Ночью всё выглядит совсем иначе. Будто негативом отраженный день, она искажает всё: очертания предметов, их внешний вид, цвет, что весь глотается монохромностью темноты, размеры и расстояние. Абсолютно всё... Но и прячет в себе многое, что не увидишь и не услышишь самым ясным днём. Голоса цикад в высоких кронах тополей, далёкий шелест ветра и пение рек, разлитых за лесом, скрежетание ворчливого голоса коростеля, спрятавшегося невидимой тенью где-то в поле. Много красоты в этом времени. От белесого и тихого тумана до далёких зарниц грозы, которую не слышно совершенно, но яркость вспышек молний видна за сотни километров от ее эпицентра.
Найтмер любил ночь, во всех ее проявлениях любил за исключением лишь одной детали. Монстр, вопреки своему грозному виду имел почти обидную для себя фобию. Боялся гроз. И теперь сидя на крыльце маленького дачного домика, куда приезжал в отпуск, он, сливаясь чернотой тела с мраком ночи, смотрел на далёкие всполохи с раздражительной неприязнью... И даже друг, который приехал в это заповедное место, чтобы составить Кошмару компанию, заметил эти перемены в обычно язвительном и гордом существе, что теперь сидел каменным изваянием, щупальца опустив к ступеням, словно раздумывая, не убрать ли их вовсе. Взгляд был тусклым, подобно слабой, выдохшейся люминесценции, едва подсвечивая черненый обсидиан его черепа, а вся фигура словно чуть сгорбилась, непрерывно глядя на дальние вспышки мощи. Ласт, что в это время во дворе рассматривал, как стлался по полю туман, изредка бросал на монстра заинтересованный взгляд, прозорливо размышляя над произошедшими переменами с тем, кого, как он думал, неплохо знал, но... Судя по всему, эта загадка разительного изменения вот-вот пополнит список того, что ещё только предстояло открыть в его загадочной, но притягательной для него личности. Проследив за взглядом Найтмера, Ласт удивлённо моргнул глазами цвета вереска, подходя ближе и рассматривая черноту профиля напряжённой фигуры, к которой страшно хотелось подступиться ближе. Вектора при его приближении настороженно вздыбились выше, хотя их владелец даже головы не повернул, просто зная, что меньший монстр вошёл в зону его личного пространства по тонкому шлейфу его эмоционального фона. Он всегда удивлял Найтмера тем, каким ровным тот был, будто идеальная гладь штильной поверхности идеально чистого озера, в глубинах которого сияла нежным бликом его жизнь. И в ней клубилась дымка интереса и тяги к Найту, которую тот старательно игнорировал, но не по причине невзаимности, а скорее лёгкого неверия в серьезность таких чувств к существу, подобному ему. Воплощению Негатива...
Ласт приблизился и опустился на колени рядом со ступенью, на которой сидел Найтмер, заглядывая в бирюзу глаза со спокойным интересом, раздражающим того, кто предпочел бы держать свои страхи при себе.
— Найт, уже поздно. Может, пойдем спать? — меньший скелет не стал напрямую озвучивать какие-либо догадки, начав издалека, желая мягко увести монстра в дом, где тому было бы, по его логике, спокойнее.
— Спать? С каких пор ты так рано ложишься, Ласт? — ехидно фыркнул низкий голос, куда более глубокий, нежели относительно высокий тембр меньшего монстра, что звучал мягко и учтиво, что бы его обладатель ни говорил.
