Волчата растут слишком быстро. 

Поначалу они, слабые, слепые и полностью зависимые от отца, держатся рядом. Да и возможности уйти не имеют, ползают медленно, Чонгук, если оказываются слишком далеко, подтягивает обратно и заново вылизывает — почему-то инстинкты требуют делать это каждую свободную минуту. Постепенно интерес к пространству за пределами гнезда берёт верх, и малыши под негласным руководством рыжего солнышка неуверенно расползаются по всей комнате. А потом, потеряв отца, испуганно пищат до тех пор, пока вставший Чонгук не возвращает их в тёплое и родное гнездо.

Первым, опять же, на лапы поднимается рыжий, Чонгук придерживает и трясëтся в глухом смехе, когда малыш, потеряв опору в виде папиной головы, валится вперёд. Стоит младшему научиться стоять и передвигаться, за ним следуют и старшие, и именно этот день становится последним днём спокойствия. Волчата узнают, что друг с другом можно играть, а их игры включают в себя драки и громкий писк. Укусить пытаются даже Чонгука, но предупреждающий рык отчётливо показывает, кто тут главный.

Чонгук не считает, сколько времени утекает, прежде чем он решается в первый раз вынести волчат на воздух. Сажает на лестницу, сам спускается и ложится в ожидании, пока один из них — очевидно, рыжий — не осмелится шагнуть в неизвестность. И тут же свалиться с громким вскриком, уже потому, что Чонгук не учёл, что дети не знают о ступеньках, и не предусмотрел. И подскочить испуганно, лапками ощутив непривычную землю и траву. Двое боятся, поэтому Чонгук полностью концентрирует внимание на младшем, ободряюще подталкивает вперëд, лижет, хоть и повзрослевшим волчатам такое не нравится, и урчит. Спокойствие отца передаётся малышу, а от него и остальным. Теперь Чонгуку приходится ловить их не только по дому, но и по лесу.

Финал — знакомство с Хосоком, Намджуном и Юнги. И прибежавшим за ними Джихуном.

Хосока волчата немного знают, именно он приносил Чонгуку добычу раз в несколько дней, а вот Юнги и Намджуна опасаются. Зато к Джихуну рыжий подбегает стремительно, как только тот появляется, и приглашает к игре, не обращая внимания ни на отца, ни на других взрослых волков, ни на старших. Стоит Джихуну ожидаемо победить в шуточной драке, два волчонка вдруг теснят младшего, прикрывают и, наклонившись к земле, рычат, как умеют. Джихун, больше изумлëнный, чем испуганный, отходит к родителям.

Напоминает детство Чонгука, в котором на защиту его и Юнги всегда вставал Намджун.

Чонгук подтягивает к себе рыжего, прижимается и силится почувствовать. Невозможно сказать, омега он, альфа или бета, но если судить по поведению старших, всё вполне понятно.

Волчат, привыкших к обществу трëх чужих оборотней, Чонгук относит в поселение вместе с Хосоком и Джихуном — рыжий не идёт больше ни к кому, а Джихун чуть ли не вызывает Чонгука на поединок, чтобы иметь возможность неуклюже тащить волчонка. Он делает это абсолютно неумело, но тащит гордо и радостно, поэтому Чонгук не вмешивается. Оба ребёнка довольны, остальное не имеет значения.

Отныне Джихун и рыжий волчонок, на удивление, оказавшийся солнечной девочкой, названной Сунëн, дни напролёт проводят вместе. Вполне возможно, во время беременности Джихун не Чонгуком интересовался, а его будущей дочерью. Ничего страшного. По крайней мере, Сунëн, растущая очень активной и непослушной, рядом с другом успокаивается немного. 

А вот её власть над двумя братьями с каждым днём увеличивается. Два её хвостика и одновременно с тем охранника следуют за ней покорно, куда бы она ни пошла, и не смеют даже ворчать. И остальные волчата подключаются, теперь свой авторитет Джихун разделяет с Сунëн и не сказать, что его это расстраивает. Наоборот, он с нетерпением ждёт её первого обращения и времени, когда сможет отдать лидерство ей в руки и сбежать.

