Нюша, закутанная в банный халат, махровое полотенце и шерстяные носки, с остервенением красила ногти, отравляя запахом розового лака из ближайшего перехода весь блок. По телевизору крутили очередной сезон «Универа», но девчушка была слишком увлечена, чтобы переключить канал.

Бараш, которого ранее отправляли вниз выкидывать мусор, вернулся с кастрюлей и бумажным пакетом неизвестного происхождения. Из кастрюли пахло свежеприготовленным супом, а бумажный пакет снизу украшался жирными подтеками — в такие обычно запаковывали пирожки.

— Грабанул кого-то по пути? — съехидничала Нюша, не отвлекаясь от процесса.

— Н-нет… Софья Лексеевна всу-учила. Я отне-е-екивался как мог… С какого перепугу наша коме-енда вообще такая ще-едрая?

Нюша соизволила отвлечься, взять в руки пульт и выключить телевизор.

— А ты разве не слышал, что с её семьей случилось? — повернулась она к Барашу с посерьёзневшим лицом.

Тот насторожено замотал головой.

— Ходит слух, что как-то её дочь с мужем и двое внуков летели на отдых, но случилось что-то непонятное с самолётом… То ли ошибки пилота, то ли внезапно испортившиеся погодные условия — общепринятой теории среди студентов нет. Кто-то вообще говорит, что причину падения так и не смогли выяснить. Так вот, большинство пассажиров всё же выжило, хоть и получили травмы, но вот дочь и внуки коменды — нет. У Софьи Лексевны такой депрессняк начался… И может, тем, что она заботится о нас, она восполняет это… одиночество? Студенты, которые вдали от дома, настоящую домашнюю еду видят раз в месяц, всё такое…

Тёплая кастрюля и пакет с пирожками, которые Бараш до сих пор прижимал к груди, стали ощущаться уже совсем по-другому. В их с Нюшей родном посёлке была старушка с аналогичной историей. Когда её муж окончательно спился, то через какое-то время, приходя к старушке покупать яйца, он заметил нового мужчину в её доме. По наружности, и, как можно было догадаться, по сфере увлечений новый мужчина не сильно отличался от предыдущего. Но видимо, у старушки уже была физическая потребность заботиться и периодически корить кого-то, от кого пахло палёным самогоном. И сама старушка, и этот непросыхающий мужичок заставляли сердце добродушного Бараша обволакиваться липкой жалостью, так что он периодически помогал им с хозяйством на добровольных началах.

Нюша замахала руками, периодически останавливаясь и дуя на ногти.

— Но это только слухи, которые гуляют по общаге уже…

— Да это просто цветок! — прервал слова Нюши возмущенный возглас Кроша.

Его крик прозвучал так, словно он стоял рядом с ними, а не находился в соседней комнате. В моменты бессонницы, преступно стоя у окошка с сигаретой, Бараш часто слышал многоговорящие вздохи и придыхания из соседней комнаты и был уверен, что постанывания Нюши их соседи слышат так же отчётливо. Сидя на кухне, соседей можно было слушать как советское проводное радио, которое ещё умудрялось встречаться в старых квартирах. Приходишь к бабушке поговорить о жизни и поесть горяченьких блинов со сметаной, а это радио бормочет над ухом о хитростях садоводства или лечения куриным пометом насморка и рака, а когда выкручиваешь единственный регулятор, отвечающий за громкость, до минимума, бабушка начинает возмущаться, что она, оказывается, это радио слушала. Вот прямо во время разговора с тобой, прим ни единого слова не упускала.

Весь их разговор сопровождался таким вот тихим звучанием голосов Кроша и Ёжика из комнаты. Тихим поначалу. Ёжик никогда не повышал голос — по крайней мере, Бараш подобного случая не мог припомнить. Он всегда говорил так чётко и хлёстко, что все остальные звуки словно притихали, боясь его перебить. Но в этот раз явно случилось что-то из ряда вон выходящее, раз Ёжик практически кричал.

Дверь в их комнату открылась, и вышел одетый в свитер и вельветовые брюки Ёжик, неся в руках набитый вещами спортивный рюкзак. За ним, с размаху впечатав дверь в стену и заставив тарелки в шкафчиках дрожать, выбежал Крош. Руки у него были измазаны в земле.

— Куда ты вообще собрался? — возмущался Крош, хватая Ёжика за свитер и пытаясь остановить.

— Подальше от тебя! — отмахиваясь, гаркнул ему прямо в лицо Ёжик и направился к крючкам с куртками.

