Стены были из камня. Внутри — темнота, пришлось подсвечивать дорогу с телефона. К тому же из темноты тоннеля на Артема вылетело что-то намного больше моли, и он никак не мог заставить себя поверить, что это была летучая мышь. Тоннель оказался глубоким, долгим и вызывал ощущение обреченности, в голову сразу лезли все страшные истории, слипшиеся в большую кашу. Про альпиниста, который застрял в дыре в скале вниз головой и даже при том, что ему пытались помочь спасатели, так и умер. Про туриста в катакомбах, который бросил камеру, сбежал и пропал. Про заваленных в шахте шахтерах.
«Пожалуй, стоит перестать смотреть всякую ерунду вечерами на ютубе», — почти что голосом матери сам себе сказал Артем. Он шел за Бурнаевым. Тот в этой обстановке, кажется, ощущал себя звездой. Они оба были в обычных ботинках. Да, кроссовки тут промокли бы сразу, но и ботинки не очень спасали от воды. И ладно бы только вода — по дну тоннеля текла глина. Запах стоял банный, в воздухе висел туман.
— Ты сказать не мог?! — возмущался Артем, совсем потеряв тут страх. Потому что в этой каменной кишке было уже все равно, кто как давно и в каком отделе служит. — Простое: «Гликин, возьми резиновые ботинки и что обосрать не жалко»!
— Я тебе перчатки дал, — возразил Бурнаев. Он выглядел так, словно Артему и правда сильно помогли его перчатки.
— Ты-то потом домой попрешься!
— А ты думаешь, мне жена не пропишет за то, что я припрусь в этом говне? — развернулся Бурнаев, засветив Артему в лицо светом телефонного фонаря. Гликин уставился на него удивленно. Они были знакомы месяца три, но Артем ни разу не видел Бурнаева с кольцом.
— Ты женат? — зачем-то спросил он. Очень многое не сходилось. Возможно, Бурнаев врал, чтобы тоже казаться жертвой обстоятельств.
— Как ни странно, все еще да. Но, если продолжу шляться по помойкам и сваливать на работу в четыре утра — долго это не продлиться… Гликин, ты ведь тоже понимаешь? Ты вот вроде себе кого-то завел, конечно, тут, мы заметили, ага…
У Артема на этих словах сердце сначала резко упало, а потом забарабанило в горле, мешая дышать. Он очень старался этого не показывать, находил какие-то отговорки, не звонил Марку даже из здания полиции, выходил на улицу. Но да, от полиции очень сложно что-то скрыть. Тут часто жизнь от наблюдательности зависела.
— Но наверняка и в Москве у тебя кто-то остался, — продолжал Бурнаев. — Не похоже, конечно, что ты друзей заводить умеешь, но все же… Я вижу, что ты тоже очень хочешь поскорее это дело закрыть. Как и я. Как и Гальцев. Мы тут самые заинтересованные.
— А Польский? — спросил Артем, не узнав свой охрипший голос. Благо, акустика тут была ни к черту.
— Польский кто без этого дела был? Да никто. Он нигде раньше главным не был, а тут его взяли, да назначили. Думаешь, после этого в Нижнем новый маньяк появится? Или он так хорошо расследует, что его пригласят в другие города? Да он, тут работая, серию просмотрел. Будущее скорее тут у тебя есть. Тебя уже вытащили из архива, сейчас себя полезным покажешь — поедешь в Москву маньяков ловить. Сколько там сейчас? Пятеро? Уже больше или меньше?
— Я о шестерых подтвержденных в последний раз слышал, — нехотя отозвался Артем, на всякий случай принюхиваясь. Может тут утечка какого-то особого газа, который заставляет хвалить людей, к которым ты раньше только придирался. Но Артем пока что таких позывов не ощущал. Да и вообще чувствовал только как промокали ноги и терялось ощущение пространства от того, что они заходили все дальше по единообразному тоннелю.
— Ну вот, туда закинут. Снова, может, помощником. А потом и до начальника отдела дослужишься.
— Это не так работает, — возразил Артем. Хотя они разговаривали, оба не забывали осматриваться и освещать не только путь, но и по сторонам. Хотя вокруг были каменные стены, но местами они провалились. Правда, недостаточно глубоко и широко, чтобы можно было внутрь труп запихать.
