Пелена. Мутная, красная, тяжелая — именно такая застилала ему глаза. Чонгук слышал собственное тяжелое, булькающее, с хрипами дыхание, оглушающее сердцебиение, чувствовал влагу на руках, лице, шее, ощущал, как одежда липла к телу, но практически ничего не видел.

Потом пришли запахи: травянистый запах плесени, соленый запах пота, отвратительный кислый запах человеческих испражнений и сладкий металлический запах смерти… А еще притягательный, такой родной аромат его Мастера. Тэхён рядом, здесь, с ним. Сердце сразу перестало бешено стучать о грудную клетку, но тело все еще подрагивало в унисон с ударами.

Звуки… Лязганье металла о камень, тихие всхлипывания, шорох каменной крошки. Чонгук вздрогнул, напрягся, когда в уши ворвался шепот Тэхёна.

— Отпустило?

Только сейчас Чонгук осознал, что его руки заведены за спину и кто-то… хотя, почему кто-то? Тэхён крепко удерживает их за запястья, неудобно, больно вывернув кисти. Он как-то нелепо, без усилий дергался вперед, будто пытался вырваться поначалу, а затем устал и теперь тело просто раз за разом повторяло это действие. Чонгук заставил себя замереть, расслабляя гудящие мышцы, давая понять, что не сопротивляется.

Но что произошло? Почему Мастер его держит? Почему он так устал? И что, черт возьми, с его зрением?!

— Мастер… — Чонгук захлопнул рот, услышав собственный севший, напрочь охрипший голос. Он кричал? Рычал? Что произошло?! Он что-то сделал? Не подчинился Тэхёну? Что? 

Чонгук, открыв рот, судорожно глотал воздух, но все равно задыхался, словно бы собственные ребра давили на легкие.

— Тише, тише, — шелестящим шепотом в самое ухо, — все хорошо, мой маленький. Я сейчас отпущу твои руки, прошу тебя, не делай резких движений, хорошо? Иначе мне снова придется сделать тебе больно, а я этого не хочу.

Больно? Мастер наказал его за что-то? Чонгук посмел напасть на Тэхёна? Пытался причинить вред? Нет! Он не мог, он же… Он совершенно не помнит, что произошло.

— Я, — горло резануло, но Чонгук продолжал выталкивать слова, игнорируя боль, — я не буду делать резких движений.

— Молодец, — ласково-одобрительное.

Ощутив, что хватка разжалась, Чонгук медленно выпрямил руки, и по ним тут же побежали колючки приливающей, к пережатым прежде мышцам, крови. Сколько Мастер держал его так, что руки затекли?

Чужие ладони легли на его собственные, мягко разминая, а затем Чонгука потянули за плечо, вынуждая откинуться назад. Они сидели на чем-то холодном, на полу? и Тэхён, обнимающий его сзади, прижимал к себе. Укутывая своим теплом, растирал плечи, запястья, пальцы.

— Я ничего не вижу, — дрогнувшим голосом признался Чонгук, давя подступающий страх. Почти прохныкал, словно ребенок, который жалуется на что-то пугающее и ждет, что взрослый решит его проблемы. Скажет, что все хорошо.

— Это сейчас пройдет, — звучало уверенно. — Закрой глаза, так зрение вернется быстрее.

Чонгук моментально послушался и, спустя несколько мгновений ощутил прикосновение холодной, влажной ткани к векам. Тэхён осторожно протер их, провел по бровям, под глазами. А затем, видимо отложив ткань, вновь обнял его двумя руками, прижимая к своей груди.

— Что я сделал? — он боялся услышать ответ на этот вопрос так же сильно, как и хотел знать правду.

— Сорвался. — Что? Он… причинил вред Тэхёну? Или еще кому-то? — Совсем ничего не помнишь?

— Нет, я… — и осёкся. Что-то помнит.

