— Он хочет остаться, — первое, что произносит Чонгук после затяжного молчания.

Юнги отвлекается от холста, на котором, за неимением возможности выбраться в лес, рисовал зелëные горы, кидает на Чонгука вопросительный взгляд и, никак не комментируя, возвращается обратно к рисунку. Чонгук тяжело вздыхает.

— Я боюсь ошибиться, хëн, — добавляет он, и Юнги хмыкает под нос.

— Ты всегда можешь выгнать, если он нарушит условия.

— А если стая выберет его?

— Чонгук.

Юнги откладывает палитру с кистью в сторону, разворачивается, проходит и садится напротив, всем видом даёт понять, насколько глупую глупость Чонгук только что сказал.

— Стая не выберет его, пока есть ты, по одной простой и самой очевидной причине. Мы не дикие волки, чтобы выбирать вожака только по силе и мощности. Ты был с нами одиннадцать лет, а его мы видим вторую неделю. И даже когда мы будем знать его десять лет, тебя — уже двадцать, понимаешь? Стая верит тебе, в тебя, в счастливое будущее с тобой. Почему мы должны выбрать его? За отсутствие матки? Ну, конечно, ведь в вожаке главное именно это. И как ты ещё нас не угробил?

Юнги не говорит ничего нового, ничего из того, что Чонгук не успел сказать сам себе. Он не знает, не понимает, почему так боится поверить Тэхëну. И ладно Тэхëну, он и в стае начинает сомневаться, что ещё хуже.

— Хочешь маленький секрет? — Юнги, когда Чонгук вопросительно мычит, улыбается. — Стая принимает его из-за тебя, — словно говорит очевидную вещь, не понятную только для Чонгука, и тычет пальцем в грудь. — Мы же не глупые, Чонгук-и, в состоянии сопоставить два вполне очевидных факта. То, что никто не поднимает тему, не значит, что мы не знаем. Он — тот, кого ты выбрал. А стая твоему выбору доверяет.

— Тëтушка с ним чай два дня назад пила.

— Что ещё раз подтверждает мои слова. Послушай, я понимаю, откуда у тебя эти страхи, но тогда они едва ли тебя знали. Столько всего изменилось. Ты изменился. Если ситуация и повторится, никто не выберет его. Дай ему шанс, приглядись, узнай лучше именно его, а потом решай, доверять или нет. Понимаешь, о чëм я? — Чонгук угукает. — Отлично. А теперь иди, всё вдохновение сбиваешь. Только одних выставил из дома, сразу другой наметился... Никакого покоя. Никакого уединения!

Желание Юнги быть в одиночестве Чонгук уважает, потому возвращается обратно домой, по дороге заглянув, куда только может, потому что не хочет видеть Тэхëна с Сунëн. Потому что Тэхëн смотрит на неё так нежно и влюблëнно, по десять раз объясняет каждую мелочь, на что у Чонгука не хватает терпения, лепит с ней снеговика под окном, учит играть в снежки — делает всё, чтобы действительно быть членом семьи. Чонгук сам согласился на помощь, да.

Если бы он только знал, насколько слишком это будет.

— О, смотри, папа пришëл!

— Папа! — вторит Тэхëну Сунëн, и Чонгук...

Чонгук валится перед ней на колени, удивлëнно глядя на бормочущую дочь. Она впервые назвала его папой. Она впервые обозначила его хоть как-то.

— Можешь повторить?

Чонгук подтягивает Сунëн к себе, крепко обнимает, из-за чего та скулит и стучит кулачками по груди в просьбе дать немного свободы, и Чонгук, расслабив руки, нетерпеливо замирает, надеясь, что она ещё раз скажет это. Реагировать так — глупо. Хорошо, что таким его видит лишь Тэхëн.

Сунëн не повторяет, лишь бухтит что-то на своём языке.

— Ну-ка, одуванчик, давай, как учили, — обращает на себя внимание дочери Тэхëн, присаживается рядом и указывает на Чонгука. — Напомни дяде Тэ, кто это?

Сунëн хмурится, окидывает его взглядом и — ну же — без единого слова поворачивается к Тэхëну.

— Ну, Сунëн-и, ты так хорошо это делала, — в голосе Тэхëна ещё больше грусти, ощущение складывается, что от того, назовёт ли она Чонгука папой, зависит вся вселенная. Чонгук собирается её отпустить. Не получилось в этот раз, получится ещё. — Последняя попытка. Кто это тебя держит, а? Кого ты так долго ждала?

