Когда это произошло в первый раз, Альбедо молча глядел в недавний отчет об экспериментах с темной материей и невольно задумался о том, что пришла пора прекратить истощать свой организм.

Занятные исследования.

Он снял перчатку, размял затекшие от холода и бесконечного письма пальцы, потирая переносицу.

Но у тебя недостаточно данных, поэтому ты уходишь в сторону и не можешь докопаться до сути.

Альбедо узнал голос, — низкий, раскатистый как гром меж облаков ультрамаринового неба. Это был голос Дотторе.

— Я схожу с ума… — сказал он в пустоту, но Предвестник подхватил чужую мысль и продолжил:

Вовсе нет. Скажем так, это моя способность: в моих силах проникать в разумы живых существ и общаться с ними. Тебе необязательно говорить вслух, можешь просто подумать о том, что хочешь ответить, и я услышу.

Алхимик ужаснулся, страх тут же сковал все его тело.

«Поэтому ты стал Предвестником? Копаешься в головах неугодных и потом докладываешь своему Архонту?»

Не совсем так, но ты недалек от истины.

Молчание приобрело краски холодной зимы. Ослепляюще-белые ярким солнечным днем, когда солнце в зените, но пронизывающий до костей ветер морозит щеки до румянца.

Альбедо, вслед за своими мыслями, покраснел, вспомнив о поцелуе.

«Почему ты говоришь со мной?»

На это есть причина, которую я не могу тебе раскрыть.

«Это может быть как-то связано с комнатой?»

Отчасти. Я понимаю, о чем ты говоришь, — о программе, которую создала Рейндоттир на случай, если кто-либо причинит тебе физический вред, — и мне, несомненно, было бы интересно углубиться, но дело не совсем в этом. Скорее оно касается той темной материи. Не подпускай к ней Альбериха, она может его убить.

Альбедо на секунду открыл было рот, чтобы задать рациональный вопрос о том, откуда Дотторе имеет такие познания, но горло сдавил спазм. Кашель начался внезапно, быстро достигая апогея в разодранной гортани. Дышать было невозможно. Альбедо склонился над столом, слезы наворачивались на глаза от желания вдохнуть, но приступ не заканчивался. Взгляд расплывался, — он думал не об этом. Тело, словно бесформенный мешок костей, свалилось с табуретки, забилось в конвульсиях. Он слышал свои хрипы, не в силах позвать на помощь.

Дыши.

И от простого слова, произнесенного оглушающе громко в сознании, стало легче. Альбедо со всхлипом вогнал воздух в легкие, сплюнул кровавую мокроту. Рукавом утер дорожки слез, промакнул глаза.

«Это ты сделал?»

Сердце билось так быстро, так шумно, что он ничего не слышал. Но после голову заполонил низкий смех.

Да.

«Ты можешь управлять мной?»

Верно. Если вдаваться в подробности, то я стимулирую нейроны в твоем головном мозге, чтобы ты мог слышать меня. Разницы в том, какие из них стимулировать, для меня нет. Я спокойно лавирую между разными долями.

Его рука непроизвольно дернулась и сжалась в кулак.

Видишь?

Альбедо потупил взгляд, пытаясь унять хаос в голове. Непонятная тревога окутывала его все больше и больше. Настоящее переплеталось с событиями из прошлого, где он-другой, неудачная первая версия, сжимала окровавленный клинок в руке, а за ним, там, на полу, лежала мертвой его Создательница.

«Что ты хочешь от меня?»

Расскажи мне, как обстоят дела с Альберихом.

«Я не могу. Это под грифом «совершенно секретно».

Расскажи.

Голос стал грубее. Его оттенки превратились в сталь, серебристый блеск ножей, щипцов и молотков на столе Предвестника, от которых по телу до сих пор бежала дрожь.

«Над ним будет суд. Завтра. Магистры и капитаны решат его судьбу. Если Рагнвиндр не приведет весомых доказательств его невиновности, Альбериха приговорят к смертной казни за измену».

Будет голосование?

Альбедо молчал, пытаясь вычленить суть эмоций Дотторе. Краткий анализ показал, что тот почему-то волнуется, если не боится за капитана кавалерии, но дальше этого алхимик ничего разобрать не смог.

«Да, будет» — подумал он и добавил: — «Я, как один из капитанов, тоже буду в нем участвовать».