— Да чего ты так взъелся?.. И куда ты сейчас пойдёшь? Уже поздно!

— Ты мне не мамка, чтобы указывать.

Ёжик накинул пальто и стал обуваться.

— Ну я же извинился! Что тебе ещё надо?

— Что мне ещё надо?.. — Ёжик выпрямился, не до конца застигнув один ботинок. — Что мне ещё надо?! Ды…

Парень всплеснул руками, не зная, как выразить словами свои чувства.

— Чтобы ты относился ко мне нормально, а не как к… чему-то само собою разумеющемуся! Вот что мне надо!

Рванув молнию на ботинке вверх, Ёжик взял с полки шарф, закинул рюкзак на плечо и вышел из блока.

— Ну и… — у Кроша задрожали губы и пальцы наполнились слезами, но его тут же опять охватила злость, — Ну и пожалуйста! Вали на все четыре стороны! Нахер ты мне нужен! — ничего не стесняясь, закричал он вслед на весь коридор, заставив других студентов повыглядывать из-за дверей с недоумевающими лицами.

Закрыв за Ёжиком дверь в блок, он со злости пнул стоящие у двери другие сапожки и ботинки. При чём даже не свои.

— Эй!.. Чегой-то у вас там случилось? — недовольно спросила Нюша, приподнимаясь на диване. Её новые осенние сапожки явно не заслужили подобного отношения.

— Отъебись! — рявкнул на неё Крош.

Широким шагом он пересёк кухню и скрылся в комнате, не забыв в очередной раз хлопнув дверью, которая уже давно должна была слететь с петель и убраться в блок к соседям, где её постоянно не будут сотрясать о бетонную стену. Из комнаты донесся звук разбивающегося глиняного горшка, перемешанный с ругательствами, а потом жуткий шум, словно кто-то ударил битой по железной трубе. И всё стихло.

Задыхаясь возмущением, Нюша бросила грозно-требовательный взгляд на Бараша.

— Чего ты стоишь? Ты слышал, как он на меня… Серёж, ты это просто так оставишь?!

Бараш молча посмотрел на неё и смиренно вздохнул. Железный звук из комнаты Кроша всё ещё звучал в его ушах. Поставив кастрюлю с бумажным пакетом на стол, он достал пирожок и слегка надломил его, чтобы узнать начинку. Яблочная. Что ж, он любил пирожки с яблоком.

Остервенело печатая огромное сообщение Панди, Нюша взялась за ручку двери комнаты, собираясь в поход к холодильнику за йогуртом. От яблочных пирожков Совуньи остался только смятый пакет, валяющийся теперь под кроватью, а она ещё не наелась. Острый слух опытной сплетницы уловил голос Кроша на кухне. Заблокировав экран телефона и сунув его в задний карман шорт, Нюша тихонько приоткрыла дверь и выглянула в щёлку.

Прижимая мобильник к уху плечом, Крош мыл посуду. Предплечье правой руки у него было перемотано бинтами. Мочалка уже десятый раз проходила по одному и тому же месту тарелки. Мысленно Крош был далёк как от посуды, так и от телефонного разговора.

— …на пары он ходит?.. Ну… Мы с ним поссорились, и он свалил из общаги. Я и подумал… Неважно.

Положив губку на край раковины, Крош переложил телефон под другое ухо и стал вытирать тарелку.

— Он тебе ничего не рассказывал?.. А на пары он не опаздывает?..

Больше Крош ничего не говорил собеседнику, выслушивая его долгий монолог с непривычно-серьёзным для него лицом, а после со вздохом поставил тарелку и отключился. Покусав телефон за край корпуса, парень стал набирать следующий номер.

Нюша наблюдала через щёлку, практически не дыша, боясь пропустить даже одно слово.

— Привет… Лиль… Лиль, послушай… Да, да, я знаю, что виноват. Я и звоню тебе, потому что хочу перед ним извиниться. Он у вас?

Даже через весь блок Нюша слышала громкие ругательства, которыми осыпали Кроша с той стороны. Крош даже немного отодвинул телефон от уха.

— Лиль, успокойся… Как будто я сам не додумался!.. В том то и дело, что не могу. Он… добавил меня в ЧС.

Нюша впервые видела Кроша таким пришибленным.

— Лиль… Лиля, мать твою за ногу! Ты не знаешь, где он может быть?.. А его номера у тебя нет?.. Чёрт… А адрес хотя бы помнишь?..

Ругательства по ту сторону прекратились, но девушка всё равно говорила в трубку так громко, что её звонкий голос разносился по всему блоку.