— Папа! — радостно повторяет Сунëн и активно стучит по плечу от счастья.

Чонгуку приходится запрокинуть голову и несколько раз моргнуть, чтобы не заплакать позорно перед Тэхëном. Будет слишком неловко, если это произойдёт.

— Отличная работа, давай пять, — хвалит её и протягивает раскрытую ладонь, и Чонгук с удивлением и умилением следит, как Сунëн, на мгновение отвлëкшись, хлопает своей ладошкой по чужой.

Они удивительно быстро находят общий язык.

И не только Сунëн и Тэхëн, конечно, им, как двум южным волкам, сблизиться легче, но Тэхёну удаётся завоевать расположение всех детей. Даже взрослые дети, подростки уже, что поначалу чуть опасались его, собираются у камина и заваливают тысячей вопросов при каждом удобном случае. У Тэхëна на любой такой вопрос — длинная, местами смешная, местами поучительная история, и Чонгук, честно, не уверен, что все они правдивы (не может всë это произойти с одним человеком!), но сам с интересом слушает. Даже если Тэхëн выдумывает, увлекательно преподнести нужно уметь.

Тэхëн с детьми так много времени проводит, что Чонгук начинает задаваться вопросом, где он столько терпения, выносливости и моральных сил находит.

Становится легче. Это трудно признать, однако Чонгук, лëжа в кровати после долгой и сложной зимней охоты, пока Сунëн, свернувшаяся в клубок, уставшая за день и быстро уснувшая, сонно ворчит рядом, пока в соседней комнате Дахëн и Миëн слушают приглушённую шёпотом сказку от Тэхëна, на ходу придуманную им же, пока стая умиротворëнно готовится к отдыху, — он признаёт. Прошло несколько дней, всего лишь неделя, а он, наконец, забывает о напряжении, о вечной дилемме, кого выбрать между стаей и детьми, о необходимости все двадцать четыре часа в сутки заботиться о благополучии всех вокруг.

Это — то, о чём он мечтал.

И поэтому это пугает.

Тэхëн, когда сказка заканчивается, а мальчики засыпают, тихо ступает ногами в тëплых носках по полу, надевает у выхода тапочки и, не заглядывая к ним с Сунëн, уходит к себе. Чонгук отводит взгляд от окна и закрывает глаза, не позволяет ночному страху завладеть мыслями. Он не хочет бояться, не хочет не доверять. Тэхëн — хороший человек. Он может стать хорошим другом, хорошим, господи, родителем — от последней мысли Чонгук вздрагивает, но это правда. От неё сейчас даже не сбежать.

Тэхëн подбирается слишком близко к ним, чтобы можно было продолжать отрицать.

— Держи её, сейчас упадёт! — по утру будит крик с улицы.

Чонгук морщится и смотрит на часы на стене, чтобы после распахнуть в изумлении глаза.

Когда он вообще спал до обеда?

Накинув на плечи пальто, он выходит к старой площади и останавливается, когда видит, какая толпа собралась вокруг. Даже Намджун и Джихун, вон, трудятся с лопатами в руках. Все заняты делом, и дети, и взрослые, Тэхëн на помосте раздаёт указания и сам строит вместе с детьми, и Чонгук медленно приближается к ним. И к снежной горке, на которой они пытаются сделать ступеньки.

— Доброго утра всем выспавшимся, — обращаются, очевидно, только к нему. — Осторожно, горку ещё не залили, может развалиться. В третий раз мы это не переживëм.

— Что вы делаете? — всë-таки спрашивает, уже знающий ответ, поднимает на руки подбежавшего Дахëна, позволяя приветственно лизнуть нос, треплет занятую снеговиком Сунëн по голове, скрытой лëгкой шапочкой, и оглядывается в поисках Миëна.

— Снежный городок, — с гордостью сообщает ему Тэхëн, чуть выпятив нижнюю губу. — Мы отвечаем за горку, отряд взрослых за крепости, дети роют туннели, а команда Наëн топит снег. Должна топить. Наëн-а, нам нужна вода!

— Сейчас сам греть будешь!

— Так и живëм, да, — с весельем подводит итог и улыбается широко, прежде чем вернуться к ступенькам горки.

