дышится легко, вот только через раз — вдох, выдох, пауза. в соседней комнате поролоновые стены и ванька харкается строчками: снова, и снова, и снова. он повторяет, рычит, повторяет ещё раз, запинается, раздражённо пинает микрофонную стойку, повторяет, кричит.

колокола стучат у мирона в голове.

ваня набит сказками — из тех, которые не дают детям спать по ночам. в его голове злые волки, хищные русалки и избушки в густых чащах, в его голове тёмные миры, которые высасывают из него душу по волоску. братьям гримм такое и не снилось.

куплет даётся через сплюнутую сквозь зубы кровь, через сбитые костяшки, через протяжный надрывный вой за приоткрытой дверью. мирон уважает эту условную границу и остаётся на своём месте ровно до того момента, как глохнет за стеной бит.

ваня пересиливает себя, старается, прыгает, но всегда ниже задранной планки и смотреть на него страшно, как страшно бывает смотреть в зеркало. ваня сублимирует и надо бы въебать ему хорошенько по затылку за такую хуйню, но он без того смертельно бледный, больно смахивающий на ходячего мертвеца.

заострившиеся ещё больше скулы, две точки на носу — след от очков. так привычно, но что-то в этой картине лишнее, жуткое. будто ванино лицо натянули на совершенно чужого человека. мирон делает шаг к нему и спотыкается о собственные сомнения.

— перерыв?

— нахуй.

нахуй. мирон кивает, ему-то перерыв не нужен, а у рудбоя подрагивают кончики пальцев и нижние веки влажные — слезится из глаз заёбанность. спорить с ним сейчас, правда, себе дороже, мирон осведомлён как никто.

и что делать с ним таким, болезненно-нервным, неясно. не вкинешь же ему лития по старой, остопиздившей привычке. и бухлом его чёрную меланхолию не зальёшь — выплюнет, выблюет. можно сказать: отпусти, ман, выдохни, дай себе время. но, видит бог, не мирону такое говорить.

ваня уже не курит, потому что пепельница полная и пальцы саднит от колёсика зажигалки, потому что мирон перехватывает сигу в последнюю секунду, ломает капсулы, затягивается жадно, кажется — вот сейчас точно в последний раз. мирон бросил, но за два часа курит уже десятую, чтобы ваня дышал. ваня дышит между треками, но сорвано и как-то не всерьёз.

— давай ещё.

— на-а, — тянет мирон, качая головой. — хорошо было.

— ещё раз.

мирон включает бит, потому что дарио был послан ещё час назад, не со зла, просто с глаз подальше. мирон провожает взглядом ваню, который глотнув из банки, снова скрывается за дверью. ёбанный амбассадор редбула в россии.

ваня снова ложится на бит, а лучше бы лёг поспать. он ещё не запинается, но голос уже дрожит от напряжения, а завтра он будет молчать как рыба и это к лучшему. мирон честно старается так думать.

на третьей попытке записать интро, мирон посылает всё нахуй, преодолевает возведённый барьер, просачиваясь сквозь приоткрытую дверь, тянет ваню за рукав. тянет из студии, из офиса, подальше от большой московской.

рудбой щурится на солнце сквозь тонированные очки, сутулится, прячет голову в капюшон байки. не пытается больше закурить, жуёт подтаявшую жвачку из кармана, смотрит под ноги.

— заебался? — спрашивает мирон, а под ваниными кроссами хрустят мелкие камешки по асфальту.

— нет.

— не пизди.

мелькают мимо улицы, скверы, графитно-серые предвесенние парки, скучающие фасады домов. чем дальше от центра, тем молчаливее ваня, хотя казалось бы куда уж, раз не слова больше не произнёс. мирон не пытается говорить, не может из себя и слова выдавить, и всерьёз начинает рассматривать идею вернуться в студию и позволить ване расколоть себя на куски.

собирать его, конечно придётся долго, не факт что выйдет, но мирон так тысячу раз делал, так что вроде не страшно, да? от таких мыслей холодеет внутри, мирон задыхается, давится прохладным воздухом. он теряет равновесие, замедляет шаг и чтобы не упасть, — он пытается себя оправдать — хватается за ванину руку.

хотя не хватается, нет. он осторожно касается пальцами ребра ладони, цепляет ванины средний и указательный, косит на него вопросительно глазами. хрупкий контакт ощутимо хрустит тоненькой коркой льда где-то под тяжёлыми вздохами, но ваня теплеет и мирон уже увереннее втискивает свою руку в чужую.

становится легче, когда ванины пальцы смыкаются на ладони.