Послушай: ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы сохранить ему жизнь.

«Зачем? Твоя просьба только наводит еще одну тень подозрений на него, — сначала ты просишь меня выступить за непричастность Альбериха к вам, Фатуи, а затем он будет шпионить дальше».

Дотторе вновь рассмеялся, но на этот раз было в его смехе что-то еще, отголоски боли, показавшиеся Альбедо наливающимися багряными каплями крови.

Альберих никогда не был шпионом Фатуи. Дилюк Рагнвиндр соберет достаточно доказательств, я в этом уверен.

«Тогда почему ты так печешься о нем?»

Предвестник помедлил. В тишине был слышен его тихий судорожный вдох.

Он важен. Я не могу рассказать, почему. Может быть, открою тебе эту тайну позже. Сейчас главное, чтобы он оставался в живых как можно дольше. Его смерть принесет вам куда больше проблем, а, может, и вовсе повлечет крах Мондштадта.

«Подожди, я не понимаю…»

Молчание. Затянувшееся на долгие минуты. Альбедо ждал, но, в конце концов, стало ясно, что Дотторе ушел из его сознания, бесшумной тенью скользнул в открытую дверь. Он не мог найти смысла в последних словах Предвестника, связать их воедино и теперь был твердо уверен в предательстве Альбериха, но…

По рассказам малышки Кли, которая, похоже, услышала что-то из разговоров рыцарей, Кэйа совершил чудо, остановив смертоносную волну, которая грозила смертью всем: от самых младших чинов Ордо Фавониус до высшего командования, — Совета Магистров вместе с Джинн. Если бы он был предателем, разумно ли было это действие? Не лучше ли покончить со всеми одним махом?

Его состояние после плена не походило на искусную игру притворщика. Все его раны, попытка самоубийства, — эти жертвы не стоили свеч. Пошел бы Кэйа на такие риски?

Все казалось слишком запутанным для того, чтобы разбираться, не имея представления и достаточных вводных данных. Альбедо, наконец, встал с пола с этой мыслью, отряхнул одежду от пыли и устало лег на матрас.

* * *

Когда это произошло во второй раз, Альбедо застыл в дверях. Ему на секунду подумалось, что голос Дотторе только привиделся, но уже через мгновенье он понимал, — это не так.

Добрый вечер.

«И как часто ты будешь меня навещать вот так?»

Полагаю, пока ты мне любопытен.

«Я или Альберих?»

Дотторе рассмеялся, и в мыслях тут же предстал его образ: легкая полуулыбка на губах, взгляд, полный понимания и легкой печали; изящные руки в черно-синих перчатках сложенные на груди.

Ты ревнуешь?

«Вздор» — слово отчего-то прозвучало резко. — «По твоим тезисам, я даже понятия не имею, что такое ревность».

Его рука в потертой коричневой перчатке отодвинула пару отчетов в сторону. Пальцы вели по строчкам, где отмечались сплошные неудачи в экспериментах. Он вспоминал, как Сахароза неуверенно отдавала ему заключения. Ее лицо было печальным и более стеснительным, чем обычно: румянец покрывал щеки не только из-за холода, но и от чего-то еще; глаза блестели за толстыми линзами. Создавалось впечатление, что его протеже немедленно расплачется. Было ясно одно: поведение Сахарозы изменилось, причем достаточно недавно, всего лишь за пару дней до войны. Алхимик пока не понимал, почему.

А она знает.

«Что?»

Девушка, чье имя Сахароза, верно?

Альбедо судорожно выдохнул. Ему абсолютно не нравилась сложившаяся ситуация, в которой ему отвели роль подопытной зверушки. Предвестник читал его как открытую книгу. Дерзко, но элегантно, он не мог этого не признать. Но то чувство, раздражением стелившееся в груди от осознания, что разговор шел не на равных, выводило его из привычного состояния некой отрешенности и внутреннего равновесия.

Она влюблена в тебя.

«Я рад, что ты смог понять это всего лишь по моим воспоминаниям, но это, как минимум, невежливо».

Дотторе хмыкнул, все больше растягивая губы в улыбке, — и жест мелькнул в его голове. Размыто, пятнами темных красок, будто он видел это.

Прошу прощения.