— С таких, что мы оба устали за день, друг мой. Идём, уже слишком темно и прохладно. Если хочешь, выпьем что-нибудь или фильм посмотрим, — обезоруживающе улыбнулся собеседник, намереваясь идти внутрь и слыша, как со вздохом обречённости Найтмер последовал за ним. Веранда приятно грела теплым светом и ароматом смолистой вагонки, которой были обшиты стены. Маленький стол с электрическим чайником, корзинка с печеньем, плетёный абажур светильника над столешницей. Занавески с темными узорами лилейных лепестков, оттенявшие ночь, в которой отблески грозы мерцали чаще и ярче, и даже сквозь их темную и плотную ткань Найт видел эти всполохи, опасливо цепляясь взглядом за привлекающие внимание перемены ночного неба. Хотелось бросить все и уехать обратно в город, но черномастный монстр не мог так поступить, памятуя, с каким удовольствием Ласт поехал с ним, согласившись на предложение погостить. Предложение, которое Мар сделал не из-за скуки, но по причине действительно искренней к нему привязанности, которую прятал ещё глубже, чем страхи. Чайник был шустро включен Ластом, пока Найт сел спиной к окнам, посчитав, что отвернувшись от далёкой грозы, сможет сбавить напряжение, настолько сильное, что вектора за спиной пришлось убрать — слишком нервно те дергались и пытались прижаться к телу, выдавая страх, который не хотелось делать настолько очевидным. Забурлила подогревом вода, Ласт ставил чашки и добавлял себе сахар, учтиво обойдя вниманием кружку друга: тот не любил сладкий чай, предпочитая вместо этого есть с напитком что-то подслащенное, будь то печенье или бутерброд с вареньем.
— Что будем завтра делать? — поинтересовался монстр с жемчужно-розовыми зрачками, разливая по кружкам кипяток, что тут же красился оттенками завариваемого чая.
— Понятия не имею. Что ты хотел бы? — спросил Кошмар, забирая напиток и старательно придавливая в себе желание обернуться и посмотреть в окно, лишь смутно догадываясь и опасаясь, что буря могла приблизиться.
— Я бы с удовольствием половину дня просто валялся бы дома и ничего не делал, Найт, — усмехнулся тот, сев напротив и беря из корзинки печенье с шоколадной крошкой в нем, — а у тебя есть идеи?
Найтмер покачал головой, отвлекаясь на чай и старательно избегая прямого визуального контакта, но делал это до того филигранно, что казался в действительности весьма спокойным, естественным и размеренным, да только на самом деле нервничал весьма. А чувство внимания и чужого на себе взгляда спокойствия не прибавляло. Ласт же был жаден до рассматривания, и это касалось практически всего. Он был настоящим любителем видеть прекрасное во всем, искать его, а потому долго мог всматриваться во всевозможное окружение: капли дождя на оконных стеклах, звёздное небо, зарницы ночных гроз, шумящие и сверкающие искрами автострады, поезда, море и волны. Что угодно... Но из всех живых существ вопреки любви к прекрасному, он отчего-то полюбил именно Найтмера. Видел в нем то, чего не могли другие. И с тех пор на других монстров и людей больше никогда не смотрел... Но одно дело смотреть, и совсем другое — касаться. Ласт был все же скорее кинестетиком, чем просто визуалом, а потому в некоторой степени ощущал дискомфорт от желания касаться Мара чаще, чем он себе и без того разрешал, будто дозволенного было мало, а не ведая границ, двигаться дальше было самую малость боязно.
Так и думали бы каждый о своем в тишине, где каждому было по-своему удобно, если бы стихия не решила иначе, развернув паруса облачности к дому парочки, далёким гулом ударов молний отмеряя шаги, словно великан топал над куполом неба, степенно приближаясь к невидимой цели. Найтмер вздрогнул, скорее спиной ощутив инфразвук далёкого рокота, но когда он повторился совсем отчётливо, то рука предательски дрогнула, разлив чай на ворот черной жаккардовой рубашки, ошпарив кости даже через восковой покров мягкого негатива.
— Оу, Найт, как же ты так? — взволнованный Ласт птицей подлетел к монстру, оттянув ткань от тела, участливо дуя в открывшийся разрез ткани, чтобы остудить ожог под тихое, досадливое шипение монстра, который, будто обиженная ламия, издавал звук ворчливого, свистящего недовольства. Гул грома повторился снова, далеко, но ощутимо, разбегался вибрацией свирепой погоды на подступах полей за линиями витиеватого леса, где-то там, прибивая к земле вспугнутый туман. Найтмер опять вздрогнул, вперившись взглядом полыхающей искрами бирюзы в спокойный поток света вересковых глаз, глядевших на него так близко и так доверительно.