— В смысле «не так»? Со мной, может, не так. А у кого-то папа генерал, — проворчал Бурнаев. Артему вместо того, чтобы обидеться, стало легче. Словно они вернулись в привычное состояние — Артем, конечно, полицейский хороший, но по службе дальше пойдет все равно из-за связей. Артем даже спорить не собирался. Хотя он не задумывался о будущем. И не мог отца спросить напрямую. Он до сих пор не понимал, зачем отец продвинул его на это дело. Иногда Артему казалось, чтобы поиздеваться. Он не был уверен, что отец знал или догадывался об его ориентации. У них были очень прохладные отношения и когда Артем жил с родителями. Отец воспринимал его просто как кого-то, на кого он дает деньги, но чье воспитание полностью доверяет жене. Он и к сестре Артема был не намного теплее. Вариантов могла быть масса: начиная с отцу настучали, что Артем суется в не касающиеся его дела, и его хорошо было бы отправить их раскрывать самостоятельно, заканчивая тем, что отец знает о нем все, в том числе типаж Артема, и подсунул ему это дело, чтобы у сына была личная вовлеченность, которая может стать для него травмирующей.
Летучие мыши очень скоро стали восприниматься как само собой разумеющееся, хотя Артем видел их вживую сегодня первый раз в жизни. Они особо не боялись людей, если те проходили мимо, но тут же улетали, стоило протянуть руку. Артем постоянно поглядывал на часы, потому что ему казалось, что они уже очень давно идут, но по времени получалось в три раза меньше, чем чувствовалось. А жаль, хотелось уже скорее домой. Даже если бы не была пятница, даже если бы вечером не должен был наконец-то зайти Марк — Артем все равно хотел бы выбраться из этого жуткого места. Он не ныл и не показывал вида, насколько ему мерзко, только потому что Бурнаев держался тут совсем как в своей среде. Привычный к такому. И Артем завидовал. Он решил, что это как с закалкой — нужно втягиваться в такую работу. И, когда успел с этим смириться, ему за шиворот вдруг залило холодной воды. Артем присел на корточки и попытался справиться с собой — не орать, не материться, перестать дрожать. Бурнаев смотрел на него спокойно, дожидаясь. Он не мог тут выпрямиться в полный рост, поэтому нагибался, и от этого казалось, что он немного нависает над Артемом. В этом было что-то неприятное, подавляющее, что помогло прийти в себя, и Гликин поспешил подняться.
— Говно, — лаконично и спокойно выразился он. Бурнаев фыркнул:
— Все еще не понимаю, откуда в тебе столько воспитанности. Ты из тех, кто спрашивает, можно ли трахнуть кого-то, прежде чем трахать?
Артем не хотел отвечать на это никак. Он оказался в неудобном положении — Бурнаев преграждал ему путь вперед, тут только обратно возвращаться. Странно, выход не перекрыт, а все равно немного жутко. Артем вспомнил, что они никому не сказали, что сюда отправляются… Стоило бы набрать хотя бы Польского, но тут уже не ловила сеть. Бурнаев, похоже, не собирался дальше издеваться. Он развернулся и, как призрак, без спешки отправился вперед.
— Я думаю, хватит уже, — попытался Артем. — Нам еще столько же обратно ползти. Потом еще как-то домой ехать… черт, в таком виде ни такси, ни в автобус не сядешь.
Артем ощущал, как холодная вода пропитала рубашку и липла к спине. Хотелось срочно помыться.
— Мы почти дошли, — не оборачиваясь, бросил Бурнаев. — Может и не придется сюда потом топать.
— Да ладно, с чего ты вообще решил, что тут есть, куда спрятать труп? — Артем понимал, что преувеличивает. В саму эту трубу — вполне. Кто попрется так глубоко внутрь, еще и когда с потолка льет? Но все же — одному тут еще просто было пройти, а вот что-то тащить — только волочить по земле. — Одному еще можно так далеко зайти, а вот тащить что-то — не очень удобно.
Бурнаев словно бы сделал вид, что не услышал его, несколько шагов шли в тишине, потом он нехотя признался:
— Я не думаю, что кто-то сюда что-то тащил.
— Ты о чем? — насторожился Артем, хотя первой мыслью было, что дальше последует: «Вот я и заманил тебя сюда, теперь могу убить без свидетелей!»
— Да, просто подумал… Допустим да, некто домогается к пасынку, когда тот еще несовершеннолетний. Допустим, он рассказывает об этом четыре года спустя. В полиции, на работе отчима, дома — ему поверят? Не, конечно, может и поверят. Да и с педофилами сейчас строго. Но если бы ко мне такой с заявлением пришел — я бы сто раз подумал, а брать ли его. Доказательств никаких, только слова. Скорее всего, мама бы надавила, и не было бы никакого заявления. Максимум, что там было бы — он бы с мамой поехал нахер из этой квартиры. А так этому мужику ничего и не грозило. Возможно, и насилия не было. Ты же сам сегодня со слов его другана записал. А раз ничего не грозило — нечего было и идти на убийство.