На этот раз Предвестник заговорил таким тоном, будто и правда сожалел.

К несчастью, со временем наша связь будет крепчать, и я смогу видеть больше…

Голос понизился до шепота.

…без боли.

Альбедо подчеркнул это для себя, переводя разговор в другое русло:

«Это несправедливо».

К слову, ты тоже можешь кое-что видеть уже сейчас.

Алхимик почувствовал, как раздражение скапливается в солнечном сплетении и множится в доселе незнакомой ему злости.

«Тебя? Барбатос, какое благославление, благодарю».

Резко, точно тонкие мазки белыми красками по черному полотну. Он представил ночное грозовое небо, яркие молнии, поджигающие деревья. Появилось иррациональное желание схватить его за грудки, встряхнуть и спросить: «Что же тебе от меня надо? Зачем ты это со мной делаешь?». И Дотторе, предположительно, уже знал об этом.

Я могу оказать тебе ответную услугу.

«И какую же?» — Альбедо фыркнул и скривился, бегая взглядом по своей лаборатории.

Показать тебе что-нибудь из своих мыслей. Воспоминаний.

Это привлекло внимание алхимика. Казалось, такая возможность может выпасть всего раз в жизни, — увидеть, чем живет Второй Предвестник Фатуи, тот, кого все боятся, ненавидят и уважают.

«Покажи мне того, кто был в тебя влюблен. Так мы будем квиты».

Молчание — вестник конца.

Алхимик кисло улыбнулся, подумав о том, что переиграл его, обратил в бегство, хоть так заставив уйти, но Дотторе вдруг произнес:

Закрой глаза.

Он выдохнул и послушался, прикрыл веки, но вместо темноты наткнулся на Предвестника в эфемерном черном пространстве. Теперь Альбедо видел четко. Так, будто бы тот стоял перед ним в реальности, протянув раскрытую ладонь.

Возьми меня за руку.

Наваждение накрыло его с головой. Он на пробу прикоснулся к пальцам, ощутив их как настоящие, и разум переместился в какое-то чудное измерение. Там цвели деревья, трава переливалась изумрудным и золотым, а цветы усеивали узкую тропу по бокам.

— Идем, — прошептал Дотторе, утягивая его за собой вперед.

Было тепло. Ласковый ветер трепал волосы, солнце стояло высоко в небе, скрываемое за пышными кронами. Они шли недолго, но Альбедо проникнулся всем, что окружало его, будто оно было настоящим.

Меж щебетаньем птиц раздался смех, знакомый голос. Предвестник остановился и задумчиво глядел вдаль, в прекрасные леса. Лицо его было размыто. Были видны только яркие карминовые глаза, наблюдающие за вольным полетом большой птицы высоко в безоблачном небе. Он не двигался, кажется, даже не моргал, задумавшись. А рядом, в другой стороне, привалившись к дереву, сидела пара.

Лица Дотторе из воспоминаний тоже не было видно, — тот оказался спиной к нему, одетый в бирюзовую робу, а его короткие волосы смешно торчали из-под факультетской шапочки.

Но Альбедо разглядел лицо девушки, ее веселую улыбку, яркие зеленые глаза и пораженно выдохнул на грани слышимости.

— Лиза?..

Предвестник вздрогнул, взглянул на него, как будто это имя всколыхнуло в нем запертых в глубине души стервятников, клевавших его долго и мучительно. Глаза его стали стеклянными, зрачки стремительно сузились. Голос, — тот же роскошный бархат, — гулко, с нетерпением, с жаждой узнать спросил:

— Ты ее знаешь?

И в нем звучала истлевшая надежда, тихая, скромная, такая нежная и совсем не присущая ему, — убийце и мучителю. Он повторил, крепко сжав Альбедо за плечи:

— Ты знаешь Лизу Минчи?

Она рассмеялась, сказав что-то на незнакомом языке, и это привело Дотторе в чувство. Руки его, отпрянувшие, растерянно скользнули вниз.

— Знаю, — Альбедо кивнул, изучая глаза цвета гранатов и крови, их смущенную радость и нетерпение. — Она была главным библиотекарем Ордо Фавониус.

— Была?..

Алхимик молчал.

— Говори! — прорычал Дотторе, и крик его утонул в шелесте листьев, заливистой трели сумеречной птицы, растворился в воздухе, полном беззаботности. — Говори, говори, не молчи!

