— блять, ваня.

обычно с этого начинается мироново утро. ну точнее как, мироново утро начинается с того, что у него отнимаются пальцы на ногах, а вот это вот всё — уже прилагающееся. потому что, ну, одеяла-то нет.

где же, блять, одеяло — гадает каждое утро мирон, хотя и гадать то нечего, вот оно родимое, в два слоя намотано на притихшую шпалу.

ваня утром кто угодно — кот ласковый, кот ленивый, кот негодующий, наглая псина (вот это разнообразие), а ночью ваня — гусеница. иначе, сука, у мирона нет другого объяснения, почему он просыпается только в мурашках и в трусах. в некоторые ночи и без трусов, но это уже тоже последствия чего-то более приятного, чем стягивание одеяла.

мирон же даже купил одеяло побольше, в надежде на то, что этот пидор замотается, как обычно, в один слой и успокоится, но нет — ему надо всё, что он может взять, а мирон страдай.

— евстигнеев, как ты меня заебал, — шипит мирон и поднимается с кровати, чтобы побыстрее одеться и снова почувствовать пальцы на ногах.

— не пизди, — раздаётся из-под одеяла придушенным голосом.

мирон не пиздит, а идёт одеваться. пока он роется в шкафу, на заднем плане копошатся — ещё бы не копошились, ночная гусеница проснулась и хочет жрать. только вот эта ёбанная гусеница не будет жрать листья салата, а прямо с утра нажрётся сладкого, а потом пойдёт окукливаться обратно в кровать, в обнимку с маком.

и, сука, опять же одеялом не поделится.

у мирона стандартный маршрут — сразу после шкафа ванная. мирон дёргает ручку и долбится лбом о стену. и когда, блять, успел только прокрасться, собака сутулая — думает мирон и тихо подвывает. вот теперь ваня там на полчаса, не меньше, потому что даже дома, в штанах с нян-кэтом, мы должны выглядеть невъебенно, чтоб все вокруг (мирон) охуели. мирон бы больше охуел, если бы ваня вышел из ванной через пять минут, вот честно.

— не скули там, — ворчит евстигнеев по ту сторону двери и включает воду.

мирон от безысходности ложится на пол. ну, а хули ему, всё что можно было уже отморозил, а до стула далеко, он не доползёт.

ваня выходит в рекордное время — через семнадцать минут, мирон считал. весь такой причёсанный, в очках своих, натёртых до блеска, с чистым ебалом и мятным вкусом на языке. выходит и наступает на мироновы пальцы. мирон не реагирует, у мирона на языке вкус отчаяния.

— ёбана мать, мирон, — орёт ваня. — хули разлёгся?

мирон молча стряхивает ванину пятку со своей руки и ползёт в ванную, ногой закрывая за собой дверь.

— ебанутый, блять.

фёдоров чувствует себя гораздо лучше после душа, но всё ещё где-то на грани злобного раздражения.

— ты заебёшь, вань, — горестно, но не слишком, со вздохом сообщает мирон, садясь на кровать и пытаясь вытянуть из-под жопы евстигневва угол одеяла.

— а? — лениво отзывается рудбой.

— бесишь, говорю.

— я просто софтовый, — и всё.

то есть, буквально, всё, потому что обычно этот ответ заканчивает любые споры, ваня просто затыкается и не спешит оправдываться дальше. он считает, что этого достаточно — «я просто софтовый» и мирон отъебался.

мирон отъёбывается, пробурчав что-то наподобие «хуёфтовый» и идёт за пледом, ну, а хули ему.

любишь долбоёба, люби и мёрзнуть по ночам.