— Все хорошо, — тихо, но уверенно произнес Ласт, и не ясно было, о чем точно говорил монстр. Разлитый чай или страх Найтмера? А может и все это разом, но от простых двух слов ему действительно стало легче, даже рокот повторившегося грома вдалеке воспринимался рядом с ним совсем иначе. Кошмар выпустил вектора, будто почувствовав волну своей силы, но они все равно клонились ниже и сами собой, будто ища защиты, кольцами скрутились возле Ласта, не смея касаться, но прячась в его тени, нервно подрагивая изгибами и чувствительными кончиками, на которые лиловоглазый посмотрел с ласковым снисхождением, игнорируя вызов, брошенный взглядом их обладателя.
Ждал насмешки и был готов дать отпор.
Но вместо этого, робкий, но ровный вопрос...
— Можно коснуться, Найт? — ни тени шутки, лишь искреннее желание и даже не интерес вовсе, а стремление к контакту, без которого оба мучились, но о котором стоически молчали до абсурдного долгое время. Безмолвие и согласный кивок Мара выглядел... охотным. Ободряющая улыбка в ответ и высота ощущений в одно лишь касание. Фалангами к темной плоти: бережно и мягко погладив изгиб, что призывно прижался к костям в ответ, словно заинтересованный в нем. Нуждающийся так же сильно, как Найтмер теперь нуждался в воздухе, которого внезапно стало слишком мало.
Катастрофически.
Новое дрожание грома за холмами налившихся тьмой полей, и лоза инстинктивно завилась до чужого локтя, жмясь к теплу костей, не скрытых из-за того, что Ласт почти всегда носил майку, не стесняясь оголять жемчуг матовых костей, особенно перед Маром, рядом с которым ощущал безопасность, надёжность и отсутствие необходимости вообще что-то от него прятать, и дело было не только лишь в том, что тот мог прочесть книгу его эмоций за одно развертывание купола ауры. Он просто этого не хотел, мог быть собой, довериться и не думать о том, что это неуместно или глупо звучит, выглядит, ощущается.
— И всё же... пора спать, даже я уже устал за день, — зевнул Ласт, осторожно поглаживая вектор, который, ощутив, что его не отталкивают, стал путаться и пытаться влезть в просвет между локтевой и лучевой костью, щекоча этим до улыбки и короткого, довольного фырка розовоглазого.
— Ты прав... — коротко ответил Найтмер, радуясь возможности ничего не объяснять и поднимаясь с места. На столе остался недопитый чай, все ещё теплый, но никому больше не интересный, стоило двум монстрам выключить на веранде свет и удалиться в темноту прогретого печью дома, что делилась ей же на две комнаты. Минималистично, но крайне удобно и уютно, а заставленные стеллажами с книгами и журналами стены не смотрелись пустыми. Пахло чистым постельным бельем, деревом и немного дымом, напитавшим кирпич печной трубы, уходящей на чердак и крышу. По шиферу зашелестели капли дождя, приглушая собой далёкие звуки, тревожащие душу Кошмара, и он даже вздохнул с облегчением, действительно почувствовав, как клонит ко сну. Краткое пожелание спокойной ночи — каждый разошелся по комнатам. Ласт с наслаждением потянулся и завалился на разложенный диван, не в силах стереть с лица блаженную улыбку даже когда начал засыпать. Найтмер же долго сверлил взглядом занавешенные пятна мутных очертаний окон, ожидая, что там сверкнёт яркий всполох, но дождь размеренно крыл волнами белого шума, смывая сознание с берега в море снов. Ему даже казалось сквозь пелену сновидения, что действительно качает на волнах, мягко толкая водой теплой ночи, путавшейся с одеялом его деревянной кровати, с которой темными змеями расслабленно свисали лозы векторов.