Работа идеально слажена. Когда руководит Тэхëн, складывается ощущение, что он каждый день строит новый снежный городок, настолько уверенным в себе и в отрядах он выглядит. Чонгук не решается принять участие в строительстве, да и он, наверное, был бы лишним, ведь на площади места и без того не хватает. Тэхëн говорит об оставленном для него зайце, Чонгук уходит завтракать и возвращается с графином чая в руках для всех желающих.

Пока он отсутствует, на площади появляется готовая крепость высотой с его рост, уже облепленная мокрым снегом, и такая же горка да множество туннелей, ямок и всего, где волчата смогли бы ползать, прятаться и играть. Они управляются быстро. С таким количеством строителей и не удивительно.

— Тэхëн твой детям историю рассказал про самый большой снежный городок в мире, они и захотели, — делится Юнги, сидящий в отдалении на сугробе. Чонгук, по правде говоря, чего-то такого и ожидал. — Взрослым идея тоже понравилась. Начали ранним утром, скоро должны закончить.

— Ты не участвуешь?

Юнги качает головой.

— Я руководил детьми, а мы уже закончили.

— И почему меня не разбудили?

— Тэхëн сказал, что ты заслужил хороший отдых, Намджун согласился, и ослушаться их, прости, никто не осмелится. Кроме меня, а я был целиком за твой сон — тут уж без шансов. Даже дети тихо позавтракали, собрались и вышли. И вот скажи, что не выспался, — Юнги добавляет чуть хитринки в голос и толкает плечом.

— Как никогда, — не видит смысла отрицать.

— Значит, всё не зря.

Приходится согласиться — не то чтобы у Чонгука есть хоть один аргумент против, не то чтобы он хочет оспаривать, потому что Юнги прав: он отдохнул. Он продолжает отдыхать, и сейчас, когда он понял, насколько тяжело со стаей и детьми одновременно, быть просто со стаей или просто с детьми кажется таким простым.

Он позволяет Тэхëну помогать, но никогда и подумать не мог, что помощь будет настолько ощутима.

Чонгук качает головой, стряхивая сентиментальные мысли.

— Предлагаю грандиозный ужин, — не убавляя веселья и счастья, Тэхëн падает на их сугроб.

Чонгук чуть подгибает ноги, чтобы не коснуться, и по привычке оглядывается в поисках оставленных без присмотра детей, занятых игрой с остальными. Сунëн среди них выделяется тëплой одеждой, как и Тэхëн — среди взрослых.

— Скоро Рождество, не стоит тратить запасы.

— Рождество? Вы празднуете?

— Мы же не изолированы совсем от мира, — со смехом отвечает Юнги воодушевлëнному новостями о приближающимся празднике Тэхëну, что едва хвостом не машет. И махал бы, не будь хвост скрыт под штанами. — Не только Рождество. Снег сойдёт, можно хоть каждую неделю по выдуманным поводам застолья устраивать.

— Тогда праздники потеряют свой смысл.

— И из леса уйдëт живность, — дополняет Чонгук, кивнув.

— А есть у кого-нибудь гитара?

— Только у одного в стае, — легко отвечает Юнги и дарит Тэхëну ту самую улыбку, значение которой Чонгуку очевидно, а ему ещё предстоит выяснить. — Но мы своих не сдаём.

Потому что гитара, о которой говорит Юнги, спрятана глубоко в его доме и даже Намджуну едва ли позволено к ней прикасаться. У Юнги ушло слишком много времени, чтобы заполучить её, и теперь он бережёт свою драгоценность как единственное, от чего зависит целостность мира и людские жизни.

Приятно знать, что хоть чьим-то сердцем Тэхëн ещё не успел завладеть.

Эту маленькую игру он принимает, кивает да возвращается к снежному городку, чтобы проверить, как идут дела у оставшихся строителей. Не перестаёт временами кидать в сторону Юнги и Чонгука задумчивый взгляд — размышляет и анализирует. 

Чонгук затягивает прибежавщего Дахëна в объятия, прислоняется к Юнги — исключительно ради тепла — и отпускает ситуацию. Так часто это делает, что вскоре, наверное, в привычку войдёт. Благополучие стаи, похоже, слишком его расслабляет.