— Но он мог перепугаться, — возразил Артем. — Убить, а потом подумать.
— Тогда труп нашли бы в пределах дома. Не, Тёма, мы тут с тобой за другим.
— Не надо меня так звать, — попросил-приказал Гликин, по которому это ласковое прозвище со стороны Бурнаева прошлось как теркой по позвоночнику. — Что тогда мы ищем?
— Как что? Труп.
— Откуда?
— А потом, — как ни в чем ни бывало продолжал Бурнаев, — я поставил себя на его место. Мне шестнадцать и с моей точки зрения произошла чудовищная несправедливость, которая мне покоя не дает и из-за которой я всю жизнь себе сломал, став педиком. Он, возможно, всегда таким был, не спорю. Но я о том, что он должен был понимать и как должен был это думать. Ты сам перечитывал, что записал на допросе?
— Нет, — признался Гликин. В конце концов, он вел допрос, он записал меньше, чем услышал.
— А надо было, — в тоне коллеги все еще слышалась раздражающая снисходительность, от которой Гликин скрипнул зубами. — Его дружок там прямо говорит: «Он не знал, как в этом жить».
В ботинках хлюпало, за шиворот залило воды, но только теперь Артем ощутил, как холодеет. Начиная с промокших ног и вверх. И только голова еще оставалась горячей.
— Его никто тут не прятал и сюда не тащил, — понял он. Бурнаев кивнул, и лицо его, когда он обернулся, со всезнающего и снисходительного стало суровым, тяжелым. Хотя и возможно, что просто иначе лег свет фонарика. Бурнаев снова отвернулся, проворчал уже совсем другим тоном:
— Так ходят кошки умирать. Подальше от всех. Возможно, он планировал хотя бы так насолить отчиму.
Хотя до этого Бурнаев жаловался, что на входе не было решеток, они дошли до решетки, которая закрывала выход из тоннеля. Тут было больше места, тоннель наконец выходил в прямоугольное помещение. Чувствуя, как ватными становятся не только ноги, но и руки, Артем без единой мысли в голове прошелся светом фонаря по помещению. И в одном из углов свет остановился, так и не сделав полного круга.
***
— Марк, слушай. Я знаю, что мы договаривались…
— Мне правда некогда, давай…
— Да послушай ты. Сегодня не получится. Слышишь? Сегодня ничего не выйдет. Не приходи. Я не смогу тебя встретить, я вообще не знаю, что я сегодня смогу.
Артему показалось, что он бросил трубку. Или со связью что-то, и если бы со связью, то Артем от нервов сам бы разбил телефон. Но на фоне раздалось: «Марк, долго ждать?!»
— Что случилось? — наконец спросил Марк. Артем чуть не подавился всем тем, что должен был сказать, но что никак не умещалось хотя бы в одно предложение. Наконец произнес:
— Плохой день.
— А, понимаю, — отозвался Марк, но по тону казалось, что не понимал. Все-таки его это задело. Сзади уже Артема раздалось: «Гликин, бля**, сюда! Зае**л по телефону базарить!» И для понимания тяжести ситуации — это орал Польский. Марк продолжил почти шепотом:
— Я понимаю, насколько у тебя может быть плохой день. Меня не надо встречать, просто напиши адрес, и я сам дойду. Но я хотел бы прийти сегодня. Я хотел бы поддержать тебя. Пожалуйста, позволь мне поддержать тебя. Если ты волнуешься насчет… в общем, я обещаю, что ничего не потребую, просто побуду с тобой. Я понимаю, насколько хреновым может быть день. Но не хочу оставлять тебя одного в таком состоянии.
Артем услышал, что к нему идут, развернулся — увидел, как приближался Польский, надвигаясь большой черной тучей. Ему некогда было играть в недотрогу, тем более, что если Марк в самом деле поймет и просто побудет рядом — да, этого хотелось, это было бы замечательно. Артем выпалил: «Попозже скину адрес!» — и сбросил вызов, прежде чем Польский подошел и попытался отобрать у него телефон. Гликин как ни в чем ни бывало убрал его в карман.
— Я просил подойти, — уже спокойнее заговорил Польский. — Просто просил подойти.