— Она мертва.

Он вмиг сделался бледным, словно нетронутое белое полотно; сделал короткий, судорожный вдох. По размытой алебастровой щеке, холодной и будто бы мертвой коже скатилась слеза. Единственная, она сорвалась вниз, потерявшись меж травинок. Альбедо вдруг понял: Предвестник был человеком. Монстру, который убивал невинных детей во славу изощренной жестокости экспериментов, все-таки дано чувствовать и жить и, быть может, когда-то давно он любил.

Земля затряслась, сразу же успокаиваясь, и все вокруг пришло в уныние. Краски поблекли, воздух пропитался холодом и стало тихо-тихо.

— Как?

Дотторе был уже спокоен, он сорвал с себя эмоции, как если бы те обернулись простой маской, за которой Предвестник всегда прятался.

— В Ордене прогремел взрыв, которым ее убило. Рагнвиндр рассказал мне об этом, он пытался ее спасти, — сбивчиво рассказал Альбедо, понимая, что тому необходимо было это знать именно сейчас, именно в эту минуту.

— Ясно…

Дотторе склонил голову, оправил края рубашки и взглянул так, будто ничего не произошло.

— Прошу прощения, мне нужно поразмыслить кое о чем.

Алхимик кивнул, и в тот же миг неведомая сила вытолкнула его в пустоту. Но прежде чем исчезнуть из воспоминаний, он заметил вспышки пламени, почувствовал обжигающие языки на своей коже, вдохнул гарь от тлеющих деревьев.

В своей лаборатории Альбедо задумчиво разглядывал рапорт, совсем не вчитываясь в искусный почерк Сахарозы. Раз за разом прокручивал в мыслях то, что случилось.

Дотторе любил ее. Любил так сильно, что, вероятно, боль утраты разбила ему сердце. Это было неожиданно, разрушающе, — при любом другом раскладе он бы не позволил себе показать истинные чувства.

А были ли они, эти чувства, эта одинокая слеза, врезавшаяся в память, истинными?

Не могло ли это стать еще одной паутиной, цепляющей и захватывающей глубже?

Руки сжали синий шарф, все еще хранящий тот запах, — край леса и буйные волны.

Что же тогда, обман?

Хитроумная стратегия убедить его, нечеловека, в человечности, а затем использовать в собственных целях. Это было донельзя логично и правильно. Альбедо, — холодный рассудок и отринутое сердце, — рисовал картину, пытаясь разобраться в оттенках правильных выводов. Неверное смешение цветов, — пятно на полотне, и теперь ему хотелось узнать правду пуще прежнего.

Ему был нужен кто-то надежный, кто смог бы выслушать и помочь, а таких в окружении более не было.

Значит, ему нужен был тот, над кем он имел бы рычаг давления. Такой же по силе последствий, которые могли бы произойти, если обо всем узнает Джинн.

Кто-то, кто был знаком со Вторым Предвестником.

Альбедо решил: ему нужно встретиться с недавно оправданным Альберихом. И если ему вздумается о чем-то доложить, у него всегда будет план отступления в виде анонимного рапорта прямиком в Совет, а большего им и не нужно, чтобы обвинить его в измене еще раз.

Повторного суда не будет.

* * *

Когда это произошло в третий раз, Альбедо был готов. Он хранил все свои мысли на бумаге, приучив себя к тому, чтобы не задумываться о них больше необходимого. Теперь алхимик мог уловить присутствие Дотторе в его голове по холодку и совсем незаметной пульсации в висках.

Он не начинал разговор первым, чтобы не выдать себя. Покорно ждал, пока Дотторе прогуляется по разуму.

Нам нужно встретиться.

«Неожиданное предложение. Что ты хочешь обсудить?»

Твои эксперименты с так называемой темной материей. Это важно.

«Что мешает тебе поговорить об этом так?»

Посмотри на меня.

Альбедо закрыл глаза. В полумраке шатра силуэт Дотторе казался едва различим, свеча скудно освещала острый волевой подбородок и серебристый клюв вороньей маски. Кровавые слезы запятнали покрасневшие щеки. Ему было тяжело, это открывалось по одному только виду сгорбившегося над столом человека, пытавшегося найти опору. Рот искривился в болезненной гримасе.

