— Ва-а, море!

Сокджин подбегает навстречу приливной волне, к самой кромке. Белая пузырящаяся пена останавливается точно у носков его кроссовок. Юнги отзывается эхом:

— Ва-а, море.

Хён искрится от счастья и чуть ли не прыгает, как радостный ребёнок. Он приседает на корточки, касаясь рукой поверхности воды. Та будто ластится к нему. Гипнотическое зрелище.

— Никогда не думал, что море такое голубое.

— Ты что, впервые на побережье здесь?

— Ага.

— Но ты ведь говорил, что уехал из Сеула, потому что захотелось к морю.

— Верно.

— И за почти полгода здесь ты ни разу не бывал ни на одном пляже?

— Как всегда, ты хорошо помнишь все цифры.

Сокджин встаёт, отряхивая ладони, и разворачивается спиной к воде. Его взгляд блуждает по стоящим неподалёку многоэтажкам; по гуляющим по променаду людям; по собакам, которые бегают неподалёку. И наконец — на пару секунд — останавливается на Юнги.

— Почему, хён?

— Ждал хорошую компанию.

— Оу.

Щёки Юнги розовеют. Он пытается отшутиться:

— Не знаю, насколько компания будет хорошей, я самый скучный человек из всех, кого я знаю.

Избегая глаз, Сокджин пристально смотрит на него. Юнги на бесконечное мгновение замирает на месте, потому что в душе проскальзывает странное чувство, как будто хён неведомым образом заглядывает глубоко внутрь него, как будто внутрь самого себя.

Сокджин первым разрывает наваждение. Переминается с ноги на ногу, то ли решаясь, то ли пытаясь замять неловкость.

— Ты носишь много колец. И браслетов тоже.

Юнги автоматически переводит взгляд на свои руки. Сегодня на одной только правой три кольца, а вокруг запястий кроме довольно массивных на вид часов обернулось ещё несколько браслетов: кожаный шнурок, гладкий металлический обруч с шариком и парочка с панцирным плетением, один покрупнее и другой поменьше. Будь его запястья у́же на сантиметр, всё это богатство выглядело бы как кандалы.

— Тебе не запрещают их носить? — Продолжает Сокджин. — Ты же учитель.

— Почему мне должны запрещать?

— Потому что иначе студенты будут рассматривать не формулы на доске, а сексуальные руки учителя.

— Ты флиртуешь со мной?

— Да. Это проблема?

Несмотря на весёлую интонацию Сокджин серьёзен. Он не смотрит на Юнги. Возможно, не может. А возможно, не хочет излишне привлекать внимание: они посреди пляжа Гванъалли, вокруг куча людей, и кто-нибудь обязательно поймёт этот взгляд неправильно. Или наоборот, именно так, как надо.

— Нет, — в конце концов отвечает Юнги. — Никаких проблем. Совершенно.

Пальцы, увешанные кольцами, робко касаются чужой ладони, и Сокджин снова светится так ярко, что Юнги с трудом подавляет желание поцеловать его прямо сейчас.

— У меня галлюцинации? Или это мир сошёл с ума?

— Что?

Намджун — коллега по хагвону, который преподаёт английский — садится рядом, кивая на стакан с кофе в руках Юнги.

— Ты пьёшь не свой любимый чистый американо без всего, а что-то с молоком. Вау, должно быть случилось нечто действительно феноменальное. Ты влюбился что ли, хён?

Юнги давится, едва успев сделать глоток. Брови Намджуна удивлённо ползут вверх.

— Серьёзно?!

И пока багровый Юнги пытается откашляться и машет на него руками, Намджун расплывается в предвкушающей подробности улыбке.

Первый в этом сезоне дождей ливень застаёт их на автобусной остановке. По странному стечению обстоятельств ни у одного из них с собой нет зонта. До квартиры Юнги, где они планировали готовить пасту, буквально полторы сотни метров, а сколько ещё будет идти дождь — неизвестно. Поэтому они всё-таки решаются и бегом влетают в подъезд.

— Ты выглядишь как мокрый суслик, — хихикает Юнги, наблюдая как Сокджин трясёт ногой, чтобы избавиться от воды в кроссовках, с хлюпаньем вытекающей при каждом шаге.

— А ты видел много мокрых сусликов?

Сокджин зачёсывает волосы назад, чтобы с них не стекало прямо на лицо. Влажная кожа едва светится под электрическими лампами коридора, в их свете большие глаза Сокджина кажутся бездонными, они смотрят с мутноватым блеском, и у Юнги перехватывает дыхание. К чёрту всё.

Руки будто сами собой оказываются на чужих плечах, к которым прилипла футболка. Сквозь ткань разит влажным, тлеющим теплом.

Ладони Юнги поднимаются выше, к затылку. Он несильно давит, скорее обозначая своё предложение, чем заставляя. В глазах Сокджина будто целая вселенная, сияющая так ярко в те пару мгновений, что они удерживают зрительный контакт. А потом он закрывает глаза, наклоняется ниже, касаясь шеи Юнги, и их губы соединяются.