— Понятно… Ладно, и на этом спасибо.

Отключившись, Крош мрачно взглянул на экран телефона.

— И тебе, бля, не хворать. Пизда тупая.

Телефон Нюши завибрировал, заставив её стукнуться лбом в дверную ручку от неожиданности. Очередное сообщение от Панди, уже не казавшееся таким важным, как пару минут назад. Нюша быстро набрала ответ и вновь выглянула за дверь, но увидела лишь спину закрывающего входную дверь Кроша.

Подождав ещё несколько секунд, Нюша выпрямилась в полный рост, вышла из комнаты и набрала Панди.

— Стёш… Шурочка рядом? Приходите ко мне, прямо сейчас, пока Сережа не вернулся. У меня есть ТАКОЕ вам рассказать, закачаетесь…

То, что дом располагался на набережной, Крош помнил и сам — тут Лили вообще никак не помогла. Вот только набережная была длинная, и домов вдоль неё — порядочное количество, а блинная, про которую сказала ему Лили, почему-то вовсе нигде не находилась. Вообще ни одной блинной, что было странно — блинчики и домашняя выпечка уже стали новым фастфудом, магазинчики и ларьки с ними обычно встречались на каждом шагу, заманивая аппетитными запахами.

Давно стемнело, а Крош всё бродил по дворам, пытаясь найти тот самый. Со стороны реки дул холодный ветер. Крош глубже затягивал завязочки капюшона и прятал руки в тонкие карманы ветровки. Все двора казались ему одинаковыми, разве только цвет детских горок и машин у подъездов различался.

«Всё это стало катализатором того дерьма, что мы так долго в себе держали». Так вроде говорил Бараш. Интересно, что за дерьмо держали в себе всё это время Ёжик и Крош, потому что, судя по всему, именно оно сейчас и прорвалось. Лили справедливо на него кричала. Малышка, маленькая копия Ёжика, что таскалась за ними повсюду, раздражала своим присутствием, мешала играть в войнушку и постоянно липла к Крошу, теперь на дух его не переносила по весьма обоснованным причинам. Есть люди, которые жертвуют своими амбициями и мечтами ради другого человека в надежде, что он достигнет большего за них двоих. Лили никогда не отличалась какими-то выдающимися способностями или даже красотой, но старалась всеми силами поддерживать Ёжика во всех его начинаниях, радуясь каждому его успеху и печалясь по его неудачам, как по своим. И по её мнению, Крош попросту перечеркнул все открывавшиеся перед ним перспективы.

Дойдя до конца набережной и уже собираясь поворачивать домой, Крош заметил не до конца содранную вывеску на доме. Вывеска сообщала всех проходящим о скидке на блинчики с шоколадом, с малиной, и, видимо, клубникой — дальше уже следовал неаккуратный отрыв. Дверь рядом вела в пустое помещение с надписью «АРЕНДА». Крош почувствовал, как внутри всё волнительно сжалось, и завернул во двор. Место казалось ему смутно знакомым, но настолько смутно, что он не знал не то что к какому подъезду идти — к какому дому.

Домофон подъезда справа запищал, и на улицу вышел высокий метис с самокруткой в зубах, в просторной майке и синих трениках. Чёрные волосы были заплетены во множество косичек. В руках он нёс пакет с мусором.

«Чёрт! Как же его… Хью… Хэнк…»

— Хэнк… Хэнк! — закричал Крош, подбегая к парню.

Бу Ханку обернулся. Проницательный взгляд зелёных глаз пробирал до костей, и он каким-то образом сочетался с расслабленной растаманской улыбкой.

— Привет… Мы знакомы? — спросил он.

— Да! Я… друг Валентина. Я был вместе с ним у тебя как-то… Полгода назад где-то.

— Точно! Я вспомнил… — Бу Ханку усмехнулся. — Гоша, верно?

— Верно. Валя у тебя?

— Да... — Бу Ханку закинул мешок в мусорку. Расслабленная усмешка слезла с его лица. — Он мне рассказал, что случилось.

Крош промолчал, отведя взгляд в сторону. Около мусорки стоял крайне заинтересовавший его в этот момент, красиво украшенный короб для сбора пластиковых тар. Вывоз по четвергам в три часа дня. Это ведь важная информация, не так ли.

— Не куксись. Я его позову, — добродушно сказал Бу Ханку, и, похлопав Кроша по плечу, скрылся в подъезде. Занятно, что приглашать к себе домой он не стал.