«Тебе больно говорить со мной?..»

Да.

В Альбедо появилась жалость, неизвестная по сути своего происхождения. Она просто была, как если бы была частью его программы, но алхимику хотелось верить, что это нечто приобретенное после, украденное у людей.

«Не мучай себя. Я дам тебе ответ завтра».

Я буду ждать.

Алхимик почувствовал, как нечто инородное наконец выскочило из головы.

Уловка?

Тогда зачем Предвестник беспрепятственно позволил ему уйти? Зачем был так близко, спросил про любовь и позволил себя поцеловать?

И почему Альбедо так легко отдал именно ему свой первый поцелуй? Это глупость, бесполезная глупость. Все можно было бы объяснить словами, он не оказался бы связан этим постыдным воспоминанием. Он не хотел бы поцеловать его еще раз.

Или это просто физическая потребность получить приятное? В том случае могла бы подойти Сахароза, но это все не то, это все не так. Хотелось пальцев в длинных вьющихся волосах, хотелось прикосновений к шее и к этой прекрасной мягкой коже.

Он ужаснулся: было ли это влечением, постыдной влюбленностью?

Альбедо не понимал этих чувств, этого рвения оказаться ближе, этого безмолвного восхищения перед опасностью и силой. Знала ли Рейндоттир, что ее творению когда-нибудь будет суждено влюбиться? Закладывала ли она это в его программу? Любила ли? Могла ли дать ответ тому, что с ним происходит?

— Почему ты не рядом?..

Тишина не ответила ему, — это было ясно. Алхимик и сам не знал, почему вдруг заговорил, но понял, что это нужно ему так же, как было нужно Джинн: просто выговориться, просто сказать то, что творится в душе.

Он посмотрел на стопку безуспешных исследований. Может быть, даже если предложение Предвестника было ловушкой, ему удастся что-нибудь узнать?

Альбедо запахнул плащ и вышел из комнаты.

* * *

Дверь открывает Дилюк, совершенно раздраженный по непонятным причинам, красный от гнева и с тяжелым дыханием. Его взгляд изменился с их последнего разговора: тогда в нем не было ничего, кроме остатков иссохших эмоций; сейчас же, — тот наполнен ими, плескающимися, живыми и яркими.

— Мне нужен Альберих, — Альбедо еще раз обводит его взглядом и говорит: — В принципе, мне нужны вы оба. Ты все равно узнаешь.

Рагнвиндр устало проводит рукой по лицу.

— Проходи.

Кэйа встречает его нахмуренным взглядом и такими же раскрасневшимися щеками. Он кажется смущенным, но подтягивает ноги к себе и жестом указывает на свободный кусочек матраса. Дилюк же приваливается на табурет у противоположной стены, складывает руки на груди, приготовившись слушать.

— Помнишь, что я говорил о Дотторе?

Складывая в стопку полуисписанные листы, Альберих кивает.

— Теперь он просит о встрече.

Его брови удивленно поднимаются, глаз прищурен.

— Позволь спросить, как ты держишь с ним связь?

Раз Дилюк это спрашивает, значит Кэйа ему ничего не рассказал. Альбериху можно доверять чуть больше.

— Мысленно. Дотторе проникает в мою голову и говорит, а я могу отвечать.

— Ты знал? — он обращается к Кэйе, и тот кивает, показывая в ответ бумажку.

«Джинн не должна об этом знать».

— Вы оба имеете хоть каплю представления о том, что творите своим покрывательством? — Дилюк почти рычит. — А если ты проболтаешься о чем-то важном? О каких-нибудь планах?

— Если посмотреть объективно, то моя работа заключается только в научных вопросах. Или, если уж на то пошло, в том, как бы облегчить условия нашего здесь пребывания. Дальше этого я не сую свой нос.

Альберих молча соглашается, кивая головой.

— Я уже говорил тебе, что я не боец и уж тем более не стратег. Доступ к секретным документам и всевозможным планам мне закрыт.

Слышен его тяжелый вдох. Рагнвиндр угрюм, его нога нервно отбивает какой-то ритм, а желваки ходят из стороны в сторону. Он — темное, заволоченное пеплом небо и алая магма натланских вулканов. Он — это дрожащая земля, горящие деревья, резкие, хаотичные мазки краской.