— Ты посмотри, твоя копия растёт, — смеётся Юнги, наблюдая, как Сунëн, что до сих пор, стоя на лапах, шатается и запинается и даже рычать толком не умеет, уверенно ведёт за собой Джихуна, братьев и толпу малышей разных возрастов. — А внешне и не скажешь, что твоя.

— Внешне она вообще из южной стаи.

— И докажи потом, что не выкрали волчонка.

Чонгук ярко улыбается. Он уже чувствует, что свободолюбивая Сунëн доставит ему немало хлопот, но искренне горд за дочь. Несмотря на необычную внешность, стая приняла её, никто, господи, и слова не сказал, никаких слухов не пустили, словно так и должно быть и у всех омег рождаются волчата с внешностью южан.

— Хорошая пара будет, — бормочет Намджун.

— Им не обязательно быть парой, но у них прелестная динамика.

Чонгук вновь смотрит на Сунëн, прыгающую вокруг стоящего влюблëнной скалой Джихуна.

— Мне, если честно, немного жаль Джи.

— У Джи твоё терпение, не беспокойся, — шепчет Намджун, наклонившись к Юнги, чтобы поцеловать в щеку, а Чонгук, склонив голову, улыбается. Они милые. Слишком милые.

Ах, его дочь в первый месяц жизни нашла то ли друга, то ли пару, а он до сих пор один?

Первый год жизни волчата не могут мыслить, они словно обычные щенята, каких люди заводят как домашних животных. Зато растут стремительно, их год словно три человеческих. Именно поэтому с ними проще, чем с младенцами, именно поэтому омеги стремятся забеременеть в течку и выносить детей волками. Всё, что они делают, основано на звериных инстинктах, и инстинкты велят им слушать не только родителя, но и вожака. 

Им — это сыновьям.

Сунëн растёт совершенно несносной. Самой настоящей южной волчицей.

Год пролетает быстро, и вот они уже начинают не слепо следовать инстинктам, а анализировать поведение, пусть и по-детски, выбирать, как поступить, не слушать отца и вступать в спор. Они ещё не обращаются, им и не положено так рано, зато с Чонгуком разговоры ведут при каждом удобном случае. Мальчики в большинстве своём, наигравшись днём с другими детьми, к вечеру устают и, вернувшись в дом, спокойно устраиваются в своих гнëздышках, порыкивая иногда друг на друга, дочь же... О, Сунëн... Чонгук понятия не имеет, как влиять на неё. Кажется, что её энергия полнится энергией луны, потому что каждую ночь она носится по дому, гоняется то за мышью, то за мухой, то за собственной тенью. Зато днëм лениво валяется под солнцем и отказывается вставать, если её не приглашают обедать. Серьёзно, Чонгук хочет посмотреть в глаза её второму родителю, ведь всё это она могла унаследовать только от него.

А потом приходит осень, и в вечер дня, отсчитавшего год жизни, Чонгук впервые берёт детей на короткую охоту в окрестностях. Да то и охотой не считаются, так, гоняются за кроликами. До этого за пределы поселения им было запрещено выходить. Дочь, чрезмерно активная из-за близости Джихуна, с которым была разлучена из-за его учёбы, не перестаёт нарезать круги и громко подвывать, требуя внимания. Чонгук ждëт, пока все соберутся. Джихун следит, чтобы Сунëн ни в кого не врезалась, и, сдавшись, наклоняется, чтобы коротко лизнуть, но делает только хуже и распаляет её сильнее.

И вот тогда, когда дочь, увлëкшись Джихуном, врезается в Намджуна, Чонгук рычит требовательно и подошедшую Сунëн хвостом прижимает к себе. Миëн, старший из трëх, прерывает драку с братом и приближается, чтобы лечь рядом с сестрой и разделить её небольшое наказание.

