дымом ударяет в нос, становится трудно дышать.

в узких улочках горгорода прячутся злые тени. злые тени капают слюной на кирпичную кладку стен и бетонные тротуары. они крадутся за тобой по пятам и прижимаются к твоей спине, пытаясь пробраться под воротник и дыша в затылок холодным зловонным сквозняком.

от резкого запаха алкоголя хочется закашляться, отхаркивая кислый привкус перегара и серый табачный смог.

захолустный бар, хуже не придумаешь, то ли распахнутые специально, то ли сломанные вовсе двери, впускают мирона в неоновую цитадель порока. ему не понятно как можно получать хоть какое-то удовольствие там, где невозможно даже дышать. отчаянно хочется свалить отсюда подальше.

мирон не любит свою работу, так уж сложилось.

юный писатель ушёл красиво и громко. об этом кричала пресса, об этом ходили слухи, об этом гудел неспящий горгород вот уже неделю подряд. мирон то знал, что ушёл юный писатель совсем не красиво. стоило закрыть глаза, под веками вспыхивали строчки полицейских отчётов и фотографии с места преступления: пуля седьмого калибра в бедре, синие гематомы на миловидном белом лице, распоротое брюхо, кишки растянувшиеся по мостовой.

из горгорода хотелось бежать не оглядываясь.

несмотря на поздний вечер, народу в баре не много, поэтому мирон свободно подходит к барной стойке.

— привет, друг, — говорит мирону одна из теней горгорода.

слова бармена оседают где-то в голове с картавым урчанием, будто с мироном говорил чеширский кот, а не усталый работяга.

мирон старается вспомнить зачем пришёл.

хвалёный профессионализм делает ручкой, оставляя в голове мирона пронзительный свист. вообще-то мирону не свойственно вот так вот заглядываться на совершенно незнакомых и совершенно обычных парней. мирон вообще-то детектив. мирон смотрит в бесцветные глаза с лопнувшими сосудами и не может выдавить из себя ни одного ёбанного слова.

— хорошо, налью тебе бренди, — устав молча стоять, говорит мужчина и наклоняется, чтобы взять чистый стакан.

мирон на работе и не собирается пить. мирон молча кивает.

горгород действует на всех по-разному. кого-то он опекает, кого-то топит, кого-то сжирает, обглодав все кости, а кому-то приходится изо всех сил сражаться за выживание. мирон из тех, кому частенько везёт.

мирон поправляет очки, прочищает горло и садится, вцепляясь взглядом в наполненный стакан. он хочет спросить о марке, о красивом юноше, чьи кишки ради хохмы растянули по мостовой, но почему-то спрашивает совсем не о том:

— всегда знаешь что нужно клиенту?

его голос почти не хриплый, но всё равно выходит жалко. мирон понимает как он на самом деле устал. когда он спал в последний раз? два дня назад? как долго? пару часов? голова гудит, но мирон кладёт на колени свою трость и осушает стакан одним глотком.

— по тебе видно, что ты либо выпьешь, либо сдохнешь, приятель, — отвечает чеширский бармен и наливает ещё.

мирон никогда не был треплом. мирон отчего-то рассказывает о своей трости, о тяжёлой неделе и о несчастном юноше марке.

чеширский бармен улыбается совершенно чеширской улыбкой.

***

пока мирон отглаживает воротник белой рубашки, ваня, чеширский бармен, тискает хесуса, перебирая длинную шерсть забитыми пальцами. у них дважды сбежал кофе, сгорели тосты, они оба опоздали на работу уже непростительно сильно и наверное мирону ничего не будет, а ване точно влетит от босса, но воротник всё ещё недостаточно отглажен, а спящий кот так громко урчит, что пока удаётся об этом не думать.

чеширский бармен целуется как в последний раз и честно, лучше бы мирон просто спросил вчера про несчастного марка и его компанию, но сейчас уже слишком поздно.