После того, как Тэхён испил его крови, доведя до оглушающего оргазма, Чонгук проснулся от голода. Не такого, к которому уже привык, нет. Сильнее. Намного. Его скрутило так, что он сжался в комок и, кажется, плакал, умоляя дать ему хоть немного крови. Плакал… Скорее выл раненным зверем. Но ведь не нападал на Тэхёна, так? Он не стал бы, не посмел. Или?..

Чонгук хмурился, усиленно пытаясь восстановить в памяти последовательность событий. Они куда-то шли. Долго спускались вниз — это Чонгук точно помнил. Но куда?

— Где мы?

— В камере для заключенных, — последовал спокойный ответ. Кажется, Тэхёну нравилось, что он вспоминает. — Я привел тебя сюда, чтобы показать последствия срыва.

Последствия?

Они здесь не одни. До слуха вновь донеслось чье-то всхлипывание и Чонгук повел головой, прислушиваясь. Помещение довольно большое, судя по всему. Камера для заключенных… их несколько, значит. И тут, вспышкой осознания — ведь пахнет смертью. Чонгук хорошо знал этот запах, которым той ночью пропитались стены его собственного замка.

— Я, — он сглотнул, — я убил кого-то?..

Замер, почти не дыша, ожидая ответа. А Тэхён медлил, словно издеваясь.

— Да, — прозвучало безжалостное. — Троих выпил досуха, еще двоих разорвал на кусочки в приступе неконтролируемого бешенства. — Чонгук вздрогнул. И порадовался, что ничего не видит.

— Ты накажешь меня за это?

Да, это звучало до отвратительного жалко. Его должны были волновать чужие жизни, которые он отнял и это так и было. Пятеро… Чонгук уже убивал, тогда в замке, и не чувствовал по этому поводу угрызений совести, понимая, что защищал — себя, брата, свой дом. Но теперь он убил безжалостно, даже не осознавая, что делает. Просто потому, что был голоден, что не смог сдержаться, не хватило силы воли. Это пугало. То, насколько легко можно потерять контроль над собственным телом, перестать управлять своими действиями.

Однако, больше всего он боялся даже не этого, а наказания Мастера. Не страшно, если тот изобьет или придумает какую-то изощренную пытку, Чонгук стерпит любую боль. Но, если тот решит запереть его, оторвать от себя, оставить в одиночестве… Он просто не переживет. Зачахнет, сдохнет без своего Мастера. Чонгук уже просто не мог без него, не мог без Тэхёна. Ему было жизненно необходимо ощущать его прикосновения, чувствовать запах, слышать голос, он просто не может все это потерять.

— На этот раз нет, Чонгук-и, — он облегченно выдохнул, — я ведь сам привел тебя сюда. И, поверь, прекрасно знал, чем все закончится.

— Знал?

— Да, еще тогда, когда пил твою кровь. Я ведь предупреждал тебя, что после этого голод усилится.

Восхитительная жестокость. В этом весь Тэхён — сначала утопить в наслаждении, позволить испытать незнакомое прежде удовольствие, а затем, как котенка, натыкать носом в ошибки. Тот ведь, закинув сюда сорвавшегося Чонгука, остановил его лишь после того, как он убил пятерых. Вряд ли не мог прежде, ведь по силе Чонгук уступает, он даже не рядом, а где-то в самом низу. Так и представилось, как Тэхён спокойно стоял и ждал, прислонившись к стене, пока он сам, бешено, бесконтрольно, отнимал чужие жизни.

— Открой глаза, — приказал, — зрение уже должно было вернуться.

Он не хотел. Ни видеть, ни вспоминать, ни знать. Но ведь ради этого все и затевалось, да?

Чонгук послушался, медленно разлепил веки и проморгался. Окружающее все еще воспринималось сквозь пелену, но уже куда четче. Впечатление, будто он смотрел на мир через стекла, местами заляпанные уже не красным, но розовым. Пальцами ухватив его за подбородок, Тэхён заставил повернуться к себе.

— Уже хорошо, — заглядывая в глаза, — скоро вернется привычное зрение. А сейчас, поднимайся.