Наконец, все в сборе, Чонгук отпускает Сунëн, поднимается на лапы и делает шаг вперёд.

Миëн почему-то становится рядом, и удивление Чонгук сдержать не успевает. Очевидно, что сын действует на инстинктах, и будь он единственным наследником, его поведение было бы вполне обоснованным, пусть и довольно неуважительным, но у него ещё брат и сестра. И Джихун, сохраняющий авторитет. Любопытное явление. Чонгук ласково кусает Миëна за торчащее ушко и подталкивает назад. Их ряд второй. Благо, сын всё понимает.

Тогда срывается на бег.

Охота проходит без приключений, однако брать с собой детей становится роковой ошибкой, Чонгук догадывается об этом слишком поздно. Сунëн начинает завлекать лес. Чонгук только отвернëтся — её и след простыл. Они успевают её перехватить, но ни один разговор не в силах вразумить. С Миëном и Дахëном не так. Им любопытно, что скрывает лес, но они со второго раза усваивают, что в тени деревьев может скрываться опасность, а сестра их всё норовит сбежать.

— Сунëн-а, там опасно, — говорит Чонгук.

Не только Чонгук, ещё Намджун, Юнги, Хосок, Джихун, кто ловит её, Сунëн кивает, словно всё понимает, два дня не предпринимает попыток, а потом опять.

Чонгук сдаётся.

Чонгук на рассвете будит всех троих и по известным только ему одному тропинкам ведёт к своему убежищу, месту его течки, послужившей началом, и их рождения. Сюда хищники не приближаются. Река сердце дочери покоряет сразу, и она тут же оказывается у кромки воды, растеряв всю смелость. Чонгук проверяет температуру, чтобы не была слишком холодной, и заходит на глубину, чтобы только лапы намокли. Дочь неуверенно шагает и, почувствовав мокрое, с визгом отпрыгивает за спину Миëна и Дахëна. Будто они, если самая отважная из них боится, пойдут. Чонгук, фыркнув, разворачивается боком и бьёт хвостом по воде, и пищат уже все трое, намокшие и испуганные. После, как по команде, боязнь сменяется игривостью, остаëтся только лежать на берегу и следить, чтобы дети не зашли слишком далеко.

В ту ночь он теряет бдительность.

В ту ночь Сунëн впервые удаëтся сбежать.

Словами не передать, как пугается Чонгук, когда, закончив объяснять Дахëну о найденном им необычном растении, оборачивается и понимает, что уснувший Миëн не следил за сестрой, а самой сестры в хижине нет. Чонгук выбегает, принюхивается, обращается к связи, но из-за паники не может сосредоточиться и лишь воет, надеясь, что стая не спит. Сунëн, конечно же, находится быстро.

А вот во второй раз, когда судьба ей благоволит, всë намного сложнее. Когда в окрестностях её не оказывается, Чонгук поднимает на ноги всю стаю, и они разделяются, чтобы отправиться за пределы, и это, чëрт возьми, глубокая ночь, поэтому Сунëн в большей опасности, чем могла быть. Чонгук зовëт её, она не откликается. Чонгук идëт по связи, но там, куда связь приводит, её нет.

Именно тогда, когда отчаяние заполняет сердце, его вой смешивается с плачем, а поселение и вся стая остаются далеко позади, Чонгук слышит сбоку шелест, принимает боевую стойку и рычит. Из кустов выпрыгивает огромный волк. Не из их стаи. Рыжий. Альфа. Чонгук почти нападает, но вовремя замечает в его зубах волчонка. От облегчения он валится на землю. Жива. Волк ставит Сунëн и подталкивает, Сунëн, чувствуя вину, трëтся и урчит.

Чонгук напрочь забывает про альфу, а когда поднимает взгляд, его уже нет.

Чонгук далеко не глуп.