Яркая вспышка рассекла тьму змеистой стрелой миллиона градусов, разрывая полотно воздуха и смешанного с ним ливня грохотом ударившей молнии. Найтмер широко распахнул глаз, побледневший до оттенков океанической глубины, заторможенно глядя на окна, за которыми изредка вспыхивали менее яркие и более далёкие зарницы пришедшей сюда бури. Новый глухой раскат, и лозы пугливо заползли под одеяло, прижимаясь к телу, которое инстинктивно сжалось калачиком, но стоило вновь громогласно ударить близкому разряду, до звона в ушах оглушительному, как Найтмер самым позорным образом закрыл ладонями лицо и сдавленно захныкал, теряя все нити мыслей и памяти от сковавшего холодом ужаса. И он бы совершенно точно разозлился бы, если бы знал, что Ласт этот стыдливый звук прекрасно слышал, будучи разбуженный грозой, но боясь не ее, а за Найта, что явно не мог терпеть ее до беспомощной дрожи. Хватило пары секунд, чтобы принять решение, и, услышав новый раскат небесной мощи, Ласт уверенно скинул с себя одеяло и отправился нарушать чужую территорию, в мгновение ока подойдя к кровати Кошмара в соседней комнате, ступая тихо и мягко. Опустившись на краешек постели, скелет осторожно коснулся плеча монстра, тут же отдергивая руку, словно боясь обжечь, когда тот взрогнул, отнял руки от лица и умоляюще вперился взглядом в потемневший вереск чужого. Лозы взметнулись над ним сердито извиваясь: это почти защита...
Трещавшая по швам капитуляция...
Ласт просто лег с ним рядом, безапелляционно и спокойно, глядя на него с бархатным спокойствием и накрывая его ладонь своей. В глазах — ни сомнений, ни сожалений, ни упрека. Очередной раскат грома после всполоха белизны, и Найтмер сдался, двигаясь назад, чтобы дать больше места, и стоило Ласту устроиться, как Мар просто уткнулся лицом в его грудь, сжался комочком, сдаваясь полностью и опуская вектора, которые, его волей или своей собственной, обняли более хрупкое тело, будто игрушку, ища защиты и тепла, способного прогнать все страхи. Так было легче. Так было проще. И шум дождя путался теперь с мерным стуком чужой души, таким спокойным и размеренным, но чуть учащенным из-за близости того, кого обладатель действительно любил и хотел защищать, даже если в любой другой момент, день или месяц был его слабее.
— Не бойся, Найти, я рядом, — Ласт обнял его в ответ, утыкаясь ртом в макушку и кутая их обоих в тепло одного на двоих одеяла, под которым чувствовал чужие кости на своих, такие теплые, что хотелось каждую расцеловать благодарностью за такое доверие и честность. И было стыдно за мысли о том, что Ласт был рад грозе, подарившей им мгновения близости, явно не дружеского толка, когда он, в порыве чувств, коротко поцеловал Кошмара в щеку, стоило тому поднять к нему голову. И никакого сопротивления... Лишь ответное движение, но уже для поимки более уверенного поцелуя, медленно-вопрошающего, будто во сне. Оттолкнет — не страшно, все растает вместе с искрами бриллиантов дождевых капель, как только выглянет солнце, но...
Не оттолкнул.