Мягко и немного влажно. Сердце стучит как загнанное. Юнги чувствует его биение в два раза чётче, как будто оно у них на двоих. Пальцы Сокджина гладят пульсирующую жилку, когда он немного по-другому наклоняет голову, и губы теперь соприкасаются просто идеально. Чувств слишком много. Разум отшибает напрочь, и Юнги затапливает с головой. Он тихо вздыхает в поцелуй и ведёт пальцами, глубже зарываясь в волосы Сокджина на затылке.

Руки с его шеи перемещаются на талию, перехватывая поудобнее. Сокджин раскрывает губы, и Юнги повторяет то же самое. Теперь поцелуй не такой нежный, но всё такой же мягкий. Юнги улыбается и притягивает Сокджина за футболку ближе. Это всё чувствуется так правильно, так нужно.

Они отрываются только тогда, когда заканчивается воздух в лёгких. Глупые улыбки симметрично одинаковые у обоих. Разбивать словами эту хрупкую тишину не хочется, да слова и не нужны: между ними какая-то особая телепатия.

Молчание нарушает звонкий чих.

Юнги трёт нос и через секунду чихает снова, пока Сокджин едва ли не сгибается пополам, беззвучно заливаясь хохотом.

— Тебе срочно надо в горячий душ, — он берёт его за руку, переплетая пальцы. Голос пропитан теплотой, способной растопить вечные льды. — Не то заболеешь. А кашу я варю гораздо хуже, чем кофе.

У Юнги простая жизнь, и Сокджин вписывается в неё так, словно всегда был её частью.

Незамысловатый ритм всё тот же: дом-работа-дом, неизменно стирка в субботу и поход в гипермаркет в воскресенье, иногда вылазки на выходных в книжный, реже — в парк. Но с Сокджином всё будто кажется логичнее и даже… проще. Будто кто-то взял запутанное выражение и упростил до понятного короткого равенства. Будто просто сидеть с ним рядом, пока они смотрят передачу о рыбалке, в которой Юнги ничего не понимает, делает всё значимее.

Ранее совершенно незаметные, простые вещи наполняются новым смыслом. Глядя в магазине на хотток с пастой из сладких красных бобов, Юнги невольно отмечает, что надо обязательно взять его, так как он нравится Сокджину. Встречая на улице белую курчавую собаку, Юнги вспоминает о Джангу, старом псе, с которым Сокджин вырос и о котором вспоминал в разговоре несколько раз. Замечая на рюкзаке одной его ученицы брелок в виде маленького плюшевого кита, Юнги думает про любимый огромный свитер Сокджина с таким же рисунком.

Юнги нравится открывать эти новые смыслы.

Семестр заканчивается как-то резко, как обрывается. Школьники уходят на каникулы, но Юнги ещё где-то две недели с небольшим таскается на работу, заполняя бумажки: отчёты, учебные планы на следующий семестр, характеристики учеников.

А затем наступает отпуск. Юнги кажется сходит с ума, и ему некуда себя девать, кроме кофешопа напротив хагвона.

— Тебе со мной не скучно?

Обеденный перерыв, они сидят вместе за столиком в дальнем углу. Юнги катает по стенкам стакана талые льдинки, смешанные с остатками американо, и наблюдает, как Сокджин рядом уплетает сендвич с ветчиной и клубничным джемом. Тот, не прожевав до конца, переспрашивает:

— Ты о чём?

— У меня нет хобби, как, например, у тебя рыбалка. Всё, что у меня есть, это моя работа. И должно быть тебе совсем скучно теперь, когда я рядом почти всегда, пытаюсь убить время своего отпуска.

— Всё ещё не понимаю, о чём ты говоришь.

Юнги отставляет стакан в сторону.

— Хён, я знаю, что я скучный. Пресный. Нудный. Банальный даже. Выносить подобное двадцать четыре на семь трудно. Мне не раз такое говорили. Так что если тебя утомляет моё вечное присутствие где-то рядом-

— Боже, Юнги, заткнись.

И Юнги затыкается.

— Если бы мне что-то не нравилось, я бы сказал об этом сразу, а не стал бы строить из себя всепрощающего ангела. Мне нравится, что по вечерам мы сидим дома и в который раз пересматриваем «Начало», потому что каждый раз ты так внимательно следишь за сюжетом и дуешь губы, что мне каждый раз хочется поцеловать тебя. Мне нравится засыпать во время кино на диване, хотя на утро всегда болит спина. Мне нравятся сидеть с тобой за завтраком и слушать твои совершенно рандомные знания об истории пасты, творчестве Гессе и о чём ещё ты до трёх ночи вычитал в интернете. Мне нравится миллион вещей в тебе, Юнги-я. Нравишься ты весь. Даже если ты считаешь себя скучным.

Снова, как тогда на Гванъалли, его накрывает нежностью, и под столом Юнги находит руку Сокджина, переплетая пальцы. Вот бы не отпускать её ближайшую бесконечность.