Он о течке помнит мало, совсем ничего, но два южных волка, причём альфы, на северной территории? Невозможно. А если и возможно, чужак бы точно не стал беспокоиться за жизнь чужого волчонка.

На месяц наступает затишье, Сунëн не пытается сделать и шага за пределы поселения, а Чонгук... О, звери в лесу его начинают узнавать от того, как часто он заглядывает в чащу, силясь найти того альфу. Что его ведёт, не знает, может, любопытство, может, желание поблагодарить, может, что-то большее. Его нигде нет, но не мог же он взяться из ниоткуда, не мог же Чонгук его выдумывать? По его дому носятся три волчонка, конечно, не мог. Не зашёл же он настолько далеко.

— Это же всё реально, верно? — спрашивает он у Хосока.

— Будь это фантазией, ты бы не задумывался о реальности, — успокаивает.

Что поиски бессмысленны, признать приходится, когда долгие и частые отсутствия вожака начинают вызывать волнения в стае, а волчата, которым без отца никто не указ, перестают слушать даже Намджуна. Чонгук возвращается, у границы его ждëт одинокая Сунëн. За ней сейчас нет нужды приглядывать, она до сих пор, чувствуя вину, и не думает пытаться сбежать. Коротко лизнув, Чонгук поднимает её и относит домой, чтобы устало завалиться рядом, подтянуть лапой ближе, оставить место для мальчиков, что обязательно прибегут, как только почувствуют, и уснуть.

— Хочешь на ночной патруль?

Он не знает, откуда эта мысль берëтся в голове. Он бы ни за что не согласился взять с собой ребёнка. Но Сунëн — другое дело, ведь лес продолжает манить её, ведь Чонгук сам предпочëл южного свободолюбивого волка альфам стаи, а с кровью кочевников ничего не поделать.

Дочь, разбуженная им, подскакивает и активно тявкает, но тихо, потому что братья спят. За тремя Чонгук точно не уследит, лучше их по очереди с собой брать. Да и не променяют Миëн и Дахëн сон на такое, они же не Сунëн.

— Держись рядом, — даëт последнее наставление ничего, конечно же, не слушающей дочери, занятой активными попытками перебудить всю стаю прыжками и порыкиваниями, скидывает с плеч домашний халат, вешает у входа и обращается.

Дочь тут же, словно этого и ждала, принимается вертеться у лап и чуть кусаться, побуждая ускориться. Чонгук едва ощутимо кусает её в ответ и без предупреждения срывается с места. Сунëн, как и задумывалось, принимает всё за игру.

Небольшой патрульный отряд из двух альф и омеги, с которыми Сунëн плохо знакома, слышат их издалека. Волки, что вожака впервые видят настолько игривым и несерьëзным, не боящимся казаться глупым, пропускают их вперёд скомканно, недоумëнные и смущëнные семейной сценой. 

Они всё равно вскоре разлучаются, Чонгук ведëт Сунëн на запад. Он ступает тихо, прислушивается к звукам и краем глаза следит за дочерью, краем уха внимает любому её движению. В целом, она не создаёт проблем: носится вокруг, но из поля зрения не пропадает, старается не шуметь и за пределы тропы не ступает, чтобы не повредиться.

Только вдруг останавливается, прислушивается — Чонгук напрягает слух тоже. Они близко к границе, ночных зверей больше, но угрозы никакой. Сунëн, услышав что-то своё, срывается и несëтся вперёд, не обращая внимания на отца, Чонгук бежит за ней. Он мог бы остановить её, прямого приказа она не ослушается — зачем, пока она в безопасности? Любопытно, что привлекло её внимание.

Дочь направляется прямо к границе, выбегает к речке, определяющей территорию стаи, и воет, словно зовëт. Чонгук удивлённо склоняет голову. С кем она успела познакомиться?

Когда к берегу выходит рыжий альфа, удивление становится намного сильнее.

