под капюшон задувает ветром. питер душит серостью и осенью, обещает дожди, но в итоге наёбывает и обсыпает снегом. питер часто наёбывает, но его всё равно любят.

обычно любят тех, от кого трудно получить взаимность: города, звёзды, дождь. ваня не любит звёзды, не любит питер и ненавидит дождь. он не такой везунчик, нет. у него хуже, он влюблён в мирона. того мирона, у которого в голове каждую секунду по большому взрыву. и этот мирон даже обещает что любит тоже.

под капюшон задувает ветром, а ваня неосознанно скребёт левое плечо, которое зудит уже третий день. питер душит и обсыпает снегом продрогшего ваню, который оставил свою парку в баре. тут уж ваня наёбывает сам себя.

в бар возвращаться не хочется. там мирон и его пионеры, болтливые и улыбчивые в своём большинстве, любопытные. они, конечно, не открыто восхищаются каждым словом, но в их глазах всё равно горит восторг и уважение, и ваня не может их винить, потому что когда-то смотрел точно так же, но плечо всё равно зудит, именно в том месте, где дурацкие инициалы мирона касаются контура пустого полароидного снимка. ваня чувствует себя глупо от этой тупой ревности, чувствует себя истеричной малолеткой и от этого только хуже.

под капюшон задувает ветром, пронизывая холодом до костей, и ваня молится о том, чтобы эта боль в груди оказалась пневмонией. питер душит и обсыпает снегом и ване нечем дышать, он тушит сигарету о кирпичную стену и широко открывает рот, задыхаясь будто выброшенная на лёд рыба. его где-то наебали.

***

в туалете бара слишком светло и совсем не похоже на родную семнашку, но зато здесь без зазрения совести можно уделать белую плитку, харкая на неё густыми кровавыми комками. кровь почти чёрная, так что сиреневые лепестки смотрятся на ней так не эстетично и лишне, что у вани внутри ноет. хотя ноет скорее всего из-за другого. ваня помнит эти цветы хорошо, поэтому начинает жалеть себя заранее. безвременник такой ядовитый пиздец, что его руками трогать нельзя, а у вани он вот в лёгких. ваня вообще любимчик фортуны.

он складывается пополам над унитазом, наверняка убив нахрен джинсы, закашливается и не может дышать, будто у него в лёгких не цветы, а камни. горло жжёт и саднит, это пиздецки больно и он наверное сдохнет уже завтра, гораздо быстрее других, потому что блядские ядовитые цветы разъедают его изнутри.

***

ваня впервые закашлялся в девятом классе. он кашлял геранью и был смертельно влюблён в белокурую вику, но это длилось недолго, потому что одной ваниной улыбки хватило, чтобы вика засияла и сама потащила его к себе домой, позволив снять трусики и курить на кухне. хватило месяца, чтобы понять, что вика скучная и пустая, и ещё двух недель, чтобы ване разонравилось её трахать. ваня не завидовал ей, когда она смывала в унитаз фиолетовые цветы ваниной беладонны, и ещё чувствовал себя немного мудаком.

второй раз это было когда он уже был студентом. любимец девчонок, рыжий и улыбчивый стас, предпочитающий тусовкам учебники по физике, заставил ваню харкать нарциссами и осознать свою бисексуальность. впрочем со стасом не было ничего, о чём ваня бы хотел вспоминать, да и это тоже не продлилось долго.

третьим разом была милана со своими прекрасными васильками и ванина спешная свадьба. ему было всего двадцать, он был влюблён и уверен что «мф» значит «милана фатина». она была такой красивой и любила его в ответ так сильно, что жизнь казалась раем.

но потом был мирон. были выступления и туры, были записи и съёмки, были тусовки и бессонные ночи, были недели загулов и мироновы бесконечные навязчивые идеи. в итоге были цветки беладонны, обручальное кольцо в конверте и тихая просьба никогда больше не звонить.

но самым мучительным был четвёртый раз, потому что после осознания того, что мирон был его, ваниным, соулмейтом, пришла мучительная боль в груди и цветы, которые жгли горло и нёбо как не одни цветы до этого. всего одного похода к врачу хватило чтобы понять, что ваня не протянет и двух дней. ему, ядовитому и отравляющему, досталось то же самое, грёбанная карма. он сразу пошёл к мирону, потому что ему пиздецки сильно не хотелось сдохнуть, даже не попытавшись это предотвратить.

и мирон тепло улыбнувшись, погладил по лохматой голове, обещая что любит.