К закату заканчивают и оставляют замерзать, но никто, за исключением сильно уставших и голодных, расходиться не спешит: собираются в доме вожака, разливают чай по принесëнным каждым самостоятельно кружкам и продолжают обсуждать. Впервые гостиная Чонгука оказывается маленькой и неспособной вместить в себя всех желающих, но это никого не останавливает. Чонгук, наблюдающий за творящимся беспорядком с Сунëн на руках, молча моргает и искренне надеется, что никто не решит сносить стену.

У Тэхëна истории вообще заканчиваются?

Из него вышел бы неплохой писатель.

Отныне у них появляется новая традиция — собираться под вечер не только толпой детей, но и толпой взрослых. Чаще то происходит в снежном городке, куда со временем достраивают ледяные диваны, укрытые шкурой, или выносят свои, или находят ещё тысячу способов расположиться. Они и раньше, конечно, собирались, просто не в таких масштабах. Чонгук и не думал даже, что стае это придëтся по вкусу, а Тэхëн, вот, не старается, но умудряется объединять их смехом и забавами.

— Новые люди всегда приносят с собой что-нибудь новое, да?

Чонгук кивает, признавая. Тэхëн в их стаю принëс веселье.

И к Чонгуку подбирается слишком быстро. Он много времени проводит с детьми, а дети много времени проводят с отцом, что в итоге превращается в Чонгука и Тэхëна, сидящих с некоторой дистанцией и общающихся между собой, пока Сунëн, Миëн и Дахëн заняты друг другом и на них не обращают внимания. Тэхëна приходится узнавать лучше. Перед Тэхëном приходится раскрывать всë больше. И как бы Чонгук ни упрямился, Юнги прав в одном: рано или поздно это приводит к установлению доверия, к расслабившемуся Чонгуку и к Тэхëну, что с каждым утром, днëм, вечером, разделëнным на пятерых, становится ближе.

Чонгук позволяет ему готовить на кухне — осознание начинается с этого. Поначалу Тэхëн говорит, что Сунëн была очень голодна и просила есть, что Дахëн не хотел с ним расставаться, что Миëн, следящий за состоянием сестры и брата, отказался выпускать. Потом — Тэхëн готовит и просто так. Для Чонгука. И вот тогда, когда на третий такой вечер они, уложившие детей спать, раскладывают зайца на две тарелки, Чонгук вдруг останавливается и понимает.

Это всё — ухаживания. Ухаживания не за детьми, нет, именно за ним, как за омегой.

Ухаживания, которые он принимает.

Следующие несколько дней Тэхëну запрещено входить на кухню, но это приносит неудобства, и Чонгук, стиснув зубы, сдаётся. При условии, что Тэхëн не будет ни на что рассчитывать и придавать происходящему глубокое значение. Тэхëн кивает и со всем соглашается. Чуть ли хвостом при этом не виляет.

Незаметно для себя Чонгук начинает не только слушать Тэхëна и задавать вопросы, но и рассказывать. Как попал в стаю, найденный в лесу; как маленьким хвостиком преследовал компанию взрослых детей; как в подростковом возрасте дрался со всеми альфами-ровесниками и побеждал, что нравилось, определённо, не каждому. Как его выбрали будущим вожаком, когда им должен был стать Намджун. Насколько тяжело поначалу было вести стаю за собой. Что разрушило его мечты о семье и заставило закрыть сердце за толстой каменной стеной.

— Почему ты доверился мне? — осторожно спрашивает Тэхëн, впервые затрагивая тему, которую они так долго избегали.

Чонгук, играющий с волосами спящей на коленях Сунëн, пожимает плечами.

— Красивый, сильный и способный позаботиться альфа — не отличный ли вариант для омеги, что каждую течку проводил в одиночестве и даже научил себя не помнить подробностей?

— Ну, уже не каждую, так что советую увеличить список требований. Или сократить до одного слова.

— Поясни, — просит, не понявший, очевидно, шутку, но Тэхëн переводит тему, оставляя его один-на-один с размышлениями, а спрашивать ещё Чонгук не решается.

Не понял — и ладно.

Он всё равно через раз его шутки понимает.

А о том, что рассказал всё, что знают лишь хëны, догадывается, лишь когда Тэхëн уходит к себе, останавливается посреди комнаты, смотрит в окно и пытается успокоить возникшую панику. Тэхëн никому не расскажет. Не посмеет.