Сунëн не реагирует на эмоции отца, быстро машет хвостом, как настоящий щенок, тявкает и вертится на месте. Оглядывается на Чонгука, опять смотрит на волка, порывается сделать шаг и пищит, когда Чонгук прикусывает за холку, не пуская. И рычит на волка, шагнувшего к границе. Чужак прекрасно понимает, возвращается в прежнее положение и чуть склоняет голову к земле в качестве знака послушания и отсутствия угрозы. Знакомая ситуация...

Сунëн скулит совсем жалобно.

Осознание приходит запоздало.

Поэтому она так спешила сюда, поэтому сбегала, поэтому тосковала в этот месяц, и альфа тогда принëс её не потому, что нашëл первым, а потому, что был вместе с ней и первым услышал отчаяние Чонгука. Сердце в груди сжимается. Между ними установилась связь, или была сразу, или образовалась ещё до рождения и заставила кочевника то ли остаться надолго, то ли вернуться.

Имеет ли Чонгук право препятствовать их встречам?

Знает ли альфа, что происходит?

Чонгук ступает, Сунëн, почувствовавшая благосклонность отца, благодарно трëтся, перебегает речку и не перестаёт довольно взвизгивать, когда волк принимает игру, валит на землю и тычется мордой в доверчиво подставленный детский животик. Такая счастливая. Чонгук впервые понимает Юнги, которого игры Намджуна с Джихуном заставляют забыть про весь мир, улыбаться по-особенному, тонуть в нежности и не позволять никому нарушать семейный уют.

Альфа, наигравшись, хочет подойти и к Чонгуку, но останавливается из-за рычания и боевой стойки. Он может играть с дочерью, но не приближаться к нему. Мало того, что чужой, так ещё и альфа, равный по силе, значит, представляющий опасность. 

Принимает.

Подкупает.

Чонгук отходит в сторону и позволяет им недолго побыть вместе, прежде чем зовëт дочь обратно. Она не хочет уходить, это понятно, и альфа ласково подталкивает её, не оставляя выбора. Чонгук кивает ему, убеждается, что Сунëн действительно следует по пятам, и направляется в сторону поселения другой тропой, чтобы и закончить патруль, и вернуться до рассвета.

Мыслей много, немало противоречивых, он понятия не имеет, что делать в этой ситуации. И что вообще может, если дочь уже привязана к альфе. С мальчиками проще, их не тянет, они, вероятно, с ним никогда не встречались и о нём не задумываются, а вот Сунëн... Он не хочет разбивать ей сердце. Он не смеет. Оставить её без этого альфы — то же самое, что оставить без Миëна, Дахëна, или Джихуна, или, может быть, Чонгука. 

Но как не оставлять? Принять альфу в стаю? Альфу, равного по силе вожаку? Будь Чонгук альфой, это не стало бы проблемой, ведь в таком случае роль играет опыт, которого у него побольше. Но Чонгук — омега. Сильный альфа не подчинится сильному омеге. Причина, по которой Чонгук выбрал одиночество, заключается именно в этом.

А какие ещё варианты могут быть?

Чонгук вздыхает. Необходимо с кем-то поговорить, но понять его может только омега, а у всех омег с детьми есть пара. Да и в нём не находится смелости открыто обсудить ситуацию с кем бы то ни было, даже с Юнги. Возможно, ему просто нужно время, а решение придёт само.

Чонгук всё равно рано утром, едва слышит, что Юнги проснулся, заглядывает к ним.

Картина, где Джихун прижимается к Намджуну и, смеясь, шуточно борется за последний кусочек крольчатины, а сонный и растрëпанный Юнги из-под одеяла наблюдает за ними, поражает Чонгука слишком сильно.

— Хëнним! Доброе утро! — Джихун отвлекается на него, а Намджун в этот момент выхватывает мясо. — Папа!

— Моя победа.

— А вот и нет.

— А вот и да.

— Разделим на два кусочка?

— Чонгук-а, ты чего не отсыпаешься?