— Тогда посмотри на это под другим углом. Что будет, если Джинн об этом узнает? Тебя точно так же отдадут под трибунал, — говорит Дилюк, а его голос угрожающе понижается: — И если у тебя есть хотя бы крошечные шансы оправдаться, то у него, — нет никаких. Это огромный риск, в который вы втягиваете и меня.

«Да, я знаю» — думает Альбедо, смотря на помрачневшего, как то уродливое серое небо, Кэйю. — «Я знаю, что подставляю его, но во мне нет сожаления».

«Вспомни, чьими трудами я выжил. Ему я обязан жизнью.

И вспомни, кто помог тебе вытащить меня из плена».

— Кэйа, это совсем другое. Вы не знаете этого человека, — его лицо кривится на последнем слове. — Вы не видели то, что видел я. Он играет со всеми нами в какую-то изощренную игру, которая приносит ему удовольствие.

— Я с этим не спорю…

Дилюк взрывается:

— Если бы не спорил, тут же доложил бы Джинн, и мы бы уже бились над этой проблемой!

Альбедо смеряет его тяжелым взглядом исподлобья. Внутри него откуда-то берется ненависть и жестокость, они сквозят в голосе.

— Я просто не хочу быть в клетке. Держу пари, вы оба не рассказали о том, как вам помог Дотторе, как и не рассказали бы о том, что он у вас в голове, если бы это случилось с одним из вас.

Алхимик огрызается, в конец теряя равновесие:

— В карцер как-то никому не хочется.

Альберих меняется в лице, всего на мгновение, но это заметно.

Откуда в нем это? Он и сам не знает, только хочет избавиться от этой черноты, которая оседает в легких, за ребрами. Альбедо заходится в кашле, дрожит не то от него, не то от того, что захлестнуло его с головой.

— Я сказал тебе о том, что темная материя может убить тебя. Дотторе может показать мне некоторые из своих исследований, чтобы я имел большее представление о том, с чем мы имеем дело.

— Об этом ты тоже молчал? — с едким интересом спрашивает Дилюк, пронзительно смотря на своего брата. Кэйа ведет плечом и неуверенно кивает. — И ты хочешь встретиться с ним?

— Да.

Рагнвиндр шепчет себе под нос:

— Да это же чистое самоубийство…

— Я решил рассказать об этом вам, чтобы один из вас сопровождал меня.

Альберих присвистывает.

«Идея, конечно, хорошая. Вот только ни я, ни Дилюк и шагу за пределы этих катакомб ступить не сможем».

— Да вы оба с ума посходили. В этом месте нет ни одного человека, который бы смог справиться с Предвестником. Да даже будь против него целая армия, он бы выжил.

— На кону жизнь твоего брата.

Молчание — вестник конца.

Дилюк вдруг содрогается всем телом, взгляд его вмиг становится стеклянным, будто эти слова лишают его всего.

«Забавно» — думает Альбедо. — «Как человека можно убить и возродить одним лишь словом».

В мыслях его Лиза и такой же Дотторе, донельзя испуганный и хрупкий.

— С чего ты вообще взял, что какая-то там темная материя может его убить? Просто поверил на слово?

Он пытается быть грубым, но сколько бы ни звучал его тембр низко и раскатисто, как взрывы бомб на поле боя, в нем есть тихая, едва заметная сиплость, — Дилюк боится.

Страх действенен. Побуждает все живое на невозможное.

— Она реагирует на него.

«Это правда. Я видел колбу с этой тьмой, она извивалась, как живая, тянулась ко мне».

Рагнвиндр, прочитав слова Кэйи, смягчается, но в нем все еще есть зерно недоверия, строптиво пытающееся защитить свою землю.

— Это слишком рискованно.

— Другого выхода я не вижу. Мои исследования не приводят ни к каким выводам, а рисковать Кэйей я не хочу.

Страх сковывает его самого.

— Я пойду один.

«Можно попросить Розарию».

— Если вы сможете уговорить ее, — валяйте, флаг вам в руки. Я никому ничего не скажу, — глаза Рагнвиндра сверкают пламенем. — Но если ты попадешься и потянешь всех нас на дно, если жизнь Кэйи будет снова под угрозой, тебе придется платить за последствия своей.

Алхимик чувствует, что тот хочет добавить:

Твоих криков никто не услышит.