— Мне нужно было разобраться с сегодняшними планами, иначе я бы подставил человека, — объяснил Артем. — Разговор не занял больше пары минут, по-моему.
За спиной Польского было много людей. Городские службы открыли решетку, теперь в стороне ждали разрешения ее закрыть снова. Внутри, за решеткой, работали эксперты. Маньячная группа пока что не могла туда зайти, но тут была в полном составе, кроме Лиды и юриста. Юрист тут был не нужен, а Лида успела уйти домой. Рабочий день уже почти час, как закончился. Хорошо, что репетиция у Марка до девяти вечера номинально, возможно до десяти по факту. Тело уже забрали и увезли, пока что нельзя было точно сказать, чье оно. Но одежда совпадала с той, в которой Виктор тогда ушел.
Польского бесило не столько найденное тело — это наоборот было на руку отделу. Польского раздражало, что они сунулись сюда, ничего ему не сказав. Даже не отзвонились, а могли бы это сделать перед тоннелем. А он, между прочим, начальник, занят этим делом, мог поехать с ними или хотя бы быть в курсе — примерно это вот все пришлось выслушать Бурнаеву и Гликину вместо благодарности. Артем снова реагировал на это иначе: ругань начальника успокаивала его почему-то. Когда они выбрались обратно из тоннеля — его трясло. Не от трупа, просто от всей этой истории, от осознания случившегося кошмара. Артем ничего не мог с собой поделать. Казался себе сильным, все повидавшим, но что-то таки подкосило. И он не хотел, чтобы Марк видел его в таком состоянии. Потому что подозревал, что Марк увидел в нем какого-то супергероя, хотелось соответствовать.
— Это была инициатива Бурнаева? — спросил прямо Польский. Он даже голос особо не понижал. Артем быстро бросил взгляд ему за спину — Бурнаев стоял у решетки и раздраженно объяснял что-то Гальцеву. Возможно, они тоже ссорились. Может быть даже из-за того, что друг взял с собой Артема.
— Константин Бурнаев не виноват… — начал Артем официальным тоном. Казалось, он весь провонял этим тоннелем. Очень хотелось зайти в магазин за какой-нибудь солью с сильным запахом. Из отделения им привезли обувь и носки переобуться, стало все же чуть легче. Но помыться им из отделения не могли привезти.
— Гликин, что такое штольни? — нетерпеливо перебил Польской. Артем сжал губы, прекрасно зная, что ответа от него не требуется. Как и понял, что «штольни» — это как раз тоннель, который они прошли. — Не выгораживай его. Вы виноваты только в том, что не предупредили. Вам за это ничего не будет. Я просто хотел знать.
Некоторое время была пауза. Артему она показалась слишком растянутой, он даже немного выпал из реальности за это время, пытаясь уйти от всего происходящего хотя бы мысленно, а не физически.
— Говорят, это похоже на самоубийство, — произнес Гликин. Польский резко повернулся к нему и снова смерил раздраженным взглядом. У него рассыпалось дело. Мало того, что без доказательств, еще и убийства никакого нет.
— Да, я слышал, — подтвердил начальник. — Минус жертва. Может, остальными ненайденными тоже займетесь? Может, они все с собой покончили? — и совершенно внезапно, без перехода. — Думаешь, я не в курсе, что вы спорили?
Артем вернулся в реальность. И одновременно забыл, как дышать.
— Мы не спорили, — соврал он, понимая, что по нему видно. О споре знал только он и Бурнаев, и не факт, что второй сдал обоих. Тем более, что и ему бы потом попало. Просто Польский был отличным полицейским — очень наблюдательным. Он мог понять по наводящим вопросам. Начальник только хмыкнул и отошел рывком. Одновременно открыв Гликину то, что Бурнаев и Гальцев подобрались уже достаточно близко и ждали только, когда начальник отойдет. Артем предпринял попытку смыться, но успел только развернуться, его тут же профессионально взяли в кольцо.
— Короче, — заговорил Гальцев. — Я думаю, что ты должен простить, ведь Костян сам нашел труп. Видишь, он себя подставил. А без него кто бы узнал про это место?
Значит, о споре знали трое. Тогда вообще не удивительно, что и до Польского дошло.
— А как ты заранее знал? Чуйка какая-то? — продолжал Бурнаев, стоя напротив Артема. Он вообще не выглядел напуганным или уставшим. Но, принюхиваясь к нему, Артем мог со стороны понять, как и сам сейчас воняет.