Юнги не обращает внимания на фоновое «пополам не получится, мне самый большой кусочек», и «я крупнее, поэтому мне надо больше питаться», и «я растущий организм и трачу много сил на взросление». Чонгук, фыркнув от смеха, проходит к кровати. Конечно, выигрывает Джихун, потому что против «о юном поколении надо заботиться, пап, за нами развитие» у Намджуна нет аргументов.

— Падай, — разрешает Юнги и хлопает по кровати за пределами гнезда. — Делись.

— Да Сунëн-а опять... — Чонгук ведëт плечом. — Заглянуть захотел.

— Выглядишь задумчивым.

— Хëнним, а можно пойти к Сунëн-и? — Джихун выглядывает из-за Намджуна и смотрит умоляюще, знает, что против такого взгляда никто не устоит. — Обещаю не будить и охранять её сон как главную ценность человечества!

— Ага, завалишься рядом и будешь дрыхнуть без задних лап.

— Пап, это предательство.

— Это горькая правда, прими её.

— Хëнниму не обязательно было знать правду.

— Её все и без того знают.

— У них так каждое утро? — шëпотом интересуется Чонгук у Юнги, наклонившись вперёд и оттого чуть задев рукой гнездо. Юнги реагирует сразу же. Если бы Чонгук не был его вожаком, валялся бы уже на полу, придавленный волком. Если совсем не повезёт — на земле за пределами дома. — Прости, не претендую, — тут же исправляется и отсаживается подальше.

— Абсолютно каждое утро, — с тяжёлым вздохом, успокоившись, отвечает Юнги.

— Можно, Джихун-а.

— Два-ноль в мою пользу, — с гордым видом сообщает Джихун Намджуну и спрыгивает с колен отца раньше, чем его успевают перехватить. 

Стремительно скрывается за дверью, Чонгук слышит, в дом входит медленнее и тише.

Он не делится подробностями, не рассказывает, что произошло ночью и что гложет сейчас. И он искренне благодарен Юнги и Намджуну, что вопросов не задают и спокойно обсуждают с ним планы, погоду, госпожу Ян и Тэмина, что вот-вот должен вернуться из человеческого города и привезти новые книги, оборудование, лекарства да рассказать, чем и как живут люди.

— Хочешь побегать по лесу? — предлагает Юнги спустя пару часов. — Без дела. Тебе надо проветриться.

Чонгук соглашается.

К счастью, за время в лесу они не выходят ни к альфе, ни на его след.

Жизнь, вопреки опасениям, не меняется. Сунëн не делает ничего — совершенно ничего, как будто одна встреча смогла её успокоить. Чонгук каждый раз, когда берëт детей на охоту, ждëт от дочери сюрпризов, но она играет с братьями, с хорошо знакомыми оборотнями, кем бы они ни были, изучает местность, иногда сваливается с громким писком в ямы и ведëт себя так же, как любой другой ребёнок. Даже Миëн и Дахëн, привыкшие к её нескончаемой и разрушительной энергии, удивлены и насторожены, а они ведь дети.

Дни идут быстро, но размеренно. Чонгук больше не чувствует себя так, словно несётся с бешеной скоростью куда бы то ни было. У Дахëна просыпается милая привычка убегать на дневные прогулки по лесу, пока там кто-нибудь, способный приглядеть, возвращаться с кучей разных цветов и трав и сразу же направляться к Хосоку, чтобы узнать побольше и научиться определять, какие полезны, а какие лишь красивы. Чонгук его почти не видит. 

Миëн всё больше времени проводит со взрослыми, он легко может исчезнуть в окне — ведь двери созданы, чтобы их игнорировать — и заявиться к тому, кто занят делом, лечь и наблюдать. Чонгук не знает, почему и зачем он это делает, однако позволяет, потому что он не несëт вреда, а оборотни его любят. Иногда к Миëну присоединяется Джихун, и они вдвоём лежат и провожают взглядом каждое движение. Они, вообще-то, неплохо сближаются. Два спокойных ребёнка, окружённые десятью активными — оно и не удивительно. Хотя Миëн скорее серьёзный, нежели спокойный. И это в нëм точно от Чонгука, да. Должен же хоть один ребёнок быть похож на него, а не на.. альфу.