И первым встал, чтобы подать ему руку, за что Чонгук был искренне благодарен — тело подводило, не слушалось и каждое движение давалось с трудом, словно бы он сорвал все до единой мышцы. Протягивая ладонь, Чонгук зацепился взглядом за кровь на своих руках, уже подсыхающую, оттого бордовую. Придерживая за плечи, Тэхён заставил его повернуться и повел вглубь камеры.

— Смотри. Смотри и запоминай, Чонгук. Не смей закрывать глаза или отводить взгляд. Понял? — Тон не подразумевал споров.

— Да.

Камера действительно была большой, каменный мешок, холодный, серый, темный. Но даже скудного освещения от нескольких факелов хватало, чтобы разглядеть творившийся здесь кошмар. Пол и стены были залиты кровью, она впиталась в камень, делая его темнее. Потёки, брызги были повсюду, а на полу виднелись полосы, словно, разорвав человека, Чонгук волок изувеченное тело за собой.

Запнувшись за что-то, он опустил взгляд вниз и с трудом удержал вскрик. Рука. Кисть, с торчащей острой костью, неровными, болтающимися ошметками кожи. Он… оторвал ее? К горлу подкатила тошнота и Чонгук разомкнул губы, делая быстрые, короткие вдохи, силясь сдержаться.

— Этого ты просто выпил, — ровным, менторским тоном, словно знакомит его с достопримечательностями замка, а не демонстрирует изуродованные трупы, произнес Тэхён. — Смотри, как будет выглядеть человек, если ты не сможешь однажды остановиться, Чонгук.

И он смотрел. Не хотел, но смотрел.

Мужчина глядел в потолок застывшим взглядом, с неприятной, мутной поволокой. Бледный и весь какой-то… сухой? Иссохшийся. В нем не осталось цвета, идеальная белизна, разве что укус на шее выделялся фиолетовым.

— Он был первым, Чонгук. Даже понять ничего толком не успел, а, когда ты укусил, то уже и сопротивляться не мог. Он знал, что умрет, но вампирский укус — это не то, чему можно противиться. Слишком приятно. Так что этому, можно сказать, повезло. Куда хуже было остальным, ведь они видели, что ты сделал с одним из них.

— Они, — горло перехватило спазмом, — они пытались… они сражались?

— Нет, разбежались, как тараканы. Вон там, — Тэхён мотнул головой, указывая еще на два тела, — лежат такие же, выпитые. А потом, когда ты утолил вампирский голод, то перешел к десерту. Удовлетворил иную жажду, Чонгук.

Кончики пальцев подрагивали, ему вновь не хватало воздуха, но дышать здесь просто было нечем. Спертый воздух, пропитанный отвратительными запахами, заполнял камеру.

— Какую?

— Жестокость. Еще одна опасность сорвавшегося вампира — ты жаждешь убивать, не испить крови, а искупаться в ней, разрывая своих врагов. Иди и посмотри, что ты сделал.

На негнущихся ногах Чонгук подошел к изуродованному телу. Сжимая губы, осматривал дело рук своих: оторванные конечности, переломанные, раскрошенные кости, торчащие из развороченной грудной клетки ребра, белеющие в бордовом месиве. Он держался. Очень старался. Но когда поднял взгляд на лицо убитого и увидел вырванную с мясом нижнюю челюсть, то больше не смог.

Его вырвало. Чонгук блевал недавно выпитой кровью, заливая и без того красный пол, задыхался, захлебывался, загибался, держась за скользкую стену. А потом рухнул на колени, рядом с изуродованным трупом, пытаясь отдышаться.

— Иронично, ты не находишь? — Тэхён присел рядом с ним на корточки, кажется, совершенно не испытывая брезгливости. — Эти люди умерли, чтобы ты утолил голод. А тебе эта кровь даже не нужна, она вся осталась на полу. И кто же из нас после этого жесток, м, Чонгук?