— Я и не думал настаивать на выигрыше, — честно признался он. — Я погорячился, заключая этот спор.
— Конечно, погорячился, — усмехнулся Гальцев. — Вас бы засудили, если бы это всплыло.
Скорее всего, он блефовал, но Артему было все равно. На самом деле после случившегося он и правда не собирался требовать денег с Бурнаева. Это было бы нечестно. Но вот от того, что к нему так подошли и попытались подавить, зная, что он не в себе и сейчас уязвим — тошнило. То понимание, которого они достигли сегодня, пошло прахом.
— Отошли от него! — крикнул Польский, заметив, что как-то слишком тесно стали общаться его коллеги, и этих двоих словно сдуло окликом. Артем еще раз обернулся, глянув на группу, убедился, что тут и без него справятся, и отправился к дороге. Искать место, откуда можно было бы хотя бы такси вызвать. Ощущал он себя по-бомжатски: с черным пакетом, в котором сырые вещи, в том числе обувь, с душком этим, наверняка еще и грязный, лохматый — он не смотрел на себя в зеркало после того, как они выбрались. Не до того было. К счастью, таксист ему попался молчаливый.
Дома Артем оказался уже после восьми вечера. Время поджимало, так что он закинул стирку, не разбирая на черное и цветное, ботинки так и бросил в пакете у двери, рискуя про них забыть. Артем ощущал, как приходит в себя. Как сбрасывает оцепенение и возвращается в мир обычных людей, которые возвращаются домой в пятницу вечером, проводят вечер с любимыми людьми и не думают ни о каких ужасах, происходящих где-то там, с другими. Артем превращался именно в такого человека, во всяком случае пытался. Смывал с себя воспоминания вместе с грязью и запахами. Отличный ведь парк, хотя теперь вряд ли он захочет пойти туда снова. Интересное место, как там Польский сказал, это называлось? Можно будет рассказать. Вряд ли Марк там был. Хотя и выглядело так, что про эти тоннели все местные знали. Артем никого и ни за что туда бы не повел, но вспоминать будет интересно. Не сейчас, не сегодня, сильно позже.
Артем только из душа успел выйти, когда в дверь позвонили. Времени было двадцать минут десятого. Конечно, вполне вероятно, что это Марк, но все же и рано для него. А Артем успел только в полотенце замотаться. Если это Марк, стоило так и открывать. Если это соседи за солью — одеться. И думать нужно было быстро. Марк бы позвонил в домофон, значит соседи. Да и у Марка если и кончилась вовремя репетиция, то только двадцать минут назад. И он бы позвонил, наверное. А было бы, конечно, впечатляюще открыть в полотенце как ни в чем ни бывало — ой, прости, был в душе и не успел одеться. Но, чтобы не пугать соседей, Артем наспех натянул на еще влажное тело трусы, штаны и футболку, не успел найти тапки и побежал открывать так, босиком. Если честно, он надеялся, что достаточно задержался, чтобы если там какое-то пустяковое дело — его не дождались и ушли. Ему было совсем не до разговоров с соседями или посторонними сегодня.
На пороге стоял Марк. Стало почти физически больно от упущенной возможности, но Артем сохранил лицо, подвинулся и деревянно произнес:
— Проходи.
Словно не ждал этого всю неделю. Марк даже глянул на него как-то странно, попытался понять, все ли в порядке. Закрыв и заперев дверь, Артем остался так стоять — лицом к ней и спиной к гостю. Он слышал, как шуршал курткой Марк, но пока еще не мог повернуться. Его снова выбило из колеи. Ему снова стало не по себе. Он обернулся и произнес неловко:
— Повесить можешь…
И обнаружил, что Марк уже нашел, куда повесить куртку и теперь снова всматривался в него.
— Плохой день, — напомнил Марк. Артем кивнул — и выдохнул. Стало легче. Снова отпустило. Кажется, с Марком и правда можно было расслабиться. Он ничего не требовал и не огорчался, что шло совсем не так, как они планировали. Нужно было его обнять при входе. Поцеловать. Но сил не оставалось ни на что. Артем успел только без особого интереса подумать о том, как он выглядит, мельком глянул в зеркало, разочаровался, и решил больше не думать об этом.
— Я все еще могу остаться до утра? — уточнил осторожно Марк, словно это был какой-то рабочий вопрос, не затрагивающий его лично. Артем кивнул. Если бы Марк сейчас спросил: «А могу ли я сюда на совсем переехать?» — Артем бы и это разрешил.