***

ваня не теряет сознание только потому, что приступ заканчивается. он дышит со свистом и хрипом, глотает металлический привкус крови и горький цветов и не может остановить собственные слёзы. привалившись боком к стене кабинки и обхватив собственные колени он заливается рыданиями, не в первый раз за сегодня ощущая себя чем-то идиотским и несущественным.

он чертовски не хочет умирать, ему страшно и это больно, но ещё больнее от того, что мирон его разлюбил. разочаровался в нём и устал, ему стало скучно с ваней или ваня стал скучным для него. ваня закусывает губу чтобы не завыть, потому что помимо дикой боли в груди и горле, в желудке разрастается тянущая пустота, тёмная и высасывающая все силы. ваня даже не замечает как отключается на грязном и холодном полу, заляпанном кровью.

он наверное валяется без сознания минут двадцать, потому что всё тело знатно затекает, а лицо неприятно чешется от солёной влаги. ваня поднимается, садясь на крышку унитаза и открывает щеколду, собираясь вернуться и выслушать кучу вопросов о том, хули он так долго тут делал, но стоит глубоко вздохнуть, как снова сотрясает беззвучными рыданиями. ваня трёт щёки и глаза, хрипит от невозможности вдохнуть полной грудью и приваливается головой к стене.

кабинка распахивается слишком неожиданно, чтобы ваня успел как-то среагировать, поэтому ему только и остаётся, что нахмуренно смотреть на взвинченного мирона. лицо того за секунду меняет спектр эмоций от удивления до беспокойства, а потом до ужаса. ваня трёт глаза и шмыгает носом. ему почему-то совсем не хочется злиться и винить в чём-то мирона. ваня и права не имеет, по большей части, ну правда. в чём его обвинишь? в том что ваня неинтересный и влюблённый до мозга костей? не-а.

мирон захлопывает за собой дверь, закрыв щеколду, и продолжает смотреть на ваню в ужасе, сразу прижимая ладони к его лицу.

— что такое? — на одном дыхании говорит он, зачесав ванину чёлку назад и внимательно вглядываясь в его заплаканные глаза. — что произошло, вань?

ваня мотает головой и бодает мирона в живот, притираясь щекой к мягкой ткани толстовки.

— я умру, — задушено говорит он и не хочет говорить больше ничего.

он хочет молчать и чтобы мирон тоже молчал, и ещё чтобы он хотя бы на этот жалкий оставшийся ване день притворился что любит его до сих пор.

— что? — мирон отодвигает ванину голову от себя, снова заглядывая ему в лицо, пытаясь разглядеть хоть намёк на то, что тот шутит. — что ты несёшь?

ваня думает что выглядит жалко. ваня не любит жалеть себя, но всё-таки жалеет. ваня надеется что мирон жалеть не станет и не будет винить себя.

— ты меня больше не любишь, — на грани слышимости говорит он, потому что ненавидит это и не хочет произносить вслух. — я умру.

мирон таращится на него, потерянный и немного паникующий, сам на грани истерики и нихуя блять не понимающий.

— чушь, — убито говорит он и снова хватает ваню за щёки. — я люблю тебя больше всего этого грёбанного мира, не смей говорить мне, что это не так.

ваня кивает головой и заставляет себя не верить. он боится что если поверит, то станет хуже. уже становится, потому что он чувствует как в горле снова начинает жечь от подступающего приступа.

— я кашлял твоими цветами.

мирон даже вздрагивает и его глаза стекленеют, становятся безумно голубого цвета, зрачок сужается до точки. мирон замирает и выдыхает так резко, будто его пнули под дых, а потом падает рядом с ваней на колени, интенсивно качая головой.

— нет, — твёрдо говорит он и зарывается пальцами в ванины волосы, впадая наконец в истерику, которая подступает к горлу сухими рыданиями. — нет, ваня. ты ошибаешься. перестань думать что я не люблю тебя. перестань, слышишь?

ваня слышит и кивает, но перестать не может, потому что лёгкие сдавливает так сильно, что даже вдох сделать получается с трудом. у мирона в глазах тухнет мир, и желание жить. он сам хватает воздух урывками, будто задыхается вместе с ваней и его суетные руки теперь цепляются за ванины, он в шаге от панической атаки и в двух от инсульта. он хватается за ванины пальцы и не может придумать что ему делать, просто потому что не может достучаться до такого же паникующего вани.

— ваня, — хрипит он и крепко сжимает его пальцы в своих. — я обещал тебе что люблю тебя, помнишь? я обещал.

ваня кивает, потому что помнит. ваня, наверное, верит.