
— Дьявол... Ладно, попробуем, — прошептал он сам себе, поднимаясь и сильно хромая. Ветки дали неплохую опору, стоило за них схватиться, но переносить вес было тяжело и больно, а потому спуск получился совсем не изящным, а у земли монстр и вовсе едва не свалился, если бы его под боком не подхватил ожидающий Хоррор. Он перекинул через плечо его руку, дав опору и помог добраться до дома, чья темнота оказалась такой обманчивой... Внутри царила чистота, блестел деревом пол, мебель, темнело мягким пятном клетчатое кресло, куда Даст устремился, нагло утянув за собой и Хоррора, которого настойчиво утянул на себя, бережно устроив на здоровой ноге под его возмущенное пыхтение.
— Тебе же больно, — протестующе дернулся скелет, но Пыльный лишь шикнул в ответ, притягивая ближе и утыкаясь ртом в такую теплую шею с чувствительным боком матовых позвонков, чуть более тонких, чем у него самого.
— Больно без тебя. Давай посидим вместе вот так, м? — прошептал он, словно обезоруживая этим. Хоррор чуть толкнул Даста, устраиваясь в тесноте кресла, перекинув ноги через его бедро и улыбаясь в ответ, провоцируя тем, как начал гладить плечо, обнимая рукой через всю грудную клетку, под жердями ребер которой душа жалась ближе, подсвечивая одежду полосами багряного зарева чувств.
За окнами пускал блики зайчиков летний день, освещая тишину, поделенную между ними сладким моментом настоящего. Снова вместе. Снова рядом... Но в совсем другом качестве, новом и несомненно очень приятном. Даст пальцами путался в остистых отростках шейного отдела позвоночника, ощущая размеренное и глубокое дыхание умиротворенного монстра, отогревающегося в тепле тела Пыльного, что иногда поворачивался в поисках более уверенной ласки, срывавшейся на долгие поцелуи, то глубокие, утягивающие на дно пылающей страстью кальдеры, то поверхностные и лёгкие, щекочущие одуванчиковым пухом души каждого из них, заставляя их трепетать и скручиваться в радостном удовольствии и наслаждении обществом друг друга. Тихим, как и их голоса, что никто из них больше не повысил. Шепотом глотая признания вновь и вновь. Они повторяли их не раз, словно слышать важным было лишь эти слова и собственные имена, срывающиеся в просящем желании большего и его же предвкушении. Остальные утратили значимость. Кроме них — лишь действия, забота и участие, где каждый был опорой друг для друга, подобно милому отрывку в жизни, где опорой для Даста стал Хоррор, бережно залечивая его ушиб позже, глухим вечером, тихим до звона в ушах, заматывая кости эластичным бинтом и оглаживая ногу в стремлении прогнать любую боль, недостойную внимания любимого монстра, будто ревнуя к ней. Его личное обезболивающее, как назвал его Даст. А позже окрестил его наркотиком, зажав где-то в кухне в порыве теплого томления, требовавшего обрушения на тихого монстра здесь и сейчас, в чем тот не только не отказал, но и поддался провокации, ответив взаимностью.
И свою дозу личной зависимости они получили ещё не раз, более не расставаясь и наслаждаясь тем, как хорошо было любить друг друга в скрывающей их от посторонних глаз тишине.