А потом ещё кое-что, чем Чонгук не делится даже с Юнги.

Он после охоты вновь уставший, как и всегда зимой, возвращается домой, зная, что за детьми следит Тэхëн, тихо входит, пьëт воду, закусывает сыром и направляется к детской комнате. Волк Тэхëна лежит посередине, вокруг носятся мальчики, Сунëн рассматривает в руках уголëк, из-за которого её лицо и руки больше чëрные. На его приближение реагируют радостным воем, громким «папа» и бурчанием такого же уставшего, как и Чонгук, Тэхëна.

Чонгук присаживается, чтобы обнять Миëна — он ближе всех.

И едва не валится на колени от удивления, когда Сунëн откидывает уголëк, неуклюже поднимается на ноги и делает пару шажков в его сторону, прежде чем упасть на подставленную морду волка. И вновь попытка, уже чуть удачнее, Чонгук, стараясь сдержать крик, протягивает руки и ждëт. Единственное, что нарушает тишину — хвост Тэхëна, в воодушевлении стучащий по стене. Сунëн почти доходит, запинается, свалиться не успевает. Чонгук её подхватывает, чтобы подкинуть к потолку и крепко прижать к себе, бормоча, какая она умница. Миëн и Дахëн принимаются в унисон выть.

Тэхëн быстро обращается, надевает халат, забирает Сунëн и тоже подкидывает, целует в волосы, гладит, мажется в саже от уголька, пока девочка не начинает вертеться и хныкать.

Так получается, что Чонгук, когда Сунëн уползает за защитой к братьям, обнимает Тэхëна. От избытка радости. Ему просто нужно разделить её.

Так получается, что Тэхëн с небольшой заминкой прижимает его ещё ближе, укладывает подбородок на плечо и не отталкивает. Зато оттолкнуть, осознав, увы, позволяет. 

Чонгук отшатывается к стене и смотрит на него широко раскрытыми глазами. Они обнялись. Они впервые хоть как-то прикоснулись к друг другу после того первого вечера, и это не должно ничего значить, но, чëрт возьми, почему сердце так быстро бьётся?

— Убрать за нами и идти? — у него ещё есть силы спрашивать.

Чонгука хватает только на кивок.

Когда Тэхëн скрывается за дверью, становится легче. Чонгук помогает детям подготовиться ко сну, относит их в гнездо, потому что сегодня они хотят спать вместе, укладывается и прикрывает глаза, прислушиваясь к происходящему в гостиной. Они обнимались. Они обнимались, потому что Сунëн сделала первые шаги. Они обнимались, и это плохо, но это не чувствуется плохим и больше похоже на хорошо, что, стоит сказать, ещё хуже.

Вопреки ожиданиям, Тэхëн, закончив, не уходит.

Дверь в комнату чуть приоткрывается, он заглядывает, подходит и останавливается, когда Чонгук предупреждающе тихо рычит, напоминая о гнезде. Рычит — но рычать не хочет. Тэхëн не чувствуется угрозой.

— Прости, я просто... — он опускается на колени рядом и выдыхает так, словно несколько часов напряжëн был. — Пожалуйста, — просит о чëм-то. — Я только поглажу её.

О, понятно.

Чонгук не должен позволять.

— Можешь откусить мне руку после, — добавляет и медленно вытягивает ту, которой грозит быть откушенной.

Гнездо — безопасное место омеги и детей.

Чонгук переводит взгляд с руки на спящую Сунëн, над которой она нависла, потом — обратно на Тэхëна. Он должен возмущаться. Раньше реакция была стремительной и непроизвольной, сейчас же он пытается заставить себя зарычать вновь, и это проблема.

— Пожалуйста, — вновь пробует Тэхëн и выглядит таким нуждающимся.

Чонгук, фыркнув, медленно укладывает голову рядом с головой Сунëн и прикрывает глаза, надеясь, что не откусит Тэхëну руку. Он бы не хотел. Тэхëн осторожно зарывается в её волосы, а вся реакция омеги — умиротворение и счастье.

И если даже Юнги на покушение со стороны Чонгука реагирует вздыбленной шерстью и тихим рычанием, значит ли всё это, что Чонгуку стоит открыть глаза?

Чонгук действительно открывает — Тэхëна уже нет в комнате, но присутствие его до сих пор ощутимо.