— Прости, я…

— Не страшно, — отмахнулся Тэхён. — Они, — он качнул головой, указывая на кучку сбившихся в дальнем углу живых людей, — были приговорены к смерти за свои поступки. Мне не жаль их, они для этого здесь и сидят. Но ты просто представь, что может натворить один сорвавшийся птенец, что можешь натворить ты, Чонгук, например, во дворце. И поверь, я не испытываю сострадания к этому виду, — Тэхён встал, — мне плевать. Только вот, сорвись ты — и люди потребуют твоей смерти. Чего я, сам понимаешь, допустить не могу. Я уничтожу каждого, кто попытается причинить тебе вред, Чонгук.

— Начнешь войну за меня? — прошептал липкими от крови губами, глядя на своего Мастера снизу вверх.

— Начну, — и ни капли сомнения в голосе. — Только и ты и я знаем, чем она закончится. Хоть мы и сильнее физически, людей больше, намного. Да, мы утопим их города в крови, но в итоге, нас просто уничтожат. Запомни, что произошло сегодня, каждую деталь того, что ты здесь сотворил. И каждый раз, когда будешь чувствовать, как бешенство затапливает тебя, что вот-вот готов ему сдаться, вспоминай. Воспроизводи в памяти все, до мельчайших подробностей. Это поможет тебе удержать себя в руках. И, Чонгук, надеюсь, теперь ты в полной мере осознаешь, как много зависит от твоего хладнокровия? Одним неверным действием ты можешь привести к гибели каждого в этом замке. И меня тоже. Запомни это.

<center>***</center>

Слуги уже в четвертый раз сменили воду, но она все еще окрашивалась кровью, которую Чонгук смывал со своего тела.

Обратно он шел уже будучи в ясном сознании, поэтому видел взгляды, направленные на него. Вампиры смотрели… понимающе. Кто-то даже с сочувствием, некоторые — с безмолвной поддержкой. Никто ничего не спрашивал, никто ничего не говорил, разговоры при их приближении смолкали, а те, кто оказывался на пути, отходили в сторону, пропуская их.

Они все проходили через что-то подобное? Или только некоторые? Были ли среди них те, кто вот так сорвался, не в камере, с приговоренными к смерти, а среди живых, невиновных, людей? Чонгук не был уверен, что хочет знать ответ на этот вопрос.

Перед тем как позволить ему раздеться, Тэхён подвел к зеркалу во весь рост, заставляя посмотреть на себя. Чонгук был весь в засохшей крови, ею пропиталась одежда, от нее стягивало кожу, слиплись волосы. Разве что глаза, которые Тэхён протер чуть раньше какой-то влажной тряпкой, выделялись более менее чистой кожей вокруг них.

— Так ты будешь выглядеть каждый раз, когда сорвешься, Чонгук. Нравится?

— Нет.

— Вот и хорошо. Значит, постарайся сделать, чтобы этого больше не повторилось.

Он постарается. Нет, не так. Он сделает.

Сейчас, сидя в ванне и чувствуя, как Тэхён мягко трет его плечи мочалкой, Чонгук все отчетливее понимал, что тот поступил правильно. Дал ему сорваться, чтобы научить сдержанности. Жестоко. Но действенно. При этом, Тэхён каждую секунду был рядом, сопровождал Чонгука в самые отвратительные моменты его жизни, не отталкивал, не отмахивался, не бросал одного. Держал. Прижимал к себе и шептал успокаивающе. Объяснял. Спокойно и ровно. Отвечал на вопросы. И теперь помогал смывать следы, бережно купая в теплой воде.

Неловко, держась за скользкие борта, Чонгук встал на ноги и выбрался из ванной. Как был обнаженным, под заинтересованным взглядом Тэхёна, опустился перед ним на колени, ухватившись пальцами за ткань брюк.

— Я тебя не подведу, Мастер, — произнес уверенно.

Точно зная, что отныне он справится с голодом. Не разочарует своего Мастера.

Никогда.