С альфой Чонгук сталкивается несколько раз. 

Случайно, без Сунëн, увлекается одиночной слежкой за добычей, которую и не думает ловить, уходит довольно далеко и останавливается на поляне. В центре, на большом камне, под лучами пробивающегося сквозь верхушки солнца — яркий волк, тихо спящий и не ведающий, что на его территории нарушитель. Он красив, когда вот так расслаблен, когда солнце находит отражение в золотой и рыжей шерсти зверя. Огромен и совершенно беззащитен. Чонгук, завороженный южным волком, обходит, чтобы разглядеть чуть больше, и замирает напуганной ланью, стоит альфе, почувствовавшему, наконец, чужака, пошевелиться и открыть глаза. 

Их цвет Чонгук заметить не успевает — исчезает среди деревьев.

Вслед доносится только хруст веток под лапами спрыгнувшего альфы.

Чонгук теперь знает, где он обитает, а потому обходит место стороной. По скрытой причине его тянет, и оттого, опасаясь, он старается избегать новых встреч. Не учитывает, что альфа тоже изучает лес и их тропы всегда пересекаются.

Тогда они ничего не делают и никак не взаимодействуют почти. Альфа проходит в стороне, Чонгук провожает его взглядом и направляется дальше. Они оба заняты делом.

Последняя встреча перед наступлением зимы происходит, когда Чонгуку грустно. Это не то чувство, с которым он не может справиться, не по той причине, что не решается путëм терпения и усилий, но ему грустно. Он уходит от стаи подальше, чтобы не тревожить, пробирается туда, где речка впадает в другую и становится рекой, ложится и смотрит. Пусть вода не самая чистая, рыб видно, а он не брезгует намочить лапы.

Его Чонгук чувствует заранее.

Он не против компании. Не шевелится даже, когда слышит осторожный поступ, только рычит привычно, стоит альфе подойти слишком близко. Это не угроза, Чонгук, кажется, не в силах хоть что-нибудь сделать, но альфа всё равно прислушивается, останавливается в нескольких метрах и копирует позу.

Почему он не уходит? Не сейчас — в принципе. Кочевники не остаются надолго в одном месте, южным волкам не место на севере. Скоро зима, станет холоднее, добычи меньше. Стая готовит запасы, а он где хранит? Есть ли у него тëплая одежда? Дом?

Качнув головой, Чонгук поднимается на лапы. Альфа — следом.

Кажется, проявляет участие.

Игривая мысль в голове рождается неожиданно, и Чонгук раньше, чем успевает взять под контроль странные и необдуманные побуждения, бьёт по воде. Брызги и на него попадают, но альфа намокает полностью. Чужие глаза вспыхивают озорством. Ответ не заставляет себя долго ждать.

В игре победителя нет: оба валятся на сухую траву мокрыми, уставшими и довольными.

Правда, стоит хвосту альфы коснуться его лапы, Чонгук напрягается и привычно рычит.

И уходит прочь, осознав, чем он занимался и с кем.

Он знает, что Сунëн сбегает к альфе намного чаще — чувствует чужака на территории. Достаточно умëн, чтобы сопоставить то с её отсутствием и счастливым настроением после. Он позволяет. По крайней мере, дочь больше не исчезает без предупреждения и ответственно возвращается до заката, а ей всё ещё нужен этот альфа, кем бы она его ни воспринимала, и Чонгук ему доверяет. Сам не может объяснить, почему, но даже инстинкты вожака и родителя не требуют защитить её. Скорее, именно с ним она в безопасности. Пока всё происходит на территории стаи, он не препятствует, хоть и, как вожак, едва сдерживается, чтобы не прогнать чужака.