Прижался ближе, довольно промычал, запустив руки к основаниям векторов, чтобы мягко царапнуть эту живую тьму, которая от удовольствия складывалась дугами размашистых петель. А грохот новой стрелы небесной силы лишь пустил дрожь по черным костям, унимаемую тут же огладившей ладонью и более глубоким движением поцелуя, почти танцующим, на манер движения всего тела Ласта, каким был он весь. Гибким, податливым и немного хлестким, но с Найтмером даже терялся, ощущая сдержанный напор, невольно подбросивший шальную мысль: оборвись сейчас буря — Ласта бы подмяли под себя без всякого промедления. Лишь гроза держала на краю обрыва, позволяя наслаждаться неспешной лаской долго. Она отвлекала. Втягивала в калейдоскоп спокойных и тягучих мыслей, словно соприкасаясь ими. Найтмер буквально тёрся аурой о чужой разум, с жадностью впитывая каждую эмоцию и настойчиво вталкивал свои собственные, от которых самообладание Ласта покачнулось. С мягким рычанием он вмял собой Найтмера в мягкость матраса, накрыв собой и толкая темный череп, чтобы обнажить для себя шею, которую в темноте нашел на ощупь, сладко прикусывая под сдавленный стон того, кто уже почти не вспоминал о грозе, словно вся стихия переместилась внутрь него самого и теперь грохотала гулом души и собственного одобрительного рычания. Лозы не отказали себе в удовольствии проверить на чувствительность чужой позвоночник, чья белизна даже в темноте маячила изящным стержнем, и Найт не прогадал, ртом поймав звук чужого удовольствия, которое хотелось пить до дна. Переводя дыхание и чуть сбавляя обороты, Ласт остранился, глядя в омут большого глаза и улыбаясь тому, как мягко отражение его собственных мешалось внутри него.
— Лазурный страх гасится вереском ночи, — поэтично мурлыкнул тот, хитро жмурясь, на что тут же был с себя сброшен и подмят сильным телом Кошмара на узкой постели, от чего сам не сдержался, промычав от блаженства ощущения этой мощи на костях. Новый раскат грома, и уверенности поубавилось: Мар покорно опустил голову на плечо Ласта, лёжа на нем и опаляя выдохом разлет обнажённых ключиц, понимая, что с ним рядом не так уж и страшно... А вот то, что было так дьявольски хорошо — куда важнее. Значимее и нужнее, чем избавление от любой самой жуткой фобии.
— Ласт... — тихо прогудел он в самый череп монстра, разомлевшего под тяжестью теплого тела, чьи вектора гладили бока и нечаянно забирались на скрытые домашними штанами бедра.
— Мм? — Ласт потерся щекой о скулы Кошмара, пальцами лаская и ощупывая не видимые в темноте позвонки шеи, отмечая, что гул грозы становится тише, превращаясь в сплошной шум ровного ливня.
— Это ведь не ошибка, которая растает с рассветом? — вопрос, в вибрации которого звенели басовитым нотами оттенки неверия в возможность существования подобного исхода событий.
— Единственное, что может растаять, это я, Найти, — смешливо ответил скелет под ним, срывая слова на мурчащие тональности и манерность растягивать окончания, — сперва ты расплавил мою душу... А теперь плавишь и тело воском своего. Можешь ли ты пообещать мне кое-что, если я попрошу?
— Если просишь ты, то я не откажу. Никогда не отказывал лишь тебе одному, — ответил он, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть в потемневшие горячим пеплом роз глаза.
— Ты только не прекращай меня любить, Найтмер... Во всех смыслах, — он действительно просил, гладя щеку и слабо улыбаясь, видя ответ во взгляде прежде, чем его озвучили. Полумесяц хитрой усмешки на темном черепе было видно от бликов свечения их зрачков, мешавшихся в причудливые тени тонов их чувств.
— Как насчёт "никогда"? — хитринки разрастались искрами хвойной темноты, рождая лёгкий привкус беспокойства и волнения, на которое вывел такой вопрос Найтмера
— "Никогда" что?
— Никогда не перестану любить тебя, глупыш, — довольно усмехнулся монстр снова накрывая поцелуем, долгим, как эта дождливая ночь.
Ночь, в которой напоенный дождем цветущий вереск поглотил своим цветом пугливую бирюзу ночи. Отныне и вовек соединив то, что, вопреки домыслам, сошлось словно два потерянных кусочка одной прекрасной мозаики двух теплых жизней.