Крош померз на улице ещё немного, прежде чем вышел Ёжик. Незастёгнутое пальто, обычная белая рубашка навыпуск, вельветовые брюки, начищенные ботинки. Зачёсанные назад вихры. Равнодушный вид. И окружающий его запах ананасового табака. Крош поднялся по ступенькам, оказавшись практически лицом к лицу с Ёжиком, но тот многозначительно отступил назад. Ещё рано.

Крош не знал, с чего начать. Что сказать, как объясниться перед ним, чтобы возлюбленный не развернулся на каблуках и снова не покинул его, заставляя сердце ныть.

Ёжик молчал, глядя куда-то в сторону.

— Валь… Пожалуйста, прости меня.

Он никак не реагировал, лишь немного повёл бровью. Повисло неловкое молчание. Лишь шумел осенний ветер в кронах полулысых деревьев.

Не дождавшись никакого ответа, Крош аккуратно продолжил.

— Я понимаю, что твои кактусы в целом очень важны для тебя, ты уделяешь им время, и я… — Крош уставился в носки своих стоптанных кроссовок. — Я не должен был так говорить…

— Ты так и не понял, что дело тут совершенно не в кактусах?

Крош поднял голову, но не успел ничего сказать.

— Я остался здесь ради тебя, растоптав нахер свою мечту, а ты это словно совершенно не ценишь! Я поступил вместе с тобой в это… подобие университета, который только недавно был в статусе всратой академии, только потому что ты меня попросил! Только ради тебя! Я мог бы быть уже на пути к тому, чтобы стать первоклассным биотехнологом, а вместо этого стану сраным экологом! Экологом!

Ёжик всплеснул руками. Чувствовалось — он достаточно долго прокручивал у себя в голове то, что скажет, сидя у Бу Ханку в квартире и затягиваясь кальянным дымом. Большая часть злости, казалось бы, уже ушла, но стоило только всколыхнуть чувство, как оно закрутилось с новой силой.

— Я ожидал, что ты будешь ценить то, что я сделал. А то бы виделись в лучшем случае два раза в год! Или что, для тебя это слишком сложно? Мне нужно было вслух проговаривать, чтобы ты понял? Мне казалось, для любого человека это будет очевидно! Но видимо, только не для тебя, остолопа, блять. Относишься ко мне, как к чему-то само собою разумеющемуся! Как к приятному дополнению в жизни, которое посуду за тебя моет, носки подбирает, домашку делает и в задницу даёт!

Крош поджал губы.

— Валь…

— Чего ещё?

Ноющее чувство в груди всё же пришло. Быть взрослым всё же не так классно, как думал Крош.

— Ты и сам знаешь, что, поедь ты в Питер или Москву, мне бы… для меня бы не было место рядом с тобой. Но… — Крош вздохнул и взглянул Ёжику в глаза, — Если ты настолько несчастлив здесь, я не буду тебя держать. Я… Я пойму.

Да, он понял бы. Но никогда бы этого не принял.

Злость испарилась с лица Ёжика. Он вздохнул, растерянно поправил волосы, развернулся и набрал на домофоне номер квартиры Бу Ханку. Домофон приветственно запищал. Ёжик молча закрыл тяжёлую дверь.

Крош прислонился лбом к холодному металлу. Его немного трясло, в подмышках и на спине было жарко, а ладони и ноги умудрились замерзнуть, он весь вспотел. В голове гудело. Он был в шаге от того, чтобы потерять всё, — вот только будет ли сделан это шаг, он не знал. И незнание заставляло дрожать и потеть только больше.

Когда казалось, что Ёжик уже не выйдет, и Крош уже спустился на последнюю подъездную ступеньку, он услышал быстрый тяжёлый топот несущегося по лестнице человека. Подъездная дверь вновь распахнулась, и из неё вылетел Ёжик, на этот раз с шарфом на шее, спортивным рюкзаком через плечо и чем-то стеклянно-металлически гремящем пакетом в руке.

Крош вопросительно посмотрел на всё это.

Ёжик откашлялся.

— Знаешь… Несмотря на всё, я всё же сделал свой осознанный выбор. Я выбрал тебя. И пусть я иногда сомневаюсь, тогда я считал, что так будет правильно.

— А сейчас ты так не считаешь? — несчастным тихим голосом спросил Крош.

— Сейчас, Гош, я считаю, что нам нужно пойти домой.

Кроша устраивал такой ответ. По крайней мере, потеть от волнения как сумасшедший он перестал.

— А что в пакете?

Ёжик усмехнулся.

— Кальян.

— Тебе его Хэнк подарил, что ли?

Ёжик многозначительно повёл плечами.